ПЬЯНАЯ ДЕЛЕГАЦИЯ
Летом я живу на даче.
Летом на даче хорошо. Птички поют, травка растет. Сама растёт, без всяких ядохимикатов.
С соседями повезло. Хорошие.
Приезжаю – здороваются. Уезжаю – делают вид, что огорчены.
Вокруг меня на даче живут одни мужики. Ванька, Женька, Сашка, Славка и Михаил.
Почему живут одни? Очень любят выпить. А их жены выпить не любят.
Вот и живут любезные супруги в разных измерениях и пространствах.
Мужья на даче, жены – в городе.
Пока я кошу траву, мужики сидят на своих участках, комаров руками гоняют, наблюдают за мной.
Главный предмет наблюдения не я, а моя газонокосилка.
- У неё маленькая газонокосилка, - кричит Сашка Славке через условный забор из лопухов и крапивы. - Маленькой косить хорошо.
- Хорошо, - отзывается Славка со скамеечки под яблоней. И смачно, аж постанывая, зевает.
Мужики еще в мае арендовали в соседней деревне одну лошадь на всех. И не то чтобы арендовали. Просто показали конюху Василию бутылку с многообещающей надписью: «Праздничная»
Василий приступил к празднику ни свет, ни заря. Еще даже деревня спала.
С помощью поводьев он ловко приладил плуг, сплюнул на ладони, прежде чем взяться за ручки. Свистнул. И начался ураган. Слепая на один глаз кобыла Зорька, подгоняемая нетерпеливым Василием, галопом пронеслась с ржавым плугом по всем участкам нашей улицы.
Василий с утра принял на грудь «чуть-чуть». И лошади в силос слегка брызнул, для куражу.
Несчастная Зорька перепахала участки мужиков такими, мощными неровными отвалами, словно её в этот момент, бомбили.
Но мужики довольны. Сидят на грядках, как в траншеях, курят, за мной наблюдают.
У меня газонокосилка маленькая. Я долго кошу...
А вот и мужики пришли. Выпить зовут. Целой делегацией пришли.
Они всегда делегацией ходят. У одного – водка. У другого – закусон.
У третьего – внуки в Турцию укатили. Вот они в делегацию и скапливаются. Михаила нет, самого старшего. Он баньку топит. Позже подтянется, когда мужики окончательно с дислокацией определятся.
Я мужикам говорю, что не пью.
А им – все равно. Они уже выпили и думают, что все хотят выпить. Топчутся за калиткой, зазывно машут бутылкой.
Если я не пойду, то они ночью придут. Будут стучать в дверь. Ногами. Мужики всегда настойчивы, когда нужно напоить непьющего человека.
Лучше пойти и выпить с мужиками. Меньше неожиданных последствий будет утром.
Я вот так однажды, со второго этажа дома смотрела, как мужики на Славкином участке под яблоней водку пьют.
Хорошо устроились. Выпьют стопочку, яблоками закусывают, что их по головам бьют. Этим яблокам еще месяца два зреть. А мужикам – все равно. Они уже выпили. Им – что огурцы-корнишоны, что яблоки-корнишоны.
А со второго этажа видно не только, как на моей улице мужики водку пьют, но и на соседней.
А мужики на соседней улице тоже увидели, как я в окно на них со второго этажа смотрю. Решили, раз смотрю, значит, хочу выпить.
Но не слишком были в этом уверены, поэтому продолжали пить. А потом двинулись в гости, напрямую, через забор. Со всеми пирогами. А уже наступила ночь. Темно. Они спьяну перепутали. На Ванькин участок вместе с забором и упали. В дверь сильно стучат. А Ванька открывать не собирается. Через закрытую дверь удобнее материться.
Мужики с соседней улицы решили, что опоздали с водкой, и проторенной дорогой вернулись восвояси.
А Ванька утром обнаружил, что его забор сломан, и сильно разозлился.
Ванька раньше участком не увлекался. Увлекался только выпивкой. Но, когда увидел, что его хлипкий от недогляда забор злодейски сломан, поруган, потоптан чужими ногами, так вскипел, что по помятой ботве брюквы и турнепса, как юный следопыт, живо доскакал до ночных супостатов. И снова матерился от полноты негодования, пока мужики, мутные и квёлые, с трудом придавали Ванькиному забору вертикальное положение.
Больше мужики с соседней улицы ко мне в гости не ходят. Решили ограничиться своей улицей…
Пойду, пожалуй, с мужиками выпью чуть-чуть водки, для куражу.
Участок у меня большой, газонокосилка маленькая. Надо как-то ускоряться.
За выпивкой мужики начнут допытываться, чего это я на даче всё одна и одна.
Да всё по той же причине.
Мой муж очень любит выпить. Причем, я даже не могу предъявить его мужикам, что он с ними одной крови. От 0,5 промилле и выше. Он, и до дачи уже пьяный, и до всех праздников, и до приезда тёщи.
Но, если бы график трезвости мужа хоть раз совпал с началом дачного сезона, то он, наверняка, стал бы главой пьяной делегации. В нём почти два метра роста. Он на голову выше всех.
А Ваньки-матершинника, и на все две.
КАК САШКА И СЛАВКА НОВУЮ ДВЕРЬ СТАВИЛИ
Самые «не разлей вода» дачники на нашей улице – Сашка и Славка.
Куда Сашка, туда и Славка. Куда Славка, туда и Сашка.
И это совсем не потому, что у них участки рядом. И забора нет. Есть лишь пунктирная демаркационная полоса в виде лопухов и крапивы.
Сашка и Славка столько раз пересекают её за сутки, что она у них не разделительная, а – соединительная.
Сашка утром встал. Босой, в трусах вышел на крыльцо, почесал бок, искусанный всяким гнусом, и пошел соединяться со Славкой прямиком через крапиву, как йог с нирваной.
Всё для соединения уже есть. Водка в морозильнике. Огурцы и лук – на грядке.
С утра мужики не пьют. С утра они разминаются.
У Славки на участке живёт теща. Пална. Это её отчество. И надо успеть размяться до того, как тёща проснётся.
Проснётся, не ровен час, застукает мужиков за разминкой, достанется на «бадягу» обоим. Потому как она - теща обоих: и Славки, и Сашки.
Они женаты на сестрах.
Причем, более возрастной Славка – женат на младшей сестре, а Сашка – на старшей.
Вот такие бывают перекрёстки судьбы, на которых теща уверенно машет деревянной скалкой. У неё и свисток есть.
Им она Сашку дрессирует. Не накричишься младшему зятьку за день. Даже через лопухи. Поэтому, один короткий свисток из грядок: «Куда?...» Два длинных: «К ноге!»
Ну и хватит. Не учить же азбуку Морзе из-за лодыря Сашки.
Частенько Сашка пропадает с участка, минут на пять. Утреннюю разминку усугубляет наливкой.
Самая лучшая наливка – у бабы Зины. И в смысле качества и количества.
Не скупится соседка, когда украдкой, через забор, наливает Сашке на пробу.
Сашка и Славка – постоянные, так сказать, употребители её наливки. Да и Пална, когда зятьки в отъезде, бабу Зину проведывает.
- Что не запрещено, то разрешено, - говорит баба Зина, по-хозяйски оглядывая на террасе толпу стеклянных банок с брагой. На горлышко каждой натянута цветная перчатка.
- Лес рук, - говорит баба Зина, вспоминая своё учительское прошлое.
- Отвечать будет. Будет отвечать, - баба Зина подступает боком, достает из гущи банок одну, с мутной, коричневой субстанцией. – Клубничкина.
«Клубничкина» под нажимом бабы Зины пищит тоненько и смущенно. Явно не готова…
Сашка скучно пилит сухую яблоню в саду, подглядывая за нехитрыми манипуляциями соседки. Кадык на его тонкой шее летает вверх-вниз, как горошина в свистке.
Ох, он бы сейчас и «клубничкину» и весь первый ряд заегэсил по полной программе. Ну, или хотя бы по глоточку…
Сладкие Сашкины грёзы обрывает свисток тёщи. Два длинных: «К ноге!»
Сашка нехотя сползает с яблони, стряхивая с трусов мелкую крошку коры. Плетётся, сложив плечи в узкую грудь.
Тёще привезли новую дверь. На старой, уже нет места для нового замка. Зимние воришки, «фомками», искромсали всю дверь, как зайцы яблоню. Да и сама тёща не без греха. Пару раз теряла ключи после «клубничкиной». И её глубокие отметины столярным долотом, тоже на двери красуются.
Тёща с пенсии купила новую дверь. Не металлическую, а деревянную, на случай, если снова ключи потеряет.
Дверь красивая, блестит лаком, но тяжелая.
- Цельное дерево. Дуб. Не фанера, - хвасталась тёща бабе Зине накануне, беря у неё вишнёвую наливку.
Вишня у бабы Зины особая. Крупная, тёмно-красная, как запёкшаяся кровь, со сладковато-терпким запахом любовного дурмана. Кажется, вишня уже на дереве сочится брагой.
Мужики так её и зовут: «Пьяная вишня»
Водку тёща тоже купила, в магазинчике у станции. Наливка без водки – деньги на ветер.
Сашка знает, что сейчас будет ставить тёще новую дверь. Не знает, что благодарность тёщи будет алкогольно-закусочной, а не как всегда, с ядовитой миной: «Спа-си-и-и-бо зятёк дорогой»
Поэтому, Сашка идёт неохотно, отряхивая ладонями трусы, хотя тёща уже три раза свистела «два длинных»
Новую дверь Славка и Сашка ставили долго, почти весь день. Соседи отвлекали. Женька, Ванька и Михаил.
Через каждые пять минут, по очереди заглядывали через забор: «Ну, всё? Чего копаетесь? Сейчас дождь начнётся» Очень им не терпелось обмыть новую дверь.
Чтобы ускорить процесс женитьбы двери с косяком, Михаил давал советы, Ванька – матерился, Женька – молчал. За него говорили его антрацитовые, выжидательно-тревожные глаза, нацеленные на пустой столик под яблоней.
Поскольку, Сашка со Славкой с утра уже приняли за щёки для куражу, то тяжелая дверь никак не хотела лезть в штыри.
Дело осложнялось тем, что к дверному проему вели три крутые ступеньки, без перил.
Поэтому, то Сашка слетал со ступенек, и Славка с дверью накрывали его всей тяжестью земного притяжения. То Славка валился на кусты пионов у дома, увлекая за собой дверь и, приросшего к ней, Сашку.
Выпили, как чувствовали, что надо, потому не покалечились. Синяки не в счёт.
К вечеру дверь таки была поставлена. Новый замок врезан. Отдадим должное настойчивости тёщи.
И Сашка со Славкой, вместе с остальными мужиками, под яблоней стали обмывать новую дверь.
Мужики у нас все с понятием. Пришли не с пустыми руками. Все пришли со своими стаканами. А Михаил еще принес «чекушку» и горсть конфет для тёщи.
Мужики пили всю ночь. Пропорционально времени ожидания застолья. Расползались по участкам уже под утро.
Ванька матерился. Женька матерился. Матерился и Михаил. Громко и невнятно.
Видимо, хорошо было на душе у мужиков. Спокойно. Как не часто бывает…
Утром, новая дверь соседей висела под острым углом на одной нижней петле, а дверной косяк, почти до половины, был выломан из стены.
Тёща выползла из дома первой, где-то к обеду.
Увидела сиротливо висящую дверь, охнула, и сразу затрусила к дачным сторожам. Даже к бабе Зине не заглянула, хотя по пути.
Сторожа-таджики быстренько и толково подлатали старый косяк, повесили дверь. От водки отказались. Взяли деньги и ушли.
Вот и появились первые шрамы на новой двери.
Придет время, и её, как непригодную, заменят на другую.
А на что еще тёще тратить свою пенсию? Не на водку же…
КАК ЖЕНЬКА ЁЖИКА ПОЖАЛЕЛ
Однажды в моем саду появился ёжик. Он сидел под кустом шиповника и нюхал землю.
Увидев меня, ёжик неуклюже стал запихиваться в кучу соломы, лежавшую возле сарая.
Ёжик был молодой, судя по небольшому размеру и светлым иголкам, но всё равно весь в солому не влез. Чуть побуксовал в грязи задними черными лапками и замер.
Я бросила поливать цветы, села на скамейку и стала ждать, когда ёжик даст задний ход из соломы.
Время шло. Ёжик не шевелился.
Иногда вдруг вздрагивал, встряхивал иголками, щетинится пару секунд и снова замирал.
Я принесла блюдечко с молоком, поставила рядом с ним в траву. И снова села.
Ёжик не шевелился и лишь изредка дергался крошечным тельцем.
И столько безнадежного, обречённого страха было в этом колючем шарике, что я не выдержала, взяла кусок фанеры, подсунула его под ёжика. А он лишь безропотно перебирал когтистыми лапками, перемещаясь в центр дощечки. Пересадив ёжика на фанерку, я понесла его в лес.
Пока шла по улице, ёжик, наконец, начал проявлять интерес к жизни. Раскрутился из взъерошенного, фыркающего шарика и стал нервно обнюхивать края фанеры.
У него была смешная вытянутая мордочка, большие круглые уши, торчащие из розоватой мягкой, как вата, шерсти, маленькие крысиные лапки.
На участках в полдень – ни души. Жарко.
Только Женька в огороде исследует спутанные заросли огурцов, зарывшись в них по пояс. Готовится к вечерней пьянке с мужиками.
Я оставила ёжика в лесу у большого подгнившего пня. Ёжик также обстоятельно обнюхал и пень. Чихнул и побежал под ёлку, шурша прелыми листьями.
Минут через десять возвращаюсь по своей улице. Жующий Женька стоит у забора. Огурцы веером торчат из карманов брюк.
- Ёжика в лес отнесла?
Я киваю, недоумевая, как он мог это увидеть. Он же рвал огурцы, стоя ко мне спиной.
- Он в лесу не выживет. Сдохнет с голода, - сказал Женька и звонко хрустнул огурцом. Сок брызнул на его выгоревшую майку. – В лесу всё поделено, как у людей. Только заборов нет.
Я уже не удивляюсь. Я злюсь на Женьку. Всего десять минут назад я гордилась своей добротой, своей человечностью, когда воссоединяла лес и ёжика. Но, оказывается, только навредила молодому ёжику.
- Ну, почему ты мне раньше об этом не сказал, когда я несла ёжика в лес?
Женьке стыдно. Он опускает карие, плутоватые глаза. Сопит.
- Я не подумал.
Не подумал! Ну, конечно. Чем ему думать? В музее первого медицинского уже давно, наверно, склянку подготовили и подписали для его мозга. В неё даже спирт не надо будет наливать. Просто выжать Женькин мозг. Как я теперь своего ушастого симпатягу среди других лесных ёжиков отсортирую? Ёжики – не кошки. Разнообразием расцветок не отличаются.
- А может и не сдохнет, - сказал Женька и выплюнул остатки огурца.
- Ты сейчас подумал?
- Угу, – Женька потер о майку другой огурец. – Подумал.
И я подумала, что добро нельзя делать спонтанно, быстро, поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам. Добро надо делать подумав. Крепко подумав. И для верности с кем-то посоветоваться.
И еще я решила, что завтра я всё-таки схожу в лес к большому пню. И если найду своего ёжика, подкину его к Женьке на участок. Там он с голода точно не сдохнет. На одних огурцах продержится.
ЗЕМЛЯНИЧНАЯ ГОРА
Этим летом ко мне на огород зачастила баба Зина.
Придет, сядет на скамейку, вздохнет и скажет: «Хорошо у тебя». И посмотрит из-под ситцевого платка блёклым взглядом куда-то мимо меня. Потом, опять вздохнет, поправит платок и продолжит: «Ни у кого так не пахнет… Хорошо». И снова посмотрит из-под платка мимо меня.
В конце июня баба Зина пришла ко мне с литровой банкой, набитой красной клубникой.
«Стара я стала, - сказала она, приземляясь на скамейку со своей банкой. – В лес ходить не могу»
Последняя фраза и банка с клубникой – это ребус. Такими ребусами со мной общается не только баба Зина, но и мужики.
Сашка приходит с алюминиевым бидоном из-под молока. Говорит: «Сахар кончился». И смотрит на меня невинными глазами.
У меня в таких объемах сахар не то что кончился, никогда и не бывает.
Михаил приходит, неся подмышкой свежий березовый веник. Говорит: «Банька готова». И смотрит невыгораемыми цыганскими глазами. Догадалась?
Обычно я молчу. Жду, когда ребус уйдет вместе с хозяином.
- Хорошо у тебя пахнет земляникой, - повторила баба Зина. – На всю улицу.
И опять вздохнула.
Запах с моего участка губит на корню всю самогонную коммерцию бабы Зины. Клиенты больше не хотят «клубничкину». Им «земляничкину» подавай. Новая линейка вкусов из-за моей земляники у них появилась.
А у меня в огороде земляники больше, чем в лесу. Потому что на моем участке есть земляничная гора.
Откуда она взялась? История дурацкая, но поучительная…
Иногда, если не получается одно, это не значит, что не получится совсем другое. Из серии: «Никогда не было и вот опять…» Впрочем, обо всем по порядку.
Все началось с колодца, которого у меня не было.
Я - невесть какой садовод. Честно говоря, садовод я - никакой. Кроме самостийно растущего газона и пары кустов роз, ничего на участке не культивирую.
Однако мужики настоятельно советовали мне вырыть колодец. Мол, не ровен час, пьяная закуришь в постели. Их даже не смущал то факт, что я не курю. Мужики уже несколько раз пытались спалить баньку Михаила, хотя приходили вроде как помыться. Не было бы колодца, и одной попытки бы хватило.
И я сдалась…
Рыть колодец приехали три молдаванина.
Бригадир – усатый крепыш в засаленном брезентовом комбинезоне долго бродил по моему участку с двумя железными прутиками в мозолистых кулаках.
Два худеньких мальчика лет двадцати, тем временем выгрузили из прицепа нехитрый рабочий инструмент: ведро, лопаты, пеньковый канат и колодезный ворот. Бетонные кольца привезли позже.
До воды пришлось ставить восемнадцать колец.
Парни работали быстро, практически не отдыхая. Один на дне набирал землю в ведро, второй: крутя ручку скрипучего ворота, быстро поднимал ведро на поверхность и вываливал на землю.
Мужики временно обходили меня стороной. Могут ведь, если захотят.
Но встретив меня в магазине, начинали рассказывать всякие небылицы. Мол, один тут, через пару улиц, рыл колодец. Двадцать пять колец вырыл. Но вода так и не пришла.
А все потому, что не обмыл начало работы. Ну и что, что не пьющий, потому что язвенник. Проставиться-то за колодец мог…
За несколько дней рытья колодца посреди участка выросла большая, некрасивая куча земли.
В глубине души я надеялась, что рабочие наткнутся на клад, и это как-то компенсирует мне происходящий ужас. Но, раз за разом, из ведра на землю сыпалась тяжелая, плотная, как камень, глина. Хоть бери и открывай гончарную мастерскую.
Мужики каждый день через забор смотрели как растет моя гора и давали советы.
Ванька посоветовал растаскивать глину по периметру участка. Женька посоветовал налепить из глины фигуры девушки с веслом и пионера с горном во весь рост. А Михаил сказал, что надо позвать мужиков из деревни, которые за исконно русскую валюту вывезут всю глину с участка. И не откладывая в долгий ящик, когда пошел в магазин за продуктами, уладил дельце с деревенскими мужиками.
Еще не было семи утра, когда за окном послышалось лязганье железок и громыхание пустого кузова самосвала, едущих по нашей улице машин.
Ко мне на участок на огромной скорости влетели: пустой грузовик и маленький экскаватор. Мужики были трезвые. Почти. Они угнали технику с машинного двора и рассчитывали вернуть её до начала рабочего дня.
В то утро шел дождь. Дождь шел уже неделю. Земля на участке раскисла и плотоядно чавкала под ногами. Сапоги погружались по щиколотку, когда я с экскаваторщиком ходила вокруг кучи глины.
Это его нисколько не смутило. Он быстро накидал в кузов самосвала несколько ковшей грунта. И тут кабина грузовика плавно поползла вверх, вместе с оторопевшим водителем.
«Давай», - бодро крикнул экскаваторщик. Водитель самосвала изо всех сил нажал на педаль газа. Когда сизый дым рассеялся, оказалось, что машина, если и переместилась в пространстве, то не в длину, а в глубину.
Впрочем, и это обстоятельство ничуть не смутило экскаваторщика. По всем манипуляциям и уверенным командам, я стала понимать, что он в данном деле – главный.
Мужики попытались вытянуть самосвал тросом, с помощью всё того же экскаватора. Трос легко порвался, как самая тонкая струна гитары.
Мужики запрыгнули в экскаватор с двух сторон, и еще быстрее умчались в сторону МТС*.
Вернулись с тросом, которым можно было тянуть космический корабль на Байконур. Заковыристым узлом привязали трос к самосвалу. Стали тянуть.
Но «репка» сидела крепко. Из-под самосвала валил густой дым, как на космодроме, колеса бешено крутились, кабина медленно ползла вверх.
Видимо, в планы экскаваторщика не входило объяснять начальству, куда вдруг исчез с базы самосвал. И он начал быстро выковыривать грунт из кузова самосвала, насыпанный ранее. И стряхивать его на землю.
Теперь у меня на участке было две кучи глины, и никакой надежды на их исчезновение.
У меня появилось желание кого-нибудь убить.
Экскаваторщик, тем временем, вытянул самосвал из трясины и переставил его на сухой участок. Потом собрал часть новообразованной горы в кузов самосвала, остальное - размазал по участку обратной стороной ковша, сунул деньги в карман спецовки и был таков. Всё на той же космической скорости. Увлекая за собой натужно скрипящий самосвал.
Мой миленький интеллигентский газон, подстриженный, как макушка новобранца, был уделан этими железными «монстрами» в хлам. От него стались зеленые клочки, заляпанные глиной, и глубокие хаотичные, как каракули карапуза, колеи от огромных колес машин.
И посреди всего этого безумия высилась гора глины, со всех сторон неистово покусанная ковшом экскаватора.
Пришли мужики. Ванька, Сашка, Славка, Женька. Они уже давно стояли за забором. Принесли водку, лопаты. Михаил прикатил садовую тачку и ушел топить баньку.
Пока я пила водку, мужики выравнивали мой участок. Женька с тачкой бегал за землей, остальные засыпали липкие ямы. Засыпали землей и гору глины. Землю брали с лесной поляны. Там росла земляника.
Вот так на моем участке появилась земляничная гора. И я нисколько об этом не жалею.
КАК МИХАИЛ ЖЕНИТЬСЯ ХОДИЛ
Михаил живёт в конце моей улицы. Смуглый и курчавый, как цыган, всегда немного пасмурный вдовец.
Пару лет назад он вышел на пенсию. И теперь живет на даче круглый год.
А чего не жить? Дом у Михаила добротный. Все удобства в доме, «до ветра» не бегает, даже стиральная машина есть.
Пока я торчу на участке, выдергиваю жирные стебли одуванчиков из земляничной горки, Михаил прогуливается вдоль забора в застиранном спортивном костюме и пластмассовых шлёпанцах на босу ногу.
Только непосвященному человеку может показаться, что Михаил бесцельно шатается по улице. Хорошо на даче. Птички поют, травка растёт. Вот человек и ходит туда-сюда, наслаждается жизнью.
На самом деле, Михаил сам себя рекламирует, продвигает так сказать в массы.
Зорким глазом «крепкого хозяйственника» заметит, что соседи Зубковы неправильно делают отмостку у дома. Зычным басом крикнет им через забор, мол, такая отмостка, его коту Сальвадору – под хвост.
И вот уже сидит Михаил в пластмассовом кресле под старой яблоней в саду у Зубковых, маленькими глотками пьет водку из граненой стопки и до сумерек ведет разговор за жизнь с дедом Семеном.
Ну, а если попросить у Михаила не совет, а какой-нибудь садово-дачный инвентарь, тут уж разговорами и стопочкой не отделаешься. Тут уже приходится раскошеливаться на «чекушку».
Когда я беру в аренду у Михаила лестницу, она у него самая длинная на нашей улице, он мне наставительно говорит: «Ты ко мне с поллитрой не приходи. С поллитрой я тебя прогоню. Чекушка – вот моя норма в день. С чекушкой приходи»
С Михаилом лучше не спорить. Сказал, неси чекушку, расшибись в лепешку, но найди и принеси именно её. У Михаила тяжелый характер. Он вспыльчив и злопамятен. От того, наверно, и живет один. Грязно-белый кот Сальвадор – не в счет. Он сейчас в самом репродуктивном возрасте, поэтому даже поесть не приходит домой, и ныряет в кусты, едва завидев Михаила.
Еще у Михаила есть взрослая дочь.
Для неё он построил большой дом рядом со своим. Дом крепкий, из бруса, новенький. Блестит, как тульский пряник.
Каждую весну Михаил нанимает рабочих из деревни, и они красят стены дома, подправляют черепицу.
Но дочь из-за такой мелочи не едет на дачу.
Мало кто видел её воочию. Разве что сосед Володя, старенькая калитка которого, расположена аккурат напротив калитки Михаила.
Эти две калитки никогда не закрываются, видимо, для удобства перетекания мужиков с одного участка на другой.
Володя чуть старше Михаила, большой любитель выпить, но ограничен в средствах, поэтому, заходит в гости к Михаилу с чекушкой собственного производства. Поэтому сказать, что Володя видел дочь Михаила, можно с большой натяжкой.
Видел, но членораздельно описать не может.
- Ну, женщина, темненькая, не жирная, - бормочет Володя, скребя грязной пятернёй за ухом. Если бы не слово: женщина, то можно было бы подумать, что это – килька в томате.
Хорошо Михаилу на даче летом. Вниманием не обделён, стопкой не обнесён. Да и как его обнесёшь, если он на дни рождения без приглашения приходит. Даже к грудничкам.
А зимой Михаилу плохо. Все разъезжаются. Кто внуков в школу водить, кто лечить свой радикулит. На нашей улице Михаил остается совсем один. Не считая кота Сальвадора, который возвращается к хозяину. Не надолго, естественно, до марта.
Зимы бывают разные. Иногда снега немного. И Михаил протаптывает кривую тропинку вдоль всей улицы, отправляясь раз в неделю в крошечный магазин возле станции. А иногда снега бывает столько, что Михаил идет, словно по траншее, чертыхаясь и матеря небесных коммунальщиков.
Вернувшись из магазина, Михаил топит баньку. Долго, с удовольствием парится, потом ест щи с большим куском мяса. А день всё не кончается. Вечером Михаил достаёт заветную «чекушку», включает телевизор. И вскоре, прямо за столом засыпает, положив кудрявую голову на локоть.
И так достало Михаила долгое зимнее одиночество, что надумал он жениться.
Жену присмотрел себе хорошую. Люську из того самого продуктового магазина у станции. Он еще летом её заприметил. Одинокая, работящая. Пальцы на обеих руках - в золотых колечках.
Но летом острой необходимости жениться у Михаила не было. Летом – он единственный достойный жених с таким добротным домом на несколько соседних улиц.
Михаил купил у Люськи конфет «Трюфель». Не поскупился. Ц елый килограмм купил. И вечером направился к продавщице Люське в гости. Идти было недолго. Люська жила деревне, что начиналась через дорогу от дачных участков.
Люська конфеты съела, но выходить замуж за Михаила отказалась.
У Михаила дом конечно добротный, но и магазин Люськи стоит на бойком месте. Сколько таких и не таких еще женихов в день к Люське наведывается.
Михаила отказ Люськи сильно разозлил.
Возвращаясь домой в угрюмом расположении духа, он заметил, что еще в одном доме в деревне горит свет.
В этом доме жила одинокая Надька. Злые языки говорили, что Надька – как лошадь, пьёт водку ведрами. Михаил молодуху Надьку видел всё там же, в магазине. Не Мона Лиза, конечно, но для срочной женитьбы – сойдет.
И потом, люди у нас злые. Хорошее услышать от них – не дождешься. А плохое – всегда пожалуйста.
На следующий день Михаил купил у Люськи целую сумку «чекушек». Не поскупился. Пусть Люська знает, какого жениха потеряла.
И пошел жениться к Надьке. Видимо, зима совсем суровой была, раз Михаил так настойчиво хотел жениться.
Стремительное сватовство кончилось грязной дракой, хорошо еще без поножовщины. Через пару часов усиленных возлияний, оба поняли, что не сошлись характерами.
Надьке видимо не понравилось, что Михаил наливал себе чаще, чем ей.
А Михаилу не понравилось, что Надька пила действительно не по-детски, а конкретику в волнующий вопрос Михаила – вносить не торопилась.
Последнюю «чекушку» Михаил допивал один, тяжелыми шагами идя к дому. Но до дома не дошел, уснул в сугробе на своей улице. И так бы и замёрз совсем, если бы не сторожа. Обходя участки, они нашли спящего Михаила и довели его до дома.
Кто бы мог подумать, что зимой на даче кипят прямо-таки шекспировские страсти. И седой Ромэо бьёт в глаз пьяную «в хлам» Джульетту.
А летом на даче хорошо. Птички поют, травка растёт…