Стоял тёплый августовский вечер. От станции до деревни Варваровка по большаку шёл человек лет пятидесяти, крепкого сложения, в военной форме с небольшим рюкзаком за плечами. Шёл уверенно, видно, хорошо знал эти места, смотрел то под ноги, то по сторонам. На пути нередко встречались заброшенные дома, вернее, то, что от них осталось. У одного такого дома присел на чудом сохранившуюся скамью и закурил. Идти оставалось ещё не более километра, потому он и решил отдохнуть на скамье, предаться воспоминаниям. Офицер снял фуражку, прислонился спиной к оставшейся части плетня, закрыл глаза и, по всей вероятности, задремал.
***
Лето. Раннее утро. Солнце едва затеплилось над горизонтом.
- Пашка, Пашка, выходи! – кричал белобрысый пацан лет двенадцати.
Окно в хате распахнулось, и прямо через подоконник, босиком, в холщёвых штанах и рубашке навыпуск, выскочил Пашка с удочками в руке.
- Что орёшь, дурак?! Мать услышит, домой загонит. Порыбачим тогда. Ага?.. Бежим скорее, пока никто не засёк, – и парочка, сверкая босыми пятками и поднимая столбы пыли, понеслась в сторону реки.
Клёв в тот день был отменный. Васька захватил с собой котелок. Развели костёр, срезали две рогатины и на палку повесили котелок с водой. Ну как с таким уловом да без ухи? Пацаны, хоть и невелики были, но уже толк в рыбалке знали. Недаром отцы их, дружившие ещё с юных лет, нередко брали сыновей порыбачить с собой. Наскоро почистив мелкую рыбёшку, мальчишки покидали её в кипящую воду, Пашка вынул из кармана тряпицу с заначкой соли, высыпал её в кипяток, Васька из-за пазухи вынул большую луковицу, отряхнул её от земли, поплевал, протёр об штаны, срезал всё ненужное и вслед за рыбой кинул в котелок. Уха вышла на славу! Рыбаки ели, причмокивая, и нахваливали ушицу. Поев от пуза, растянулись на берегу и стали рассуждать, каким образом матерей «умаслить».
- Волнуются, небось, - промолвил Пашка, - а придём, так затрещин не миновать.
- Не боись, мы им вон сколько рыбы притащим! Сразу забудут, что мы спозаранку удрали без спроса. Я ещё с вечера втихаря всё приготовил: и червей в навозной куче накопал, и ложки заныкал, и луковицу в огороде стырил огромную…
- Васька, а что, если они бате моему, или твоему нажалуются?
- Да… Порки не миновать… Но у тебя же, Пашк, маманя отходчивая. Как про рыбу узнает, так и не скажет. Моя, может… и возьмёт рыбу, но не факт, что отцу не доложит. Они меня вон как держат, - и показал Паше кулак, - хотят меня в военное училище после школы отдать.
- А давай вместе пойдём, вместе веселее будет! – засмеялся Пашка.
- А что? И вправду здоровско! – подхватил Васька.
Повалявшись так на тёплом песке ещё с полчаса, мальчики вытащили сеть с неплохим уловом из воды, разделили пополам и, нанизав рыбу на толстую проволоку, собрались и не торопясь пошли домой.
У Пашкиной калитки уже стояли обе матери и, опершись о плетень, почём зря ругали непутёвых сыновей.
- Ты глянь, Катерина, идут наши рыбачки-то! Сейчас я им задам! – кричала Васькина мать.
- Да ладно тебе, Тань! Смотри, сколько рыбы наловили! Весь день чистить будем, мальчишек запряжём, пусть помогают. Завтра с уборочной наши мужики вернутся, вот им радость-то будет! Ты ухи хорошей состряпаешь, а я пирогов с рыбой напеку.
- Ишь ты, какой рыбный урожай пацаны собрали! – засмеялись обе, глядя на то, как сыновья, виновато опустив глаза, тащат по увесистой связке рыбы, - Пошли к нам рыбу чистить! Да не ругаемся мы, успокойтесь! – и все четверо отправились к Пашке в дом на кухню. Уставшие мальчишки завалились на печку спать до обеда, а потом, вместе с матерями, сели на низкие скамейки и продолжили дочищать свой улов.
На следующий день к обеду вернулись отцы мальчишек – Иван и Михаил. Обедать решили вместе, в доме Колесниковых, то есть в доме Пашки. Тётя Татьяна принесла большую кастрюлю ещё дымящейся ухи, которую она готовила по своему, какому-то особенному рецепту, а Пашкина мама, тётя Катя, поставила на стол огромное блюдо с горячими пирожками. Незабываемый вечер! Вкусный, весёлый, громкий! И хохотали, когда матери рассказывали о приключениях двух рыболовов, а потом отец Васьки, Михаил, взял в руки гармонь, и на всю деревню зазвучали любимые всеми казачьи песни:
«Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся…»…
***
От таких воспоминаний лицо офицера озарилось улыбкой, и родное тепло разлилось по душе. Неожиданно дремоту и воспоминания резко прервал подъехавший трактор с прицепом, в котором громыхали пустые молочные бидоны, добавлявшие грохоту и без того громко «рычавшему» трактору. Из него высунулся конопатый паренёк, лет эдак двадцати.
- Дядь, кого дожидаетесь? – крикнул он военному.
- Слушай, дружище, не подбросишь меня до Варваровки?
- А чё не подбросить-то? Мне как раз по пути. Я всё равно мимо еду, - улыбнулся парнишка, - везу тару на ферму и потом домой, в Лебединку.
По дороге поговорили о том, о сём, время в пути скоротали. Доехали быстро.
- Останови вот у этого дома, я тут выйду.
- Но тут ведь никто не живёт… - удивился парень.
- Это мой родной дом, сынок, - промолвил со вздохом военный, - Павел Иванович Колесников, - представился он, - Приехал проведать родные места. А тебя-то как звать-величать?
- Павел Левченков! – отрапортовал тракторист.
- Уж не Васильич ли ты, тёзка? – поинтересовался Колесников.
- Васильевич…
- Васи Левченкова сын?
- Он самый.
У офицера округлились глаза от удивления.
- Как отец? Где он, что с ним? Я давно с ним связь потерял. Мы же после военного училища по разным частям разъехались, письма писали друг другу. Знаю, писал, что женился, знаю, когда ты родился, а потом… как в воду канул. И в часть писал, но оттуда написали, что его в другую часть перевели, и домой в Варваровку писал – никакого ответа… Мы же друзьями-приятелями всю жизнь были.
- Дядя Павел, так Вы не знаете? Мой папа в Афгане погиб при выводе войск. В его машину мина душманская попала. Я тогда ещё совсем малой был. Бабушка Таня от горя слегла и больше не встала. А как её схоронили, мы с мамой в Лебединку переехали к маминым родителям и деда Мишу забрали с собой – он сдал совсем, как онемел. Наш дом, вон, тоже пустой стоит…
Постояли два Павла, старший и младший, погоревали оба. Колесников опять закурил и молчал долго. Видно было, как на скулах у него желваки играли.
- Вот и не свиделись мы с тобой, Василий Михалыч, не свиделись… Вот такие, брат, дела, Павлуша…, - вздохнул Колесников, - А меня по разным воинским частям по всей России помотало от Калининграда до Сибири. А как в отставку вышел, предложили в военном училище преподавать в Москве, и семья у меня там живёт - жена и дочка. А когда батя умер, забрал отсюда мать к себе. Вот и стоят наши гнёзда пустые и осиротевшие.
Колесников пошарил над дверью, достал ключ, отпер дверь и вместе с Пашей вошёл в дом.
- Давненько я тут не был. А всё по-старому, только запах какой-то чужой, пустотой пахнет.
- Дядя Павел, поедем к нам, деда проведаете, с мамой познакомитесь, поужинаем вместе. Здесь всё равно как-то неуютно. Поедем!
- Ну что ж, день-другой у меня ещё отпуска есть. Поехали!
И снова затарахтел мотор трактора, загремели бидоны. Колесников знал, что едет на встречу… на встречу к тому вечеру, что припомнился ему на скамейке.
«Не для меня придёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьется
С восторгом чувств не для меня»