М У Ш А И Т А Ш А
Т.Н.П.
В одной старой стандартной пятиэтажки, на третьем этаже в маленькой уютной квартирке из двух милых комнаток и кухоньки жили Муша и Таша.
Таша слыла большой умницей, во всяком случае ей это часто говорили всякие учёные тёти и дяди, которые тоже считали себя умными и полагали, что если они так говорят о других, то и о них непременно говорить надо так же, что иногда и бывало. А так как Таша занималась умной наукой в одном большом научном институте где в той же самой науке обретались и её знакомые, то иного и быть не должно. А Муша была маленькой юркой цветочной мушкой мягкого тёмно-серого цвета с элегантными прозрачными крылышками в разноцветных пятнышках. Они часто взблескивали перламутрово - слюдяными искорками, чем Муша очень гордилась и когда садилась, тут же принималась протирала их задними лапками убирая мельчайшие пылинки.
Особенно Муше нравилось разбрасываться радужками крылышек зависая в солнечном луче перед Ташей.
На Ташу Муша никогда не садилась и даже не присаживалась.
Муша любила Ташу, а Таша — не очень.
У Таши — проблемы. У Муше тоже проблемы, только не её - Ташины и Муша как могла, развлекала Ташу. Она точно знала куда и зачем направляется
Таша, в какую комнату и летела впереди. Часто останавливаясь в воздухе и тихонько пожужживая, она оглядывалась на Ташу. Ей очень хотелось чтобы Таша увидела её радужки и чтоб ей стало хоть немножко, ну совсем немножечко радостнее. Но Таша радужек не замечала, а внимание её было даже сердитым. Для неё она — маленькая серенькая мушка и довольно назойливая.
Да и к тому ж она не знала её имени.
Невнимательной была Таша из-за своих проблем.
Но Муша не сдавалась и становилась всё участливее, всё требовательнее в своём участии — ведь Таше иногда было так грустно-грустно, что на ресницах зависали слёзы и её чёрные внимательные глаза становились перламутровыми и неподвижными. Тогда и Мушу охватывала грусть — печаль, и она вилась вокруг
Ташиных плеч, рук, лица еле слышно пожужживая. Таша сердилась, отвлекалась и прогоняла её.
Постепенно Таша привыкла к ней, привыкла, что её встречали в прихожей, что летели впереди в ту комнату, куда она направлялась.
Когда Таша, переодевшись, входила на кухню, на столе уже ждала Муша, а это - ужин вдвоём. У каждого — свой. У Таши то рыба невкусная, то мясо пропаренное с гречкой или пюре, а у Муши — крошка. Иногда Таша сердито прогоняла её и Муша терялась: - или она обидела Ташу, или Таше жалко эту крошечную крошку, которую всё равно сметут в мусорное ведро. (Туда Муша никогда не залётывала из уважения к Таше и по своей брезгливости.)
Особенно Муша не любила Ташины телефонные разговоры.
Таша становилась другой.
Муше нравилось, когда Таша, набросав на столе много белых красивых бумаг, устраивалась писать. Тогда Муша опускалась на листы, ходила-бродила, потирала лапки, брюшко и крылышки, разбрасывала радужки в свете лампы и ждала, когда Таша посмотрит на неё. И Таша смотрела, и думала о ней совсем по другому, но Мушу не прогоняла и лишь иногда грозила пальцем, приговаривая: ну-ну-ну! И им становилось теплее. Потом они отправлялись спать, Таша в тёплую кроватку, а Муша в угол окошка.
Целое лето и немножко мягкой осени им было дружно и хорошо. Но осень стала поздней и Муша всё реже встречала Ташу, и Таша грустила, хотя всё понимала. Потом осень оборотилась в молодую красивую зиму и Муша уснула, и ей снилась весна, солнце и весёлая Таша.
И вот однажды случилась оттепель, и Муша проснулась. Вечером была встреча в прихожей и они очень здорово обрадовались и Таша устроила Пир. Для пира у неё было пирожное, которое она купила только что в близком магазине, а для Муши кусочек пирожного и капелька варенья, которое Таша варила ещё летом.
Тогда Муша ей очень мешала стараясь попробовать пенку. И Таша, чтобы отвязаться, дала ей капельку и Муша отвязалась. Капелька осталась недопробованной и Таша сердито сказала: - Ой-я-ёй! Сколько хлопот крылышками, а пенка — вот!
Муша тоже сказала: «большое спасибо».
Она не смогла съесть пенку. Капелька была чуть больше Муши, хоть и очень вкусная, очень свежая, и очень пахнувшая, и не надо так говорить, и всё равно — «большое спасибо». Таша не слышала — Муша была маленькая, а голосок ещё меньше и Муша решила крылышками рассказать, какое это «Большое Спасибо». Она жужжала на разные лады у лица Таши и Таша сердилась на Мушу: - Ну не мешайте же! Летите - летите... Ну нельзя же так...
Муша ещё немножко пожужжала и полетела спать после вкусной и сытной тёплой пенки в свой уголок окна.
А сейчас, в эту оттепель, они стали есть Пир и пить Чай.
Муша немножко попробовала кусочек сыра, который дала ей Таша, подлетела и к крошке пирожного, и тут же перелетела к капельки варенья.
-Ишь ты! - Сказала Таша, - я и сама знаю, что не из детства. Сейчас так делают и называют пирожными... Потому и нет вас в магазинах.
Но Муша лишь повела хоботком не отрываясь от варенья.
Она знала, что вот-вот наступит ночь и сойдёт большой холод и ей
жужжать совсем немножечко, и скорей бы уж шла Таша к своим бумагам, и может ещё часок, а может и чуть больше она по жужжит разбрасывая искорки быстрых радужек от света настольной лампы.
И Таша заторопилась убирая посуду, вытирая стол и не тронув капельки варенья. Войдя в комнату, где её уже ждали, и хоть в этот вечер ей и не очень нужно было, она разложила листы, как любила Муша.
Покойный свет настольной лампы, листы в аккуратном беспорядке...
Задумчивая Таша смотрела, как разлетаются искорки с крылышек, слушала мягкое жужжание, поправляла свет лампы на Мушу, когда она прихорашивалась на листах разглаживая крылышки, брюшко и потирая лапки, и грустно улыбалась.
Но Мушино время уже вышло и не хотелось окончания прощального вечера...
И Муша, взлетев, сделала прощальный круг под лампой и зависла у Ташиных глаз, и Таша рассмотрела её элегантность и созвучие крылышек, лапок, брюшка, её завершенность. Ташу удивило, удивило, что она так долго об этом не догадывалась, что Муша близка ей своей жизнью, своей предупредительностью, деликатностью.
Всё оказалось так просто, естественно и не заметно.
Когда Таша очнулась, Муши уже не было.
Таша вздохнула и вернулась на кухню готовить завтрак. Когда завтрак был готов, она, протирая стол, стёрла и капельку варенья, потушила свет и подошла к окну. В свете уличного фонаря на за оконном термометре Таша поняла, что холод уже сошёл и будет сходить и сходить, пока не наполнит город, и тогда он удовлетворённо и по хозяйски разбросает в тёмной морозной тиши скрипы, потрескивания, шорохи. Свет уличных фонарей сиротливо лежал холодными круговыми отсветами на снегах мостовых, тротуаров... Таше хотелось тепла, встреч в прихожей, мушиных мгновенных угадываний её, Таши, стремлений, её радужек. А так лишь вечерний телефон, листы, правка статей, иногда сериалы «где все переживают». Впрочем, ни один Таша, отвлекаясь от бумаг, не досматривала и окончательно запутавшись «кто есть кто и чей мальчик» , сердилась и выключала их. Ещё раз вздохнув, Таша вернулась в комнату. На листе неоконченной статьи приподнявшись на напряжённых лапках и вытянувшись к Таше, застыла Муша. Таша шагнув, запнулась ухватившись за спинку задвинутого стула и чуть склонилась:
- Здравствуйте. Это я пришла.
Совершенно случайно...