2.3.4. Любовное понимание
Как бы заключая наш экскурс в служение, можно сказать, что в той либо иной форме оно присутствует во всяком творческом процессе, в том числе производящего толка. Верно также, в различных формообразованиях практики оно явлено по-разному, вплоть до неузнаваемости. Но, подчеркнем еще раз, лишь в осваивающе-произведенческой, тем более, любовно-поэтической практике служение реализуется в полноте, всеми своими проявлениями. В том числе рассмотренными нами в качестве моментов самоотдачи. Речь о поклонении, заслуживании и самоотдаче (в узком смысле). Вместе с другими моментами любви (Эрих Фромм еще говорит, помимо открытости, об уважении, внимании, вере, свободе и др.) служение позволяет участникам достигать не просто согласия (к тому же, внешнего), но взаимопонимания и того, что называется «откровение». Больше. Без осваивающе-любовного служения не только взаимопонимание с откровением, но и цель с результатом творчества недостижимы.
Даже в отдельном человеке, в его делах самотворчества (не обязательно произведенческого) служение сотворчествующих сторон (мыслей, чувств, переживаний, поступков) ведет к гармонии, умиротворенности, спокойствию в душе, к полноте самопонимания. Согласие, признание (вплоть до взаимопроникновения) наблюдается и в сотворчестве разных людей как сторон, к тому же, поступающего взаимотворчества, пусть даже производящего. При этом дело может дорасти до того, что обе стороны служа друг другу, соединятся во взаимослужении, взаимопонимании, доходящих до подлинной любви. Любовь, дружба ведь там, где обе стороны понимают друг друга, стало быть, откровенны, то есть взаимопроникновенны, чувствуют себя, объединены в одно целое.
Весьма часто, когда такого понимающего сотворчества нет, служение перерождено в то самое услужение, угождение, прислужничество, даже преступное поведение одной (зависимой) стороны другой. Так служит традиционный (и не только) человек (раб, крепостной, трудящийся, представитель низших сословий) хозяину, представителю «высших», привилегированных классов, к которому как-либо прикреплен внешним образом (рабство, крепостничество, наемный труд). И чем ревностней, рьяней, раболепнее, подобострастнее служащий выражает свое прислужничество хозяину, чем полней трафит, чувствует значимость и нужность вершимого, чем, соответственно, полней это же принимает «хозяин», тем большего вознаграждения (жалования, «милования») склонен ожидать служащий, слуга. Правда, последний может заиметь в лице своего господина, в зависимости от ряда факторов, включая психологические, непросто жалователя, но узурпатора, безудержного угнетателя, садиста...
Примерно такое же (услужливое) отношение между «хозяином» (господином) и особенно домашними слугами сохраняется в буржуазном обществе до сих пор. Правда, услужение домашних работников тут все более проникается явлениями найма, безличности, «вещности», техники, производящего труда, обставленных так называемым всеобщим правом. Потому нанятые повара, горничные, лакеи, кучера, конюхи, охрана здесь-таки имеют зарплату, не жалованье. Хотя верно и то, что элемент жалованья-таки (равно прислужничества, холуйства, а также господских извращений) сохраняется.
Но, все-таки, что есть понимание? Мы кое-что сказали о том, как оно достигается, а о нем говорили лишь местами, там сям, обрывочно. Собственно, это как-то даже и понятно. Ибо не так просто` осмыслить понимание, к тому же, любовное. Да и многого тут не скажешь. Специально поискал в словарях, даже в «мировую паутину» несколько заглянул, как-либо связывая любовь и понимание, — так ничего и не нашел, кроме попыток собрать цитаты выдающихся на тему любовь и понимание. Но зато под другими выражениями, о том же, но как бы на другом «языке» говорится-таки, немало. Вот, в такой ситуации и попробуем что-нибудь да сказать. Воспользуемся при этом своим, располагаемым на этот счет, материалом и, снова, обратившись к великому Фромму.
Но, вот, подумав немного, как использовать располагаемый материал, я решил, просто из соображений экономии времени и места, не приводить его. На самом деле, довольно большой кусок, посвященный пониманию, вернее, пониманию в связи с мировоззрением, освоением и присвоением, а также другими моментами практики, «сидит» на форуме kprf.org в теме «Коммунизм, смысл жизни и время» [http://www.kprf.org/showthread-t_29546-page_18.html], на страницах 18 (начиная с сообщения 179) и на следующей, 19-й странице полностью. Просмотрел материал, и, в принципе, не нашел еще ничего такого, чтобы как-либо изменить (добавить, переделать) написанное. Разве что, надо бы применительно к настоящей теме сократить текст, даже существенно. Однако, не стану этого пока делать. Вот, коль скоро придется вернуться к осмысливаемым вопросам позднее, разворачивать их, — тогда и придумается, как решить судьбу данного материала, равно проделанной работы в целом.
Итак, сославшись на уже написанное об общих моментах касательно понимания, перейдем к воплощению второй задумки. А именно: к осмыслению понимания в любви. Будем отталкиваться при этом от Эриха Фромма и касаться лишь некоторых моментов обозначенного предмета.
Мы уже знаем: любви по-настоящему нет без присутствия здесь понимания. И, коль скоро речь о взаимной любви, понимание должно быть обоюдным, взаимопониманием. Последнее, конечно, не может быть пустым, чем-то от этикета, формы. Оно возникает, содержательно наполняется, будучи результатом различных взаимоотношений, где любовно влекущиеся стороны все более открывают себя, взаимодействуют: служа, заслуживая, доверяясь, взаимопроникаясь, проявляя заботу, ответственность перед и за друг друга.
Оставим, так сказать, «мгновенное взаимопонимание», «любовь с первого взгляда», о которых немало говорят. Думается, они, если что и значат, то не более, нежели так называемая «скоротечная влюбленность», как бы сказал Фромм. Если-таки и обладают «правом на существование», — Бог с ними...
Первейшей ступенью понимания, видимо, выступает то, что складывается также из начальных моментов открытости (расположения, настроенности, возможности), внимания (сосредоточения), веры и уважения. Не ко всякому мы внимательны, не на каждом останавливаем сосредоточенный взгляд, не каждого так сразу и выбираем, оделяем уважением, пониманием, несмотря даже на существующие правила хорошего тона. В общем-то, и «добрым самаритянином» (заботливыми, ответственными) мы раскрываемся не к любому встречному, вопреки известной заповеди братской любви: «возлюби ближнего своего как самого себя».
Особенно сказанное очевидно в любви к Богу, в религиозной любви. Здесь дело заходит до того, что Бог ниспосылает свою милость, любовь, избранность кому захочет и как захочет. К тому же, не очень «принимая в счет», так называемые «заслуги человека». Более подробно об этом мы говорим в публикации «Атеистическая религия» на proza.ru [См.: Алиев Ш.Г. Атеистическая религия //
http://proza.ru/2019/11/10/13].
Как бы там ни было, многое в формировании понимания, его связи со служением зависит от обстановки, от нашей культуры, готовности, настроя... Опять же, — понимания, связывающего нас изначально с миром, окружением. Правда, это изначальное понимание настолько емко, общо, что его еще предстоит заполнить, — причем, не иначе чем разносторонним служением, — конкретной, предметной содержательностью. Ни с того, ни с сего за именно этого человека трудно отвечать, трудно ему поверить и ввериться, даже начать служить. Это возможно лишь на основе какого-то уже опыта, знания (понимания) его. Кстати, и обратное имеет место, то есть, понимание обусловлено нашим с ним сотрудничеством: заботой, ответственностью.
В известном смысле здесь даже некий «замкнутый круг», где одно вытекает из другого. Все же, правильно будет признать, что понимание (пусть еще предельно общо) предстоит конкретно-предметным проявлениям нашей внимательности (сосредоточенности), служения. Оно (понимание) уже выражено открытостью человека вещам, миру. И служащее отношение к вещам, — не предзадано ли оно этим самым изначальным пониманием?
На самом деле. Это служащее отношение само собой не берется, но диктуется чем-то другим. И этим другим, как раз, выступает понимание. Благодаря последнему, до пробуждения в себе служащего отношения, служения другим, человек должен подняться, вырасти. Ему предстоит вырваться из животного потребления вещей, людей к тому, чтобы самому стать удовлетворителем их. И подспорьем ему здесь, несомненно, служит предварительное понимание. Постепенно, в том числе с уровнем понимания, потребности другого человека становятся для взрослеющего, очеловечивающегося так же важны, как свои собственные, и даже важнее. Давать становится приятнее, чем получать. Больше того. Любить — важнее, чем быть любимым.
И по мере такого очеловечивания служения, его конкретизации, опредмечивания, выбора конкретизуются, глубятся, растут также наши новые отношения к «избраннику»: признание, проникновение, тепло, ответственность, переживание, знания его. В конечном итоге мы проникаемся растущей заботой, ответственностью за избранного, взаимопроникновением, сопереживанием, единением с ним.
Несомненно, понимание (знание) наше, коль скоро любовное, не должно быть поверхностным, оно выражает суть. Причем, не только нашу, но и избранника. А это предполагает, что мы должны не довольствоваться внешними сторонами его (равно своими), но видеть, проникать в суть, глубину. Важным средством такого видения выступает уяснение интересов, причем, серьезных. Интерес (interEsse), по Фромму, говоря предельно коротко, означает то, чем, среди каких вещей человек живет, каким вещным опытом заполнена, задана его жизнь.
Не менее важно понять способ, каким интересная вещь существует. Ведь именно способ существования вещей, выражает их суть. Усматривая суть, мы уже способны судить о нашем избраннике, — тем более, когда он человек, — не по внешним проявлениям, но именно по внутренним, серьезным, неотъемлемым, глубоко выражающим его. Ибо он без них невозможен. Зная суть, мы сможем понимать верно и проявления, внешние обнаружения избранника. Нам откроется: почему он встревожен, рассержен или как-то обеспокоен, от чего он так обрадовался и т.д.
Разумеется, для любого понимания далеко не достаточно сидеть и наблюдать (созерцать) что и как наш «объект» интереса существует. Как говорится,
Парня в горы тяни, — рискни!
Не бросай одного — его.
Пусть он в связке с тобой одной:
Там поймешь, кто такой...
Нет ничего значимого и действенного для достижения понимания, чем практический опыт. Другими словами, реальное служение. Вне любовного служения мы не способны проникнуть в тайну другого человека и, что замечательно, самого себя.
Здесь постигается и суть, главное, пробуждается взаимная вера (доверие). Ничто так не открывается как на практике. Собственно, само понимание и есть практика (о чем ниже) в такой своей данности.
Таким образом, взаимно постигая суть, доверяясь и взаимно раскрываясь, любящие стороны достигают слияния, проникаются друг другом. Выступая, стало быть, взаимопроникшимися, мы постигаем друг друга в тайне. Речь о наших сокровенных и глубинных моментах. Часто это наши слабости («кощеева игла»), недостатки, которые мы хотим упрятать от всех. Это и наши заветные устремления, упования, самое ценное и дорогое в нас, наша честь и проч. Их мы часто не только сами укрываем от себя, но просто не ведаем. И, вот, все это становится взаимно доступным через откровенное взаимопроникновение. Причем, — тоже вершащееся в тайне от других. Иначе любовная тайна не раскрывается.
Как при этом знать, так ли она открыта на самом деле, даже то ли открыто. Часто здесь случается всякое: и «чехарда» неожиданных «находок», и «потерь» с неудачами, и «безответки», и даже привыкания «к несовпадениям»...
Так либо иначе, люди проходят подобные «школы», в общем-то, индивидуально, на свой страх и риск. В понимании и то, и другое непременно имеет место, поскольку далеко не везде и не всегда тут удается, так сказать, «соломку подстелить», в силу известной «неисповедимости» любви, нерационализируемости понимания. Так было всегда, так, видимо, будет и впредь, — даже искусственные интеллекты с Big Data не помогут.
Ведь, к тому же, каждый человек по своему тайна, чудо. Не чудесно ли любое явление взаимопроникающихся людей.
В моей руке — твоя рука! Какое чудо!...
И никакими экспериментальными, опытными путями познать чудо-тайну, проникнуть как-либо иначе, чем понимание, путем служения, — невозможно. Это «вещи» доступны познаванию, открываниям (открытиям). Но человека открыть, подобно «вещам», невозможно. Для этого пригодно служение. Собственно, и настоящие вещи не открыть без служения, понимания, подлинной открытости. С другой стороны, лишь подлинной открытости открываются (откровенны). Потому, если мы и полагаем что «открываем вещи», приобретаем истины, знания путем открытия, надо еще посмотреть, что это за «открывание», какова его природа, какие такие «истины» открываются. В другом месте мы на этот счет достаточно изъяснились в теме «Коммунизм, смысл жизни и время» [См.: http://www.kprf.org/showthread-t_29546-page_15.html]. В сообщении 141 мы определились, что человек открывает лишь как производящий присваиватель-прихватитель. И открывает он, собственно, не вещи, но «вещи». В чем отличие первых от вторых — тоже достаточно сказано в означенном месте.
Потому, не останавливаясь на этом, лишь заметим, что очень много бед мы привносим в собственную жизнь, тем более, жизнь любовную этим самым «вещным» отношением, попытками открывать, добиваться других людей, к тому же, приглянувшихся, их тайны. Не о подобных ли прискорбных попытках говорит замечательный автор:
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал.
Один — жестокостью,
другой — Отравою похвал.
Коварным поцелуем — трус,
А смелый — наповал.
Один убил на склоне лет,
В расцвете сил — другой.
Кто властью золота душил,
Кто похотью слепой,
А милосердный пожалел: Сразил своей рукой.
Кто слишком преданно любил,
Кто быстро разлюбил,
Кто покупал, кто продавал,
Кто лгал, кто слезы лил,
Но ведь не каждый принял смерть
За то, что он убил.
Описанные трагедии, конечно, случаются не только в условиях отношений «вещной зависимости». Их можно найти, пожалуй, везде. Но лишь осваивающее служение позволяет нам проникнуть в тайну другого. Причем, — не «убивая», не ущемляя, «овещняя», но только и только, как говорится, «в рост», во благо, благо даря. А тем самым — и в свою собственную. Причем, обе тайны доступны через подлинное открытие, предполагающее также откровение.
Но оставим пока вещи. О них мы еще поговорим, осмысливая любовь как заботу. Пока же задержимся на других разновидностях любви, преимущественно эротической, частным случаем которой, между прочим, выступает половая любовь. Везде здесь мы реализуемся взаимопонимая, откровенно. Надо, вообще-то, признать, что понимание, как и служение, другие формы обнаружения любви в соответствующих разновидностях последней, проявляют себя тоже различно. Мы, однако. Не будем этих тонкостей касаться. Потому и держимся преимущественно любви в эротической данности. Это — наиболее известная разновидность любви. У нее есть даже собственный Бог в античной мифологии. Верно, это, как говорит Гесиод, «между вечными всеми богами прекраснейший, — Эрос».
Сладкоистомный у всех он богов и людей земнородных
Душу в груди покоряет
И всех рассужденья лишает.
Относительно богов других разновидностей, по правде говоря, кто его знает. Хотя, может, у римлян, которые стали подменять богов пенатами, и у филиастической, сторгеастической, агапической любовей есть свои сверхъестественные небожители? Во всяком случае, у любви как заботы собственная Богиня имеется-таки. Это, по Хайдеггеру, Зорге...
Итак, в понимании мы сливаемся друг с другом, преодолеваем свою отъединенность, отчужденность. Собственно, мало в чем другом кроется смысл понимания. Пребывая в понимании, мы вверяемся (отдались) другому, и он вверился (отдался) нам. Мы являем, как поется в известной песне, «два берега одной реки». Мы полностью открыты и откровенны: не остается ничего закрытого, недоступного между нами. И, слившись с открывшимся мне возлюбленным, таким образом, проникши и проникшись, я понимаю его, а также себя через все это. Я как бы удваиваюсь и удваиваю возлюбленного.
Больше того. В понимании я выхожу за узкие пределы, так сказать, «междусобойчика на двоих». Особенно это очевидно в так называемой братской любви, которую заповедал Великий Учитель в Нагорной проповеди. Здесь понимание, переживание человека универсализуется, выходит за пределы межличностных отношений, обращено ко всему человечеству, к человеческой сути вообще. «В братской любви достигается переживание соединения со всеми людьми, человеческой солидарности, человеческого единства. В основе братской любви лежит переживание того, что мы все — одно» [Фромм Э. Искусство любить // Там же. — С. 134].
Важно понять: понимание далеко не всегда выливается в какие-то знания, суждения, мысли. Здесь главно переживание, состояние единства, чувства без слов, сердечная близость, эмоциальное взаимопроникновение. Тогда мы молча, даже на расстоянии, ощущаем друг друга, происходящее в наших душах и сердцах. Это единение, скорей, даже вершится на уровне физики, деятельности, психики, но не обязательно на уровне рассудка. Оно часто просто невыразимо. А на деле имеет место взаимная самоотдача, благодаря которой, как говорит Фромм, «проникая в него, я нахожу себя, я открываю себя, я открываю нас обоих, я открываю человека» [Там же. — С 127].
Мы часто используем термины познание и понимание рядом, как взаимозаменимые. Это, вообще-то, неверно. Знание и понимание — далеко не одно и то же. Понимание возможно и без знания. Оно уже присутствует на уровне безотчетности, в досознательном состоянии. Как знать, не свойственно ли оно и «братьям нашим меньшим»?..
Если мы-таки, используем знание и понимание вместе, как совпадающие понятия, то в том смысле, что полностью отождествляем их. По малому счету, это можно делать, но по счету точному, — нет. Ибо, повторимся, понимание и познание (тем более, человека) далеко не одно и то же. В познании мы вряд ли доищемся тайны другого. Но в понимании — через любовное служение, это достигается довольно не сложно. Знай мы о самих себе даже в тысячу раз больше, мы все равно никогда не исчерпали бы всей информации. Так и не добрались бы до самого главного. Мы сами, и окружающие оставались бы для нас по-прежнему «загадкой».
Повторимся, единственный способ полно и подлинно постигать вещи (прежде всего, человека) — это понимание. Причем, как любовная деятельность. Ложно полагать, что понимание есть какое-то состояние (тем более, результат, созерцательное состояние) во взаимоотношениях между любящими сторонами. Это постоянное и беспрестанное беспокойство, волнообразное взаимопроникающее движение, переливание душ и духа, ищущее все новые и новые возможности, формы реализации. И оно как деятельность, выходит за пределы слов и размышлений, будучи, как бы сказал Фромм, «всепоглощающим переживанием, переживанием соединения». Это практика на уровне молчания, бессловесности, но такая, что уже задает все остальное, в том числе сам язык.
Поскольку мы в своей любви часто доверяемся, не дождавшись, чтобы нам доверились, открылись, сами делаем первый («рискованный») шаг, признаваясь в любви, мы в известном смысле как-то даже рискуем наткнуться на непонимание, на отторжение. Больше — на злонамеренное пользование, надругательство над нашей «слабостью», незащищенностью, нашей, так сказать, «уязвимостью». В воле, кому мы открылись, нас «презреньем наказать» (Татьяна Ларина)... Да, такой «опасности» подвергает себя обычно человек, не уверенный во взаимности. Ибо, кто его знает, как поступит адресат, наш избранник.
Однако, между взаимно любящими, взаимопроникшимися подобных опасений не должно быть. «Не должно», но как часто это случается! И не высшее ли преступление совершается, когда тот, кому мы вверились, полагаем, что и он нам «верен», «надежен», откровенен, не составляет тайны, вдруг, все нарушил. «Я верил в Вас, как в Бога! А Вы лгали мне всю жизнь», — бросает общеизвестный герой, чья жизнь, как только он узнал, что ему лгут, в корне преобразилась. Это — случай из любви сына к отцу. Но подобное случается и в других разновидностях любви. И постоянно тут серьезные жизненные трагедии, поскольку сторона, которой доверились, открылись, поступила недостойно, используя открывшегося в собственных (властных) неправедных интересах. Как не вспомнить еще раз, приведенного выше Оскара Уайльда!..
Кстати, в этом смысле признание «Я люблю тебя», — не звучит ли оно разносмысленно в зависимости от стадии развития соответствующей любви. Так, когда в начале движения одна сторона заявляет другой эту сакраментальную фразу, она, видимо, как бы форсирует события. Полагая, что избранница не понимает, не ведает, как к ней отношусь, мне приходится предупредить (пробудить) ее этой фразой. В случае же, когда я усиленно ухаживаю, служу избраннице, всяко стремясь добиться ее расположения и утверждаю-таки «Я люблю тебя», я как бы подтверждаю, что работаю, что заслуживаю ее взаимности. Наконец, произнося эту фразу, когда мы уже взаимопрониклись, пребываем на высоте понимания, я как бы подтверждаю свою верность, единство с ней, ее избранность «навек», что никогда ее не оставлю и т.д. Впрочем, и между означенными ступенями существует немалое число нюансов-переливов.
Несомненно, доступность тайны другого означает также и доступность власти над ним. Хотим ли мы в любви власти? И нет, и да. «Нет», — поскольку подвластный нам человек, к тому же, любимый, — не вещь. Властвуя, мы его в нее превращаем, лишаем свободы. Ведь власть производна от властности (властнисть, по-украински), собственности, как чего-то мной присвоенного, пребывающего в безраздельном моем (как частного лица) распоряжении, пользовании и владении. В таком случае, разумеется, ни какой речи о любви не может быть. Стало быть, любя, мы можем властвовать, но ни в коем случае не позволим себе этого. Да и возлюбленный наш этого не допустит. Иначе вместо любви нам предстанут раб и господин. Да и полной власти мы-таки, не имеем, будь даже неимоверным садистом-маньяком...
Все же, как-то властвовать, влиять на любимого мы можем и должны. Например, в какой-то мере обратить его внимание на себя, заполучить большего признания и доверия, заручиться благосклонностью с его стороны... Собственность, кстати, бывает не только частной, но также коллективной, обоюдной, общественной, наконец. Как таковая она, между прочим, выливается в свободу. Вообще, любовь предполагает свободу. Мы, однако, не будем задерживаться на этой ее особенности, успокоившись тем, что так либо иначе, говорим о ней постоянно. И в «Практика: общий взгляд извне» о ней, в том числе как связанной с любовью, сказано тоже немало.
Разумеется, в нашем любовном понимании мы можем ошибаться, можем субъективное выдавать за объективное, желаемое за действительное. Но ведь для любви это не совсем и важно. Хотя, если и важно, то, отталкиваясь от обретенного опыта взаимопроникновения, разве нельзя идти дальше, по линии истинного положения дел? Можно, конечно, к этому стремиться, достигать. Но ведь оно требует времени, усилий. А их часто может и не хватить. Да и знаний того, как, на каких путях следует постигать истину наших взаимоотношений, — так ли это нужно? Всякий ли на это способен. А то и пойдет…..
Как учит Фромм, понимание весьма значимое средство преодоления противоположных начал в жизни. Причем, — таких, которые, вообще-то, представляют диалектическое противостояние, образуют, стало быть и единство. Но так сказать, «рациональными путями», — путем размышления, внешнего объединения, — как бы не совмещаются. Так что на этом уровне, благодаря пониманию, трудность преодолевается.
Вокруг нас множество означенных противоположностей. По мнению Фромма, они выражают «противоположности двух основных функций получения и проникновения». «Это противоположность земли и дождя, реки и океана, ночи и дня, тьмы и света, материи и духа» [Там же. — С.]. По мнению мыслителя, высказанная им идея блистательно выражена великим мусульманским поэтом и мистиком, Аль Руми, строки которого в переводе Фромма мы рискнем привести здесь:
Воистину, всегда того, кто любит,
Его возлюбленная ищет, как и он ее.
Когда стрела любви огнем проникла в его сердце, —
Знай, Что и в ее сердце есть любовь.
Если ты возлюбишь Бога в своем сердце,
Не сомневайся, что Бог любит тебя.
Хлопка не будет, когда не две Ладони в нем соединятся.
По мудрой воле Бога мы Друг друга возлюбим,
Предначертанию свыше повинуясь.
Все так устроено в природе,
Что каждая частица мира свою имеет половину.
Он — Небо, а она — Земля:
Земля в себя приемлет то, что посылает Небо,
И вскармливает плоды его.
Когда ж Земле тепла недостает,
Его ей Небо посылает;
Оно же возвращает Земле утраченную влагу и свежесть.
И Небо совершает ход свой,
Как муж-кормилец, что жену свою питает;
Земля ж хранит очаг домашний,
Во чреве носит, пестует младенцев.
Не скажешь разве ты, что разумом наделены Земля и Небо,
Ибо труды их суть труды существ разумных.
Когда б отрады эти двое друг в друге не обретали,
Зачем тогда б они стремились, как влюбленные, друг к другу?
Когда бы не было Земли, как было б цвесть цветку и древу?
Какой бы плод тогда рождали Тепло и влага, исходящие от Неба?
Как в мужа и жену вложил Господь желанье для того,
Чтобы вселенная союзом их была сохранена,
Так каждую частицу мира Он наделил стремленьем к другой частице.
И хоть по виду День и Ночь — враги, Они единой служат цели,
В любви взаимной общие свои труды приумножают.
Когда б не Ночь, как в человеке могло б скопиться Богатство то, что щедро тратит День?
Как вытекает из вышесказанного, понимание не есть, вот, наконец-то, наступивший результат взаимоотношений между влюбленными. Фоно сопровождает, специфицируясь, каждый акт их взаимного сближения, соответствующего откровения друг другу. Тем самым, не предваряют ли они новые перемены-переходы в любовном процессе? Но и по мере роста и умножения сотрудничества, взаимного служения, растет взаимопроникновение любящих сторон, уровень понимания, знания их. И, уж конечно, достигши своей развитости, зрелости, процесс понимания не прекращается, не останавливается, как бы довольствуясь достигнутым результатом. Видимо, и сама любовь между сторонами, по крайней мере, если взять половую любовь (ее Фромм называет эротической), видоизменяется, переходит в различные состояния. Адекватно последним трансформируется и понимание.
То, что достижение взаимопонимания, сопереживания, откровенности между любящими не есть некий предел, достигнув который можно успокоиться, остановиться, объясняется рядом факторов. Помимо прочего, тем, — что исчерпать понимание, тайну другого человека в принципе невозможно, если, конечно, он на самом деле не примитивен, остается самим собой, постоянно растя. Да и наше проникновение — разве оно окончательно? Разве не выступает оно неполным, хоть нам и кажется, что мы «все поняли»? Хорошо об этом говорит Фромм: «Если бы переживание нами другого человека было глубже, если бы можно было прочувствовать всю безбрежность его личности, этот другой, человек никогда не стал бы так хорошо знакомым, и чудо преодоления барьеров могло бы каждый день повторяться заново» [Там же. С.].
Обычно же, по крайней мере, для многих, для постижения человека мы ограничиваемся достижением физической близости. Даже в «Ветхом завете» половая близость предстает итогом понимания. «Восшел он к ней, и познал ее». Между тем, как это не так, и как половая близость еще мало о чем говорит во взаимоотношениях людей. Особенно — когда эта близость приобрела характер современного секса.
Конечно, существуют и иные формы обманчивого «самораскрытия» («исповеди») людей. К ним, по Фромму, можно отнести разговоры о «личной жизни», об интересах, устремлениях, демонстрация своих детских черт, вплоть до нахождения общих взглядов на действительность. Даже проявление открытой злости, ненависти, несдержанности тоже могут играть роль сблизителей. «Но все эти виды близости с течением времени все более ослабевают. И поэтому человек ищет новой любви с другим человеком. И снова чужой человек становится «близким», снова сильно и возбуждающе радостно переживание влюбленности, и снова оно постепенно ослабевает и кончается стремлением к новой победе, к новой любви — и всегда остается иллюзия, что новая любовь, будет не такова, как прежние. В большой мере эти иллюзии поддерживаются обманчивостью полового влечения» [Там же. — С. 137].
Вот, в общем-то и все. Заканчивая, надо бы хотя бы прикоснуться к ряду требований-условий из последнего раздела книги великого Фромма, которые, как он считает, служат нормальному строительству человеческого понимания, вообще, любви. «Требования» эти, мы считаем, весьма значимы. Однако, мы не будем останавливаться на них. Ведь написанное мыслителем так доходчиво, что просто нет смысла их приводить. По крайней мере, хоть их-то прочитать, заинтересовавшийся должен же!.
Тем не менее, если по ходу дальнейшего развертывания предмета наших разысканий выпадет случай, мы непременно обратимся к ним. В том числе затронем другие аспекты реализации любви, которые, так либо иначе, упоминали, И Фромм также говорит. Пока же обратим взоры к любви как заботе.
(продолжение следует)Как бы заключая наш экскурс в служение, можно сказать, что в той либо иной форме оно присутствует во всяком творческом процессе, в том числе производящего толка. Верно также, в различных формообразованиях практики оно явлено по-разному, вплоть до неузнаваемости. Но, подчеркнем еще раз, лишь в осваивающе-произведенческой, тем более, любовно-поэтической практике служение реализуется в полноте, всеми своими проявлениями. В том числе рассмотренными нами в качестве моментов самоотдачи. Речь о поклонении, заслуживании и самоотдаче (в узком смысле). Вместе с другими моментами любви (Эрих Фромм еще говорит, помимо открытости, об уважении, внимании, вере, свободе и др.) служение позволяет участникам достигать не просто согласия (к тому же, внешнего), но взаимопонимания и того, что называется «откровение». Больше. Без осваивающе-любовного служения не только взаимопонимание с откровением, но и цель с результатом творчества недостижимы.
Даже в отдельном человеке, в его делах самотворчества (не обязательно произведенческого) служение сотворчествующих сторон (мыслей, чувств, переживаний, поступков) ведет к гармонии, умиротворенности, спокойствию в душе, к полноте самопонимания. Согласие, признание (вплоть до взаимопроникновения) наблюдается и в сотворчестве разных людей как сторон, к тому же, поступающего взаимотворчества, пусть даже производящего. При этом дело может дорасти до того, что обе стороны, служа друг другу, соединятся во взаимослужении, взаимопонимании, доходящих до подлинной любви. Любовь, дружба ведь там, где обе стороны понимают друг друга, стало быть, откровенны, то есть взаимопроникновенны, чувствуют себя, объединены в одно целое.
Весьма часто, когда такого понимающего сотворчества нет, служение перерождено в то самое услужение, угождение, прислужничество, даже преступное поведение одной (зависимой) стороны другой. Так служит традиционный (и не только) человек (раб, крепостной, трудящийся, представитель низших сословий) хозяину, представителю «высших», привилегированных классов, к которому как-либо прикреплен внешним образом (рабство, крепостничество, наемный труд). И чем ревностней, рьяней, раболепнее, подобострастнее служащий выражает свое прислужничество хозяину, чем полней трафит, чувствует значимость и нужность вершимого, чем, соответственно, полней это же принимает «хозяин», тем большего вознаграждения (жалования, «милования») склонен ожидать служащий, слуга. Правда, последний может заиметь в лице своего господина, в зависимости от ряда факторов, включая психологические, непросто жалователя, но узурпатора, безудержного угнетателя, садиста...
Примерно такое же (услужливое) отношение между «хозяином» (господином) и особенно домашними слугами сохраняется в буржуазном обществе до сих пор. Правда, услужение домашних работников тут все более проникается явлениями найма, безличности, «вещности», техники, производящего труда, обставленных так называемым всеобщим правом. Потому нанятые повара, горничные, лакеи, кучера, конюхи, охрана здесь-таки имеют зарплату, не жалованье. Хотя верно и то, что элемент жалованья-таки (равно прислужничества, холуйства, а также господских извращений) сохраняется.
Но, все-таки, что есть понимание? Мы кое-что сказали о том, как оно достигается, а о нем говорили лишь местами, там сям, обрывочно. Собственно, это как-то даже и понятно. Ибо не так просто` осмыслить понимание, к тому же, любовное. Да и многого тут не скажешь. Специально поискал в словарях, даже в «мировую паутину» несколько заглянул, как-либо связывая любовь и понимание, — так ничего и не нашел, кроме попыток собрать цитаты выдающихся на тему любовь и понимание. Но зато под другими выражениями, о том же, но как бы на другом «языке» говорится-таки, немало. Вот, в такой ситуации и попробуем что-нибудь да сказать. Воспользуемся при этом своим, располагаемым на этот счет, материалом и, снова, обратившись к великому Фромму.
Но, вот, подумав немного, как использовать располагаемый материал, я решил, просто из соображений экономии времени и места, не приводить его. На самом деле, довольно большой кусок, посвященный пониманию, вернее, пониманию в связи с мировоззрением, освоением и присвоением, а также другими моментами практики, «сидит» на форуме kprf.org в теме «Коммунизм, смысл жизни и время» [http://www.kprf.org/showthread-t_29546-page_18.html], на страницах 18 (начиная с сообщения 179) и на следующей, 19-й странице полностью. Просмотрел материал, и, в принципе, не нашел еще ничего такого, чтобы как-либо изменить (добавить, переделать) написанное. Разве что, надо бы применительно к настоящей теме сократить текст, даже существенно. Однако, не стану этого пока делать. Вот, коль скоро придется вернуться к осмысливаемым вопросам позднее, разворачивать их, — тогда и придумается, как решить судьбу данного материала, равно проделанной работы в целом.
Итак, сославшись на уже написанное об общих моментах касательно понимания, перейдем к воплощению второй задумки. А именно: к осмыслению понимания в любви. Будем отталкиваться при этом от Эриха Фромма и касаться лишь некоторых моментов обозначенного предмета.
Мы уже знаем: любви по-настоящему нет без присутствия здесь понимания. И, коль скоро речь о взаимной любви, понимание должно быть обоюдным, взаимопониманием. Последнее, конечно, не может быть пустым, чем-то от этикета, формы. Оно возникает, содержательно наполняется, будучи результатом различных взаимоотношений, где любовно влекущиеся стороны все более открывают себя, взаимодействуют: служа, заслуживая, доверяясь, взаимопроникаясь, проявляя заботу, ответственность перед и за друг друга.
Оставим, так сказать, «мгновенное взаимопонимание», «любовь с первого взгляда», о которых немало говорят. Думается, они, если что и значат, то не более, нежели так называемая «скоротечная влюбленность», как бы сказал Фромм. Если-таки и обладают «правом на существование», — Бог с ними...
Первейшей ступенью понимания, видимо, выступает то, что складывается также из начальных моментов открытости (расположения, настроенности, возможности), внимания (сосредоточения), веры и уважения. Не ко всякому мы внимательны, не на каждом останавливаем сосредоточенный взгляд, не каждого так сразу и выбираем, оделяем уважением, пониманием, несмотря даже на существующие правила хорошего тона. В общем-то, и «добрым самаритянином» (заботливыми, ответственными) мы раскрываемся не к любому встречному, вопреки известной заповеди братской любви: «возлюби ближнего своего как самого себя».
Особенно сказанное очевидно в любви к Богу, в религиозной любви. Здесь дело заходит до того, что Бог ниспосылает свою милость, любовь, избранность кому захочет и как захочет. К тому же, не очень «принимая в счет», так называемые «заслуги человека». Более подробно об этом мы говорим в публикации «Атеистическая религия» на proza.ru [См.: Алиев Ш.Г. Атеистическая религия //
http://proza.ru/2019/11/10/13].
Как бы там ни было, многое в формировании понимания, его связи со служением зависит от обстановки, от нашей культуры, готовности, настроя... Опять же, — понимания, связывающего нас изначально с миром, окружением. Правда, это изначальное понимание настолько емко, общо, что его еще предстоит заполнить, — причем, не иначе чем разносторонним служением, — конкретной, предметной содержательностью. Ни с того, ни с сего за именно этого человека трудно отвечать, трудно ему поверить и ввериться, даже начать служить. Это возможно лишь на основе какого-то уже опыта, знания (понимания) его. Кстати, и обратное имеет место, то есть, понимание обусловлено нашим с ним сотрудничеством: заботой, ответственностью.
В известном смысле здесь даже некий «замкнутый круг», где одно вытекает из другого. Все же, правильно будет признать, что понимание (пусть еще предельно общо) предстоит конкретно-предметным проявлениям нашей внимательности (сосредоточенности), служения. Оно (понимание) уже выражено открытостью человека вещам, миру. И служащее отношение к вещам, — не предзадано ли оно этим самым изначальным пониманием?
На самом деле. Это служащее отношение само собой не берется, но диктуется чем-то другим. И этим другим, как раз, выступает понимание. Благодаря последнему, до пробуждения в себе служащего отношения, служения другим, человек должен подняться, вырасти. Ему предстоит вырваться из животного потребления вещей, людей к тому, чтобы самому стать удовлетворителем их. И подспорьем ему здесь, несомненно, служит предварительное понимание. Постепенно, в том числе с уровнем понимания, потребности другого человека становятся для взрослеющего, очеловечивающегося так же важны, как свои собственные, и даже важнее. Давать становится приятнее, чем получать. Больше того. Любить — важнее, чем быть любимым.
И по мере такого очеловечивания служения, его конкретизации, опредмечивания, выбора конкретизуются, глубятся, растут также наши новые отношения к «избраннику»: признание, проникновение, тепло, ответственность, переживание, знания его. В конечном итоге мы проникаемся растущей заботой, ответственностью за избранного, взаимопроникновением, сопереживанием, единением с ним.
Несомненно, понимание (знание) наше, коль скоро любовное, не должно быть поверхностным, оно выражает суть. Причем, не только нашу, но и избранника. А это предполагает, что мы должны не довольствоваться внешними сторонами его (равно своими), но видеть, проникать в суть, глубину. Важным средством такого видения выступает уяснение интересов, причем, серьезных. Интерес (interEsse), по Фромму, говоря предельно коротко, означает то, чем, среди каких вещей человек живет, каким вещным опытом заполнена, задана его жизнь.
Не менее важно понять способ, каким интересная вещь существует. Ведь именно способ существования вещей, выражает их суть. Усматривая суть, мы уже способны судить о нашем избраннике, — тем более, когда он человек, — не по внешним проявлениям, но именно по внутренним, серьезным, неотъемлемым, глубоко выражающим его. Ибо он без них невозможен. Зная суть, мы сможем понимать верно и проявления, внешние обнаружения избранника. Нам откроется: почему он встревожен, рассержен или как-то обеспокоен, от чего он так обрадовался и т.д.
Разумеется, для любого понимания далеко не достаточно сидеть и наблюдать (созерцать) что и как наш «объект» интереса существует. Как говорится,
Парня в горы тяни, — рискни!
Не бросай одного — его.
Пусть он в связке с тобой одной:
Там поймешь, кто такой...
Нет ничего значимого и действенного для достижения понимания, чем практический опыт. Другими словами, реальное служение. Вне любовного служения мы не способны проникнуть в тайну другого человека и, что замечательно, самого себя.
Здесь постигается и суть, главное, пробуждается взаимная вера (доверие). Ничто так не открывается как на практике. Собственно, само понимание и есть практика (о чем ниже) в такой своей данности.
Таким образом, взаимно постигая суть, доверяясь и взаимно раскрываясь, любящие стороны достигают слияния, проникаются друг другом. Выступая, стало быть, взаимопроникшимися, мы постигаем друг друга в тайне. Речь о наших сокровенных и глубинных моментах. Часто это наши слабости («кощеева игла»), недостатки, которые мы хотим упрятать от всех. Это и наши заветные устремления, упования, самое ценное и дорогое в нас, наша честь и проч. Их мы часто не только сами укрываем от себя, но просто не ведаем. И, вот, все это становится взаимно доступным через откровенное взаимопроникновение. Причем, — тоже вершащееся в тайне от других. Иначе любовная тайна не раскрывается.
Как при этом знать, так ли она открыта на самом деле, даже то ли открыто. Часто здесь случается всякое: и «чехарда» неожиданных «находок», и «потерь» с неудачами, и «безответки», и даже привыкания «к несовпадениям»...
Так либо иначе, люди проходят подобные «школы», в общем-то, индивидуально, на свой страх и риск. В понимании и то, и другое непременно имеет место, поскольку далеко не везде и не всегда тут удается, так сказать, «соломку подстелить», в силу известной «неисповедимости» любви, нерационализируемости понимания. Так было всегда, так, видимо, будет и впредь, — даже искусственные интеллекты с Big Data не помогут.
Ведь, к тому же, каждый человек по своему тайна, чудо. Не чудесно ли любое явление взаимопроникающихся людей.
В моей руке — твоя рука! Какое чудо!...
И никакими экспериментальными, опытными путями познать чудо-тайну, проникнуть как-либо иначе, чем понимание, путем служения, — невозможно. Это «вещи» доступны познаванию, открываниям (открытиям). Но человека открыть, подобно «вещам», невозможно. Для этого пригодно служение. Собственно, и настоящие вещи не открыть без служения, понимания, подлинной открытости. С другой стороны, лишь подлинной открытости открываются (откровенны). Потому, если мы и полагаем что «открываем вещи», приобретаем истины, знания путем открытия, надо еще посмотреть, что это за «открывание», какова его природа, какие такие «истины» открываются. В другом месте мы на этот счет достаточно изъяснились в теме «Коммунизм, смысл жизни и время» [См.: http://www.kprf.org/showthread-t_29546-page_15.html]. В сообщении 141 мы определились, что человек открывает лишь как производящий присваиватель-прихватитель. И открывает он, собственно, не вещи, но «вещи». В чем отличие первых от вторых — тоже достаточно сказано в означенном месте.
Потому, не останавливаясь на этом, лишь заметим, что очень много бед мы привносим в собственную жизнь, тем более, жизнь любовную этим самым «вещным» отношением, попытками открывать, добиваться других людей, к тому же, приглянувшихся, их тайны. Не о подобных ли прискорбных попытках говорит замечательный автор:
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал.
Один — жестокостью,
другой — Отравою похвал.
Коварным поцелуем — трус,
А смелый — наповал.
Один убил на склоне лет,
В расцвете сил — другой.
Кто властью золота душил,
Кто похотью слепой,
А милосердный пожалел: Сразил своей рукой.
Кто слишком преданно любил,
Кто быстро разлюбил,
Кто покупал, кто продавал,
Кто лгал, кто слезы лил,
Но ведь не каждый принял смерть
За то, что он убил.
Описанные трагедии, конечно, случаются не только в условиях отношений «вещной зависимости». Их можно найти, пожалуй, везде. Но лишь осваивающее служение позволяет нам проникнуть в тайну другого. Причем, — не «убивая», не ущемляя, «овещняя», но только и только, как говорится, «в рост», во благо, благо даря. А тем самым — и в свою собственную. Причем, обе тайны доступны через подлинное открытие, предполагающее также откровение.
Но оставим пока вещи. О них мы еще поговорим, осмысливая любовь как заботу. Пока же задержимся на других разновидностях любви, преимущественно эротической, частным случаем которой, между прочим, выступает половая любовь. Везде здесь мы реализуемся взаимопонимая, откровенно. Надо, вообще-то, признать, что понимание, как и служение, другие формы обнаружения любви в соответствующих разновидностях последней, проявляют себя тоже различно. Мы, однако, не будем этих тонкостей касаться. Потому и держимся преимущественно любви в эротической данности. Это — наиболее известная разновидность любви. У нее есть даже собственный Бог в античной мифологии. Верно, это, как говорит Гесиод, «между вечными всеми богами прекраснейший, — Эрос».
Сладкоистомный у всех он богов и людей земнородных
Душу в груди покоряет
И всех рассужденья лишает.
Относительно богов других разновидностей, по правде говоря, кто его знает. Хотя, может, у римлян, которые стали подменять богов пенатами, и у филиастической, сторгеастической, агапической любовей есть свои сверхъестественные небожители? Во всяком случае, у любви как заботы собственная Богиня имеется-таки. Это, по Хайдеггеру, Зорге...
Итак, в понимании мы сливаемся друг с другом, преодолеваем свою отъединенность, отчужденность. Собственно, мало в чем другом кроется смысл понимания. Пребывая в понимании, мы вверяемся (отдались) другому, и он вверился (отдался) нам. Мы являем, как поется в известной песне, «два берега одной реки». Мы полностью открыты и откровенны: не остается ничего закрытого, недоступного между нами. И, слившись с открывшимся мне возлюбленным, таким образом, проникши и проникшись, я понимаю его, а также себя через все это. Я как бы удваиваюсь и удваиваю возлюбленного.
Больше того. В понимании я выхожу за узкие пределы, так сказать, «междусобойчика на двоих». Особенно это очевидно в так называемой братской любви, которую заповедал Великий Учитель в Нагорной проповеди. Здесь понимание, переживание человека универсализуется, выходит за пределы межличностных отношений, обращено ко всему человечеству, к человеческой сути вообще. «В братской любви достигается переживание соединения со всеми людьми, человеческой солидарности, человеческого единства. В основе братской любви лежит переживание того, что мы все — одно» [Фромм Э. Искусство любить // Там же. — С. 134].
Важно понять: понимание далеко не всегда выливается в какие-то знания, суждения, мысли. Здесь главно переживание, состояние единства, чувства без слов, сердечная близость, эмоциальное взаимопроникновение. Тогда мы молча, даже на расстоянии, ощущаем друг друга, происходящее в наших душах и сердцах. Это единение, скорей, даже вершится на уровне физики, деятельности, психики, но не обязательно на уровне рассудка. Оно часто просто невыразимо. А на деле имеет место взаимная самоотдача, благодаря которой, как говорит Фромм, «проникая в него, я нахожу себя, я открываю себя, я открываю нас обоих, я открываю человека» [Там же. — С 127].
Мы часто используем термины познание и понимание рядом, как взаимозаменимые. Это, вообще-то, неверно. Знание и понимание — далеко не одно и то же. Понимание возможно и без знания. Оно уже присутствует на уровне безотчетности, в досознательном состоянии. Как знать, не свойственно ли оно и «братьям нашим меньшим»?..
Если мы-таки, используем знание и понимание вместе, как совпадающие понятия, то в том смысле, что полностью отождествляем их. По малому счету, это можно делать, но по счету точному, — нет. Ибо, повторимся, понимание и познание (тем более, человека) далеко не одно и то же. В познании мы вряд ли доищемся тайны другого. Но в понимании — через любовное служение, это достигается довольно не сложно. Знай мы о самих себе даже в тысячу раз больше, мы все равно никогда не исчерпали бы всей информации. Так и не добрались бы до самого главного. Мы сами, и окружающие оставались бы для нас по-прежнему «загадкой».
Повторимся, единственный способ полно и подлинно постигать вещи (прежде всего, человека) — это понимание. Причем, как любовная деятельность. Ложно полагать, что понимание есть какое-то состояние (тем более, результат, созерцательное состояние) во взаимоотношениях между любящими сторонами. Это постоянное и беспрестанное беспокойство, волнообразное взаимопроникающее движение, переливание душ и духа, ищущее все новые и новые возможности, формы реализации. И оно как деятельность, выходит за пределы слов и размышлений, будучи, как бы сказал Фромм, «всепоглощающим переживанием, переживанием соединения». Это практика на уровне молчания, бессловесности, но такая, что уже задает все остальное, в том числе сам язык.
Поскольку мы в своей любви часто доверяемся, не дождавшись, чтобы нам доверились, открылись, сами делаем первый («рискованный») шаг, признаваясь в любви, мы в известном смысле как-то даже рискуем наткнуться на непонимание, на отторжение. Больше — на злонамеренное пользование, надругательство над нашей «слабостью», незащищенностью, нашей, так сказать, «уязвимостью». В воле, кому мы открылись, нас «презреньем наказать» (Татьяна Ларина)... Да, такой «опасности» подвергает себя обычно человек, не уверенный во взаимности. Ибо, кто его знает, как поступит адресат, наш избранник.
Однако, между взаимно любящими, взаимопроникшимися подобных опасений не должно быть. «Не должно», но как часто это случается! И не высшее ли преступление совершается, когда тот, кому мы вверились, полагаем, что и он нам «верен», «надежен», откровенен, не составляет тайны, вдруг, все нарушил. «Я верил в Вас, как в Бога! А Вы лгали мне всю жизнь», — бросает общеизвестный герой, чья жизнь, как только он узнал, что ему лгут, в корне преобразилась. Это — случай из любви сына к отцу. Но подобное случается и в других разновидностях любви. И постоянно тут серьезные жизненные трагедии, поскольку сторона, которой доверились, открылись, поступила недостойно, используя открывшегося в собственных (властных) неправедных интересах. Как не вспомнить еще раз, приведенного выше Оскара Уайльда!..
Кстати, в этом смысле признание «Я люблю тебя», — не звучит ли оно разносмысленно в зависимости от стадии развития соответствующей любви. Так, когда в начале движения одна сторона заявляет другой эту сакраментальную фразу, она, видимо, как бы форсирует события. Полагая, что избранница не понимает, не ведает, как к ней отношусь, мне приходится предупредить (пробудить) ее этой фразой. В случае же, когда я усиленно ухаживаю, служу избраннице, всяко стремясь добиться ее расположения и утверждаю-таки «Я люблю тебя», я как бы подтверждаю, что работаю, что заслуживаю ее взаимности. Наконец, произнося эту фразу, когда мы уже взаимопрониклись, пребываем на высоте понимания, я как бы подтверждаю свою верность, единство с ней, ее избранность «навек», что никогда ее не оставлю и т.д. Впрочем, и между означенными ступенями существует немалое число нюансов-переливов.
Несомненно, доступность тайны другого означает также и доступность власти над ним. Хотим ли мы в любви власти? И нет, и да. «Нет», — поскольку подвластный нам человек, к тому же, любимый, — не вещь. Властвуя, мы его в нее превращаем, лишаем свободы. Ведь власть производна от властности (властнисть, по-украински), собственности, как чего-то мной присвоенного, пребывающего в безраздельном моем (как частного лица) распоряжении, пользовании и владении. В таком случае, разумеется, ни какой речи о любви не может быть. Стало быть, любя, мы можем властвовать, но ни в коем случае не позволим себе этого. Да и возлюбленный наш этого не допустит. Иначе вместо любви нам предстанут раб и господин. Да и полной власти мы-таки, не имеем, будь даже неимоверным садистом-маньяком...
Все же, как-то властвовать, влиять на любимого мы можем и должны. Например, в какой-то мере обратить его внимание на себя, заполучить большего признания и доверия, заручиться благосклонностью с его стороны... Собственность, кстати, бывает не только частной, но также коллективной, обоюдной, общественной, наконец. Как таковая она, между прочим, выливается в свободу. Вообще, любовь предполагает свободу. Мы, однако, не будем задерживаться на этой ее особенности, успокоившись тем, что так либо иначе, говорим о ней постоянно. И в «Практика: общий взгляд извне» о ней, в том числе как связанной с любовью, сказано тоже немало.
Разумеется, в нашем любовном понимании мы можем ошибаться, можем субъективное выдавать за объективное, желаемое за действительное. Но ведь для любви это не совсем и важно. Хотя, если и важно, то, отталкиваясь от обретенного опыта взаимопроникновения, разве нельзя идти дальше, по линии истинного положения дел? Можно, конечно, к этому стремиться, достигать. Но ведь оно требует времени, усилий. А их часто может и не хватить. Да и знаний того, как, на каких путях следует постигать истину наших взаимоотношений, — так ли это нужно? Всякий ли на это способен. А то и пойдет…..
Как учит Фромм, понимание весьма значимое средство преодоления противоположных начал в жизни. Причем, — таких, которые, вообще-то, представляют диалектическое противостояние, образуют, стало быть и единство. Но так сказать, «рациональными путями», — путем размышления, внешнего объединения, — как бы не совмещаются. Так что на этом уровне, благодаря пониманию, трудность преодолевается.
Вокруг нас множество означенных противоположностей. По мнению Фромма, они выражают «противоположности двух основных функций получения и проникновения». «Это противоположность земли и дождя, реки и океана, ночи и дня, тьмы и света, материи и духа» [Там же. — С.]. По мнению мыслителя, высказанная им идея блистательно выражена великим мусульманским поэтом и мистиком, Аль Руми, строки которого в переводе Фромма мы рискнем привести здесь:
Воистину, всегда того, кто любит,
Его возлюбленная ищет, как и он ее.
Когда стрела любви огнем проникла в его сердце, —
Знай, Что и в ее сердце есть любовь.
Если ты возлюбишь Бога в своем сердце,
Не сомневайся, что Бог любит тебя.
Хлопка не будет, когда не две Ладони в нем соединятся.
По мудрой воле Бога мы Друг друга возлюбим,
Предначертанию свыше повинуясь.
Все так устроено в природе,
Что каждая частица мира свою имеет половину.
Он — Небо, а она — Земля:
Земля в себя приемлет то, что посылает Небо,
И вскармливает плоды его.
Когда ж Земле тепла недостает,
Его ей Небо посылает;
Оно же возвращает Земле утраченную влагу и свежесть.
И Небо совершает ход свой,
Как муж-кормилец, что жену свою питает;
Земля ж хранит очаг домашний,
Во чреве носит, пестует младенцев.
Не скажешь разве ты, что разумом наделены Земля и Небо,
Ибо труды их суть труды существ разумных.
Когда б отрады эти двое друг в друге не обретали,
Зачем тогда б они стремились, как влюбленные, друг к другу?
Когда бы не было Земли, как было б цвесть цветку и древу?
Какой бы плод тогда рождали Тепло и влага, исходящие от Неба?
Как в мужа и жену вложил Господь желанье для того,
Чтобы вселенная союзом их была сохранена,
Так каждую частицу мира Он наделил стремленьем к другой частице.
И хоть по виду День и Ночь — враги, Они единой служат цели,
В любви взаимной общие свои труды приумножают.
Когда б не Ночь, как в человеке могло б скопиться Богатство то, что щедро тратит День?
Как вытекает из вышесказанного, понимание не есть, вот, наконец-то, наступивший результат взаимоотношений между влюбленными. Фоно сопровождает, специфицируясь, каждый акт их взаимного сближения, соответствующего откровения друг другу. Тем самым, не предваряют ли они новые перемены-переходы в любовном процессе? Но и по мере роста и умножения сотрудничества, взаимного служения, растет взаимопроникновение любящих сторон, уровень понимания, знания их. И, уж конечно, достигши своей развитости, зрелости, процесс понимания не прекращается, не останавливается, как бы довольствуясь достигнутым результатом. Видимо, и сама любовь между сторонами, по крайней мере, если взять половую любовь (ее Фромм называет эротической), видоизменяется, переходит в различные состояния. Адекватно последним трансформируется и понимание.
То, что достижение взаимопонимания, сопереживания, откровенности между любящими не есть некий предел, достигнув который можно успокоиться, остановиться, объясняется рядом факторов. Помимо прочего, тем, — что исчерпать понимание, тайну другого человека в принципе невозможно, если, конечно, он на самом деле не примитивен, остается самим собой, постоянно растя. Да и наше проникновение — разве оно окончательно? Разве не выступает оно неполным, хоть нам и кажется, что мы «все поняли»? Хорошо об этом говорит Фромм: «Если бы переживание нами другого человека было глубже, если бы можно было прочувствовать всю безбрежность его личности, этот другой, человек никогда не стал бы так хорошо знакомым, и чудо преодоления барьеров могло бы каждый день повторяться заново» [Там же. — С. ].
Обычно же, по крайней мере, для многих, для постижения человека мы ограничиваемся достижением физической близости. Даже в «Ветхом завете» половая близость предстает итогом понимания. «Восшел он к ней, и познал ее». Между тем, как это не так, и как половая близость еще мало о чем говорит во взаимоотношениях людей. Особенно — когда эта близость приобрела характер современного секса.
Конечно, существуют и иные формы обманчивого «самораскрытия» («исповеди») людей. К ним, по Фромму, можно отнести разговоры о «личной жизни», об интересах, устремлениях, демонстрация своих детских черт, вплоть до нахождения общих взглядов на действительность. Даже проявление открытой злости, ненависти, несдержанности тоже могут играть роль сблизителей. «Но все эти виды близости с течением времени все более ослабевают. И поэтому человек ищет новой любви с другим человеком. И снова чужой человек становится «близким», снова сильно и возбуждающе радостно переживание влюбленности, и снова оно постепенно ослабевает и кончается стремлением к новой победе, к новой любви — и всегда остается иллюзия, что новая любовь, будет не такова, как прежние. В большой мере эти иллюзии поддерживаются обманчивостью полового влечения» [Там же. — С. 137].
Вот, в общем-то и все. Заканчивая, надо бы хотя бы прикоснуться к ряду требований-условий из последнего раздела книги великого Фромма, которые, как он считает, служат нормальному строительству человеческого понимания, вообще, любви. «Требования» эти, мы считаем, весьма значимы. Однако, не будем останавливаться на них. Ведь написанное мыслителем так доходчиво, что просто нет смысла их приводить. По крайней мере, хоть их-то прочитать, заинтересовавшийся должен же!..
Тем не менее, если по ходу дальнейшего развертывания предмета наших разысканий выпадет случай, мы непременно обратимся к ним. В том числе затронем другие аспекты реализации любви, которые, так либо иначе, упоминали, И Фромм также говорит. Пока же обратим взоры к любви как заботе.
(продолжение следует)