Упитанный Мышак, с круглыми волосатыми ушами, с весьма длинным хвостом и почти брутальной мордой в меру побаивался свою супругу. За ее милой мордашкой, прятался безжалостный характер. Бывая чем-то недовольна, она впивалась острыми зубками в первый попавшийся предмет и разгрызала в клочки.
Новый удобный буфет из старого дерева им попался случайно. Женушка, оттолкнув Мышака, влезла на полку и радостно надкусывала один кулек за другим. А ведь он должен был первым пробовать пакеты и мешочки, но разве Мышиху удержишь. Она так увлеклась, что свалилась в щель между дощатых полок. Шкаф оказался богатым, такое количество крупы, нетронутая упаковка сахара, бумажные салфетки вскоре превратились в мягкое ложе, это он умел делать. Да и Мышиха, ох и мастерица, откусывала от коробки по маленькому кусочку и раскладывала в несколько слоев.
Здесь у них родились десять красивых дочек с розовыми хвостами. Бывало вечерком расшумятся, разбегаются, то вверх по стене, то вниз к щели, как будто хотят выбежать, пищат, лапками топают. А Мышиха их останавливает и грозит:
- Вот услышит вас электрическая лампа, как включится, как засверкает, будет все время светить, накажет вас.
Мышак продолжал по-хозяйски обследовать новое жилище. Буфет, конечно, староват, но с удобными щелями. В задней стенке шкафа оставалось немного поработать зубами и проход готов. Предусмотрительные хозяева не стали складывать все в банки, слипшийся мармелад, карамельки. Пожалуй, хватит на время, но это только буфет, а, если пробежаться по периметру комнаты, то можно не сомневаться – все найдется. Он решил немного расслабиться, дать отдохнуть своему животику, так долго ползавшему по полкам. Перевернувшись на спину и помахав, расслабляясь, лапами, он равнодушно взглянул на верх потолка, зная, что уж там-то, конечно искать нечего, кроме засохших мух, но он все-таки заметил комара… и ее.
После стольких мышиных дней, он вдруг понял серость своего существования. Она была красива, а он и представить себе не мог, что бывают такие высокие натуры. Узкая талия, серебряная шляпка, и сама она вся серебрилась и была недосягаема.
Еле сползая на полку, он вернулся сам не свой, совершенно подавленный горьким земным существованием. Мышиха пристально осмотрела его пустые лапы, презрительно дернула усами и гневно схватила кусок синего карандаша. Мышак встрепенулся, раздался почему-то неприятный для него звук непрерывного потрескивания.
- Как ты можешь грызть мой подарок на годовщину нашей свадьбы!
- А, что? Ты же мне подарил, значит он мой, хочу и грызу, - повернулась она к нему мордой с зажатым мятым карандашом и показала зубы, блеснувшие также грозно, как и ее злые глазки.
- Ты, ты, чудовище! – воскликнул Мышак.
Шевелящийся носик и многочисленные усы вдруг замерли на секунду, замерли, как будто Мышиха к чему-то прислушивалась, но карандаш не отпускался.
- На себя посмотри, - злобно усмехнулась она.
Мышак свалился в вонючую кучу разорванных газет, заботливо приготовленных женой и закрыл глаза. «Нет, это невозможно, невозможно, я хочу видеть ее снова и снова».
- Ты обедать будешь, – Мышаха примирительно пихнула его в живот, - чего разлегся, у нас макароны.
- Не хочу, грызи одна.
- Как хочешь, - и супруга протащила длинный хвост в противоположный угол. Когда-то ему нравился ее хвост, такой розовый милый хвост.
- Она хорошая, - прошамкал, задумавшись Мышак. Он все-таки соблазнился на макароны и, развалившись, медленно пережевывал.
- Кто она? – цепкие лапки Мышихи потянулись к чашке, она подумала, а не сделать ли тут за чашкой, еще одну дырку, чтобы можно было дышать, душновато что-то. Чашка оказалась скользкой, зубы не смогли вцепиться
- Лампочка.
- Что?! Электрическая?!! Ты с ума сошел!
Мышиха с силой отбросила чашку и вцепилась зубами в кружевную салфетку, украшавшую полку с посудой.
- Значит, уже не Лампа, а Лампочка. Ты все-таки увидел ее! Нельзя с ней, связываться. Сколько мышиных семей она погубила, ох, сколько! Как засветится, и так, и эдак, невозможно на нее смотреть.
- Она хорошая, - он медленно нажёвывал макаронину, и Мышиха заподозрила серьезную опасность.
- Она не может быть хорошей, хорошим может быть только то, что можно сгрызть.
- Потребительница! – пискнул Мышак.
– Сам такой! – фыркнула Мышиха. - и оставайся со своей лампой.
Она стремительно прогрызла себе проход и гордо, волоча хвост, удалилась.
А он стал пропадать из семейной кучи. Мышихе приходилось самой выбираться из буфета для прокорма семьи. Десять дочек вполне освоились за зиму в комнатах, клочки цветных бумажек красиво разлетались.
Мышак грустно наблюдал с высоты буфета на их возню. Он с трудом протаскивал упитанный животик на верх и сидел, сложив лапки, восхищенно смотрел на лампу, любуясь ее величавой высотой и формой. Иногда он разговаривал с ней и даже приготовил два комплимента. В одном говорилось, что она красивая: «Какая Вы красивая!». А второй комплимент он не смог толком сформулировать, что-то про то, «как Вы высоко висите». Но ему немного не нравилось сравнение о ее недосягаемости перед его серой личностью.
Он засыпал, любуясь ей, и просыпался, только, чтобы видеть ее. Ночью ему приходилось спускаться по своим делам. Мышиха хоть и ушла, скрутив хвост, но вернулась через другую дырку в буфете и продолжала хозяйничать. Дочери тоже случайно забегали, а он лежал, раскинув лапки, глядя в потолок на лампочку. И думал, как лучше сказать: «Вы хорошо висите», или «Как вы далеко висите». А может ее пригласить отведать что-нибудь, например, «хмели-сунели» в пакетике.
- А где же он у меня? – хлопнул он себя лапой. - Сейчас тебе принесу.
Он соскользнул вниз и пробрался сквозь щель в заветный угол, куда Мышиха стаскивала надкусанные пакеты про запас. Быстро все обнюхав, он нашел нужный початый пакет, заодно прихватив разрыхлитель для теста, на всякий случай, если вдруг Лампочке захочется что-нибудь необычного. Он смело прыгнет к ней в объятья, она вспыхнет, и они будут вместе кружиться, кружиться под потолком.
И Лампочка вдруг ярко загорелась, ослепив ему глаза, он зажмурился от неожиданности, в глазах потемнело, он вдруг осмыслил, что давно стих топот лап и шуршание его семьи. Мышак неловко перевернулся и упал с буфета на свой пухлый живот.
- Фу, какая гадость! У нас мышь! Ну, погоди, я тебя прикончу!
Мышак забегал, перебирая лапками, и, хотя все углы ему были знакомы, он заметался по кругу. «Она ослепительна! Ослепительна!», - все, что он успел подумать. Лампа продолжала светить, а он все метался, не находя укрытия. Резиновый сапог полетел ему вслед. И он внезапно понял, что из-за ее света, он погибнет, погибнет навсегда!
- О, не надо так ярко светить, ради нашей любви, ты меня погубишь! - пропищал он, бегая вдоль плинтуса.
В лампочке что-то треснуло, и она погасла.
- Лампа перегорела, – возмутился голос, - перегорела в нужный момент, фу, поганая мышь, я тебя выловлю.
Мышак уходил последним. Мышиха и десять дочек тряслись от ужаса. Предстояли долгие поиски другого шкафа. Мышак привычно поднял мордочку вверх, чтобы увидеть ее. В середине потолка висела безобразная, скрученная змеей лампа. Усики дернулись, глаза затуманились слезой.
- Где же ты? Неужели погибла? Из-за меня... – мордочка Мышака больше вверх не поднималась, ему были тяжелы воспоминания. Он угрюмо бегал, собирая последние запасы. Стараясь не шуршать, он полез в мусор, надеясь что-то прихватить. Там одиноко лежала его любимая, обгоревшая и потускневшая.
– Ты спасла мне жизнь - тронув влажным носом холодное стекло, понимая, что расстается навсегда, проговорил он, - прощай. Прости, но я не смогу тебя взять с собой,
И, не роясь в мусоре, потихоньку вылез. Не оглядываясь, суетливо разбежался, чтобы догнать семью.
Скоро он спал в новой вонючей куче растерзанных газет, прижавшись боком к Мышихе. Он понял, как опасна пламенная страсть, которая может погубить обоих, и, или одного, или другого. Причем, серость жизни не так уж плоха, да и дочек надо хорошо выдать замуж. Он решил, что Мышиха обязательно должна родить ему маленького мышонка, с таким же пухлым животом как у него.
© Наталья Муратова МЫШКИНА ЛЮБОВЬ