Епископ Сандомирский, склонившись над столом, неловко — а может, и намеренно, провокационно — делал вид, будто с большим вниманием изучает некие документы, при этом лишь изредка, на долю секунды, поднимая глаза на сидящего напротив него священника. На вид тому было около пятидесяти лет, и он недавно вернулся из Рима в свою домашнюю епархию.
— Я тоже некоторое время жил в Риме, — говорил епископ не то своему визави, не то самому себе. — Да... прекрасные времена... Эти очаровательные вечера у Тибра... Не так ли? Архивы немного запущены... там надо кое-что привести в порядок... Помочь архивариусу... Со временем, когда появится опыт, удачно пойдет работа, дадим самостоятельные занятия... да... доверим какую-нибудь более ответственную должность...
Не отрывая взгляда от бумаг, он сделал рукой небрежный жест — махнул в сторону священника, указывая при этом на дверь. Так он одновременно и прощался, и заявлял, что ему уже больше нечего сказать.
Священник неспешно поднялся, склонил голову и, пробормотав что-то на прощание, вышел в коридор. В открытой настежь двери напротив епископского кабинета стоял отец Томас, секретарь, красивый блондин с пшеничными волосами и васильковыми глазами. Изучающим взглядом сквозь прищуренные веки он проводил визитера, при этом с иронией слегка скривив губы. Эта улыбка была сдержанной и почти незаметной, но отец Владислав Лещиц Бялецкий все равно уловил ее, и ему стало неуютно. Ведь еще совсем недавно в Ватикане он принадлежал к числу тех, кто решает за других, а теперь другие решают за него... Такова жизнь. Но в голове внезапно промелькнула мысль, что случайностей не бывает, ведь все запланировано... Только кем и что?.. Он надеялся, что придет время, и он, возможно, поймет...
В Ватикане перед отъездом он услышал, что это временная ссылка, она не навсегда. Однако для бывшего сановника одной из важнейших римских дикастерий(10) это была трудная и унизительная ситуация.
* * *
Отец Петр Кукелка, директор епархиального архива, или, как назвал его епископ, архивариус, свою работу в данном учреждении рассматривал лишь с точки зрения ее полезности для его научной работы. С огромной благодарностью в сердце, хотя и с каменным лицом, он приветствовал крепким рукопожатием присланного ему помощника.
— Вам здесь скучно не будет.
— Я надеюсь сделать что-нибудь полезное.
— У вас есть ученая степень?.. — не то спросил, не то констатировал Петр.
— Да, я получил степень доктора гуманитарных наук в области истории. Более узкая специализация — архивное дело. Но мое увлечение — палеография и археология. Вот только это уже, скорее, личное, без какого-либо формального обучения.
— А как же богословие?
— Конечно... я изучал в Риме... догматическое... А потом, как вы знаете, я работал там в Конгрегации.
— Да-да. Это я знаю. А у вас есть какая-нибудь специализация или любимая тема?
— Эсхатология.
— Ну что ж, добро пожаловать, говорю вам еще раз, уже без всяких опасений и от чистого сердца. Вы мне ничем не угрожаете. Вам, должно быть, известно...
— Ко мне можно обращаться по имени. Между нами небольшая разница в возрасте, хотя и значительная в должности... в настоящее время.
— Хорошо... хотя это слишком сильно сокращает дистанцию... — Петр немного поколебался. — Ну... но... ладно! Тогда я от всего сердца приветствую тебя, ты мне ничем не угрожаешь, — директор широко улыбнулся. — Я пишу докторскую. Только меня интересует девятнадцатый век. Гетеродоксальные движения на территории русского владычества и прежде всего мариавиты. Поэтому мы не будем мешать друг другу на поприще науки.
Он сделал паузу и, взглянув из-под очков на новоприбывшего священнослужителя, заметил:
— Как сегодня жарко и душно здесь. Тебя не мучает жажда? Может, немного воды? Газированной?..
— Да, спасибо.
Петр придвинул свой стул к стулу Владислава и, сильно наклонившись в его сторону, одной рукой стал разливать по стаканам стреляющую микроскопическими пузырьками газа минералку, другую же руку опустил на верхнюю часть его бедра, крепко сжав при этом пальцы.
Владислав на мгновение застыл с явным выражением брезгливости на лице, а затем решительным движением столкнул руку Петра со своей ноги.
В тот же миг директор громко и искренне рассмеялся, а потом добавил:
— Ну и слава Богу. Прости, мне пришлось подвергнуть тебя этому небольшому тесту, чтобы выяснить, не заразился ли ты случайно «римской болезнью». Но я вижу, что нет. Я предпочитаю знать, с кем работаю, чтобы потом не было никаких сюрпризов или недомолвок. Когда ты сюда вошел, мне показалось, что руки у тебя слишком мягкие в сочленениях, — он понимающе подмигнул Владиславу.
Священник ничего на это не ответил, только опустил глаза и уставился на поданный ему стакан.
Некоторое время они молча пили воду.
— А теперь пошли смотреть архив, — сказал наконец отец Петр.
Это заняло некоторое время, однако достаточное для того, чтобы Владислав примерно понял, что и как здесь устроено. На ознакомление с ресурсом документов ему потребуются месяцы.
Наконец шеф подвел его к двери в конце коридора и широко распахнул ее.
— А здесь у нас совершенно разрозненные материалы. Я даже приблизительно не знаю, что здесь может находиться.
В пыльной и затхлой комнате, на полках стеллажей и даже на полу были свалены ворохи документов, и даже на первый взгляд было видно, что это свидетельства самых разных эпох — от средневековых пергаментов до машинописных страниц XX века, как оригиналов, так и копий, напечатанных через фиолетовую копирку. Возможно, где-то здесь хранились настоящие сокровища, но в общей массе это более походило на макулатуру.
— Владек, если ты не против, то пожалуйста, наведи в этом безобразии хоть какой-нибудь, хоть минимальный порядок.
— Хорошо. Но это работа по меньшей мере на полгода! И то, столько мне потребуется, чтоб просто наскоро рассортировать эти бумажки...
— Тогда я даю тебе эти полгода, — улыбнулся начальник архива.
* * *
Проходил день за днем, давно закончилась весна, прошло лето, запахло осенью, а Владислав каждый вечер неизменно возвращался в свою квартирку на чердаке Дома Капитулы грязный и уставший. Чтобы хоть как-то привести себя в порядок после скучной и неприятной работы по разборке документов, ему каждый раз приходилось сначала дважды смывать с себя всю ту пыль, что покрывала эти кипы бумаг, а затем оседала на его теле. Пыль не только въедалась его одежду, но и проникала сквозь нее, оседала на коже, путалась в волосах, раздражала горло.
Как он и предполагал с самого начала, большая часть этих архивных материалов представляла собой мусор, годный лишь на макулатуру: старые проповеди без авторства, приходские объявления, списки Епископата из бесчисленных пленарных конференций за весь, похоже, период «народной демократии» в Польше, уже почти нечитаемые документы, слабо пропечатанные на сильно пожелтевшей низкокачественной бумаге через стертую копирку.
Но среди этого мусора, который отправлялся в угол, в одну кучу для последующего вывоза, попадались и пергаменты, записанные средневековой латынью, старинные книги — в основном какие-то служебники и требники, — и даже находились фолианты с текстами по другой тематике. Книги были не очень старыми. Как удалось выяснить при сортировке содержимого комнаты, большинство из них были изданиями XVIII века, выпущенными в основном в Сандомире, в иезуитской типографии, которая некогда располагалась на соседней улице. Попалось также немного книг XVI и XVII веков, ценность которых трудно было определить. Однако ни одного инкунабула, ни даже пост-инкунабула так и не нашлось, несмотря на горячие мечты об этом.
Отец Владислав окинул глазами приводимое в порядок помещение, и хотя, судя по всему, перелопачено было почти три четверти содержимого, он все же покачал головой и нахмурился, недовольный тем, сколько еще оставалось работы.
С глубоким вздохом он потянулся к одной, наполовину уже опустевшей полке стеллажа и взял с нее пачку бумаг, перевязанную истлевшей от старости и выцветшей лентой. Ему даже не пришлось ее развязывать — она просто рассыпалась в его пальцах.
Бегло просмотрев пачку старых бумаг, Бялецкий сразу понял, что это документы из бывшего Сандомирского монастыря реформатов. Он собрался было закинуть их в кучу постреформатского архива, но внезапно заметил уголок пергамента, торчащий из бумажного вороха нового времени. Владислав заинтересовался. Быстро пролистав пожелтевшие бумажные страницы, он наконец добрался до пергамента. Извлекая его из пачки не столь старых документов, он заложил место новым и чистым листом формата А4, на котором нацарапал толстым синим фломастером: «Здесь был пергамент».
Владислав принялся рассматривать находку, но, кроме того, что она была очень старой и — судя по форме готических букв, складывавшихся в латинские слова, — относилась к XIII–XIV веку, более ничего не мог о ней сказать. Кинув взгляд на нижнюю часть листа, он вдруг увидел четкий оттиск печати на некогда красном, теперь потемневшем от старости и пыли сургуче... От изумления он даже протер глаза, не обманывает ли его случайно зрение... но нет, на рисунке отчетливо просматривались два рыцаря со щитами и копьями, сидевшие на одном боевом коне, и надпись по ободку, к сожалению, частично стертая, но все равно вполне различимая: SIGI... MILITVM ...RIS... I
От удивления Бялецкий опустился на стул, мысленно повторяя: «;SIGILLUM MILITUM CHRISTI... ПЕЧАТЬ РЫЦАРЕЙ ХРИСТА...»;
Тамплиеры! Документ тамплиеров! Несомненно, оригинал.
Дрожащими руками Владислав поднес пергамент ближе к глазам. Интересно, что в нем написано? Какая-то незначительная мелочь или же нечто важное? Мелочь? Отчего же тогда грамота скреплена большой печатью ордена?..
Но если это так, почему этот документ оказался среди бесполезных постреформатских записок?
Руки Бялецкого не переставали дрожать, когда он вновь и вновь перебирал кипу пожелтевших бумаг. В том же месте, откуда он извлек пергамент, нашелся лист толстой черпанной бумаги плохого качества, в формате ин-фолио, сложенный вчетверо. Владислав осторожно расправил его.
С первого взгляда было видно, что документ был выведен умелой рукой, хотя и плохо заостренным или сильно затупившимся гусиным пером. Текст был на польском языке, и в нем упоминалась некая часовня или церковь (раз было написано так, а раз — так) Девы Марии на Чвартоке в Сендомирже. Точнее, это было нечто вроде перечня предметов, имевшихся в ней и изъятых перед тем, как храм в XVII веке был разобран для возведения на его месте реформатской церкви и монастыря святого Иосифа. Бялецкий принялся искать хоть какое-либо упоминание, имеющее отношение к таинственному письму тамплиеров, но такового не обнаружил, разве что последний пункт наводил на мысль, что его догадки могли оказаться правильными: «И в изрядном числе древние документы». Можно было предполагать, с известной долей вероятности, что между обеими рукописями, лежащими в пачке рядом, могла существовать некая связь, а пергамент мог происходить из ныне не существующей церкви Девы Марии.
Владислав имел некоторое представление об истории Сандомира, но какие-либо упоминания об этой часовне в его памяти не всплывали... Может, в работах Булинского найдется что-то? Бялецкий решил проверить, когда вернется домой.
Владислав посмотрел в окно и снова вздохнул: уже наступили сумерки, и он пропустил обед... Для священника, профессора духовной семинарии, куриалиста или иного епархиального сановника обед — важнейшее событие дня. Когда наступает обеденное время, все остальное уже не имеет значения. Любое занятие, любая работа будут отложены в сторону ради похода в трапезную или столовую. Пожалуй, если б Архангел возвестил о Страшном Суде, но случилось бы это во время обеда, любой священник решительно отмахнулся бы от трубного звука и первым делом отправился вкушать то, что ему приготовили повара.
Однако обеденное время уже давно прошло. Надо было бежать домой. Съесть какую-нибудь черствую булочку с маслом и рыбными консервами и ждать ужина...
С минуту поколебавшись, отец Владислав спрятал средневековый манускрипт между страницами старого номера «Воскресного Гостя», закинул газету в пластиковый пакет и, плотно прикрыв дверь архива, двинулся в сторону Дома Капитулы, именуемого местным клиром Викариатом...
* * *
Владислав лежал, поджав ноги, на диване и при свете ночника пытался вникнуть в содержание таинственного манускрипта, однако выходило плохо. Он вроде бы хорошо понимал смысл рукописи, только она ни с чем не вязалась. Документ должен был иметь какое-то отношение к Сандомиру, потому что название города в нем упоминалось, но почему и зачем?
Текст повествовал о еврейском племени Дана и содержал весьма смутные намеки на то, как искать кости самого известного из Данитов — Самсона. Якобы для того, чтобы добраться до них, нужно было сначала прибыть в Сандомир и здесь что-то отыскать... Отыскать могилу Самсона? Здесь? В Сандомире? Невозможно и неправдоподобно. Тем не менее именно это явствовало из рукописи.
Странным было даже то, почему тамплиеры так интересовались Самсоном и его останками? И еще более удивительным казалось то, что Самсон и его соплеменники имели нечто общее с Сандомиром.
В конце же документа содержалась и вовсе невероятная информация, будто бы эти чрезвычайно важные, крайне существенные для всего человечества указания можно найти в другом манускрипте, который следует искать «в корне Перечной горы, меж Самсоновых костей». По крайней мере именно так воспринял эту фразу Бялецкий, хотя при этом вовсе не был уверен, что правильно ее понял.
«Бессмыслица какая-то...» — подумал тогда Владислав и, покачав головой, отложил пергамент в сторону.
Было известно, что тамплиеры искали какие-то древнееврейские артефакты: не то утраченные сокровища Иерусалимского храма, не то Ковчег Завета, не то таблички Декалога... А может, все сразу? Было известно, что они разрыли Храмовый Холм и проникли в его подземелье. Но Бялецкий впервые встретил сообщение о том, что их интересовали Даниты... Почему? В голове Владислава промелькнула мысль, что это может быть как-то связано с ролью, отведенной им в конце времен, но это было, скорее, маловероятно. Тамплиеры были людьми прагматичными и слишком практичными, чтобы заниматься какими-то вымыслами и легендами...
Вымыслами?.. Бялецкий поймал себя на том, как сам глубоко проникся еретическими модернистскими и материалистическими постсоборными взглядами.(11) Сегодня духовенство уже практически открыто оспаривает Откровение, но зато охотно склоняется к эволюционизму, этическому и религиозному релятивизму и антропоцентризму... Нет, нет... Чтобы хотя бы частично осознать написанное, придется отбросить все то, что ему вложили в голову в семинарии, затем в академии в Польше и, наконец, в Риме. Ведь нынче учат подобные вещи относить к разряду мифов, легенд, случайностей... «Но ведь это не наш метод...», — подумал Бялецкий.
Нужно было отыскать другую отправную точку, чтобы постичь этот загадочный текст, поэтому Владислав начал ab ovo,(12) то есть сначала. Первым делом он решил прочесть какое-нибудь популярное сочинение о тамплиерах. Хотя история Ордена была ему в основном известна, особенно его драматический финал, ему никак не удавалось связать ее с Сандомиром. Он быстро пробежал глазами строчки книги и вскоре наткнулся на информацию о том, что монахи-рыцари вполне могли добраться до Сандомира. Ведь если уже было доказано, что они достигли двух городов — Опатова и Лукова, стоявших на Сандомирской земле, то странно было бы им не заглянуть в столицу. И даже если они не были в самом городе, то хотя бы рядом с ним они вполне могли обосноваться. Это было более чем вероятно. Можно даже рискнуть утверждать, что наверняка...
Бялецкий почувствовал сильную усталость. «Пора спать», — сказал он себе и рухнул в постель, твердо решив для себя на следующий вечер вернуться к распутыванию столь интригующей загадки...
_______________________________
(10) Дикастерия — здесь: учреждение, ведомство в Ватикане.
(11) Имеются в виду представления, сформировавшиеся у католиков после II Ватиканского Собора.
(12) От яйца, латинская идиома.