За окном темнел вечер 11 февраля 2013 года. В одном из римских монастырей мать Виргиния, бывшая провинциальная настоятельница, перебирая четки, не могла сосредоточиться на молитве. Невеселые мысли роились в ее голове. Нынешним утром святой отец Бенедикт XVI официально объявил о своем отречении... Иными словами, произошло нечто невероятное — то, что не укладывалось в голове уже пожившей своё монахини.
Да, это была не первая отставка в истории Церкви, хотя обычно вспоминают лишь добровольное отречение Целестина V. В любом случае со времен Григория XII, точнее, с 1415 года, ничего подобного в Церкви не происходило. И только сейчас... спустя 598 лет...
Мать Виргиния силилась понять реальную причину случившегося, потому что в официальную версию об утрате Ратцингером здоровья и сил она абсолютно не верила.
Матери Виргинии было страшно. Где-то в глубине души она чувствовала, что событие это предвещает приход того, чего каждый искренне верующий и любящий Господа Бога католик боялся больше всего, — времени всеобщего отступничества, уже не скрытого, уже не замаскированного, явного...
Еще при жизни папы Войтылы можно было наблюдать тревожные сигналы, свидетельствующие о стремительном приближении чего-то ужасающего... И теперь, возможно, наступало время последнего перед концом света папы... По пророчеству Святого Малахии...
Поэтому монахиня истово молилась о том, чтобы, наконец, начался ремонт этого пришедшего в упадок здания Церкви, чьи потрескавшиеся стены маскировала нынче лишь сильно обшарпанная штукатурка...
Ей вспомнилось видение блаженной Катерины Эммерик, узревшей разрушение Церкви... Как это было?.. Люди тайной секты неустанно подрывали великое здание церкви... Они почти разрушили его, остались только пресвитерий и алтарь, но это место защищала женщина, полная величия и силы... В страхе сектанты упали перед ней ниц... Также блаженная видела, как пытались снести Базилику Святого Петра, как две группы — разрушители и те, кто пытался исправить нанесенные зданию повреждения, — без устали сражались за этот храм, и фронт этой борьбы проходил через весь мир... А среди разрушителей было множество священников... невероятное множество...
Мать Виргиния вздрогнула и сильнее сжала пальцы на бусинах четок.
Однако это была не единственная причина беспокойства старой монахини. С тех пор, как умер кардинал Джеремайя Д. Джонсон, преданная ей таинственная девочка Сара оставалась исключительно на ее попечении, и мать Виргиния понятия не имела, как планировать дальнейшую жизнь этого ребенка. И может ли она вообще что-либо планировать, ведь предел ее земного пути видится уже не на горизонте...
Впрочем, кое у кого такой план все же был. Кое-кто интересовался будущим девочки. Раз в год в монастырь прибывал некий таинственный епископ, говоривший с сильным американским акцентом. Он изъявлял желание увидеть Сару, в течение нескольких минут наблюдал ее, не произнося ни слова, а потом оставлял значительную сумму наличными (но не чеком!) на содержание ребенка. При этом епископ непрерывно напоминал, что девочку следует воспитывать так, чтобы не она представляла себе жизни вне монастыря и по достижении соответствующего возраста стала монахиней.
Просьба эта не представлялось слишком сложной, так как девочка стремилась во всем подражать своей опекунше, и ее чаще можно было увидеть на коленях перед распятием, чем за какой-нибудь игрой. И вообще, с кем ей здесь было играть?.. Других детей в монастыре не было, и в школу ее не посылали, взяв обучение на себя...
И так обстояло дело...
Мать Виргиния подумала, что американский иерарх как раз должен скоро постучаться в монастырскую калитку. Это всегда происходило примерно в середине февраля...
* * *
— Та-а-ак, — протянул епископ Натайр Силен-младший, кидая взгляды исподлобья то на мать Виргинию, то на Сару. — Та-а-ак. Сколько ей лет?
— Одиннадцать, Ваше Преосвященство.
— Одиннадцать? — изумился епископ. — А выглядит она на четырнадцать. Ну-ну...
— Действительно, Сара развита не по годам. Я не знаю, хорошо это или нет?..
— Думаю, хорошо, — епископ почесал за ухом. — Вернее, даже очень хорошо!
— А почему?
— Быстрее созреет, быстрее присоединится к общине...
— Я не понимаю...
— Как это вы не понимаете? Вы должны были ее так воспитывать, чтобы она вступила в орден, дала обет...
— Конечно, она этого хочет, но детей в орден не принимают.
— Так я и не говорю, что прямо сейчас, мы дадим ей еще три-четыре года.
— Все равно слишком рано. Канонический закон запрещает, — запротестовала Виргиния.
— Эх! Каноническое право каноническим правом, но ведь Святой Престол может дать разрешение.
— Зачем вы так торопитесь?
— Матушка. Это может показаться не слишком вежливым и приятным, но примите во внимание ваш возраст. Это, во-первых. А во-вторых, вы с самого начала знали, что девушка доверена вам лишь на время, а потом она, возможно, отсюда уйдет. Но мы бы хотели, чтобы она ушла монахиней.
— Почему? — не сдавалась Виргиния, все больше удивляясь.
— Потому что так нужно, преподобная мать, потому что так нужно... для высших целей... Прошу меня простить, но мы не будем вас посвящать в наши планы относительно этого создания.
Виргиния опустила взгляд и, скрестив руки на груди, принялась рассматривать гладкую блестящую поверхность столика, за которым они сидели.
— А ты, Сара, ничего не скажешь? — Силен обратился к девочке.
— Да, Ваше Преосвященство, я очень хочу посвятить свою жизнь Богу...
— О да... И это именно то, что нужно.
Епископ поднялся из-за стола и направился к входной двери. Взявшись за ручку, он внезапно вспомнил, что собирался сделать. Сунув руку в карман сутаны, он достал изрядно потрепанный конверт.
— Пожалуйста, — произнес он, протягивая деньги опекунше девочки.
— Благослови вас Господь, Ваше Преосвященство. На вас всегда можно положиться. Ох! Если бы все епископы были такими... — она прикусила язык, сообразив, что сказала лишнее.
Силен ничего на это не ответил, только слегка улыбнулся, а про себя в душе подумал: «Ох, если бы ты, женщина, знала, какой я епископ, ты бы меня даже в эту переговорную комнату не впустила».