Счастье

Геннадий Рудягин
Теперь уже прошло почти пять вёсен с тех пор, как в приморский посёлок, с помощью Серёги Уварова, заявилось счастье.

Серёжка Уваров тогда привёз домой, после работы на Севере, больную молодую женщину и назвал её своей женой. Это событие в приморском посёлке, где жил Серёжка, вызвало волну приворотных приглушенных сплетен. Одни говорили, будто из какой-то больницы украл. Другие – подобрал на далёкой станции, где она побиралась. Третьи – от неё (молоденькой, но безнадёжно больной) отказался богатый дурак бизнесмен. Будто бы... Работы бабьм языкам прибавилось.
А тут ещё Серёжка разругался с роднёй, стал строить свой дом. Поселился с больною «женой» в сколоченной на скорую руку времянке. Засадил участок плодовыми деревцами и клубникой, засеял ходовой огородиной; не стеснялся в летние месяцы торговать на пляже выращенными собой овощами и ягодами – и пошло по посёлку, поехало. «Озверел от любви!», «А эта, его-то, так и не встала с постели ни разу!» Имена Серёжки и Нади (так звали его женщину) ни на день не сходили с раскалённых уст приморских сплетниц...

Через год, когда Серёжка выстроил собственный дом, про него все шептали:

- Совсем выдохся, угорел бедолага!

А про Надю:

- Умрёт? Не умрёт?

А спустя ровно год, тихим вечером, враз онемевшие соседи вдруг увидели явление: из Серёжкиного двора вышла тень. Постояла у новых ворот. Опустилась на лавку.
Отчётливо и остро стрекотали цикады, или какие-то кузнечики-сверчки.

- Свят, свят, свят! – первой разомкнула рот ближайшая соседка Уваровых толстая Верка. - Надя, ты?

- Я, - откликнулась тень.

- А-а! - добрая Верка подбежала, присела рядом. - Тебе, может, надо чего?

- Нет.


- Зачем же ты встала?

- Жду Серёжу.

Верка перекрестилась...

Что послужило причиной чудодейственного выздоровления Нади - Серёжкина ли любовь, Надино ли желание выжить - так и осталось для окружающих загадкой. Для них, для окружающих, теперь важно было другое - теперь можно было обо всём не шептаться а в голос кричать:

- Верка-а!

- А-я!

- Чего там Надька смеётся?

- Зелень рвёт!..

- А теперь?

- Початки чистит! Будет кукурузу варить!

- Во придурошная!..

И вскоре к Серёжке и к Наде интерес в посёлке пропал: люди как люди, и живут, вроде, как все. Серёжка крутил баранку своего грузовика, Надя с дарами своего приусадебного участка пропадала на курортном пляже. Обычные дела, знакомые заботы. Только добрая толстуха Верка не отлипала.

- Ну, а теперь чему ты радуешься? - приставала она к Наде через общий забор.

- Дым пахнет!

- И от этого ты такая счастливая?

- Я ещё не знаю счастья, Верочка! - отвечала гибкая Надя, отрываясь от плиты летней печки под открытым небом. - Я знаю, что такое большая беда...

Эта Надина «философия» обижала Серёжку.

- Значит, ты несчастлива со мной? - спрашивал он.

- С тобою, Серёженька, я жива! - улыбалась весёлая Надя.

Серёжке этого было достаточно. Он любил показывать свою Надю друзьям и знакомым:

- Разве можно поверить, что когда-то она умирала?

И при этих словах красивая и цветущая Надя бледнела. Даже при румянце во всю щеку, или при весёлом смехе...начинала бледнеть.. Или это казалось полюбившей Надю, толстухе Верке.

При совместном ли гулянии с Надей по парку, где играл для отдыхающих эстрадный оркестр, просто ли на улицах посёлка или же при гостеприимных застольях:

- Разве можно поверить, что когда-то она умирала?

И никто поверить в это, конечно, не мог. А Надя...

- А ты, Серёжа, счастлив? - спрашивала похорошевшая Надя, когда они оставались одни.

- Очень!

- А как? - допытывалась Надя. - Что значит для тебя - быть счастливым? Что ты испытываешь при этом? Что думаешь? О чём?

Этого Серёжка объяснить не умел. Сильный, красивый, он легко подхватывал Надю на руки и уносил её в дом...

Серёжку Надя боготворила. Вместе с ним возилась в моторе грузовика, пела по его заявкам для гостей любимые песни:

- Надь, а теперь спой любимую песню Петра...

- Иван, а какая у тебя любимая песня?..

- Говори, Никола, не скромничай - Надюха споёт!
... гордился Сергей успехами процветающей внешне счастливой приморской торговки. А Надя... И ведь пела замечательно, под стать любой профессиональной певице. А то – и краше.

- Во-от початки горяченькие! Кому початки? - с удовольствием горланила она, разгуливая с корзиной между бронзовых тел. – Помидорчики, огурчики! Кому?

Вместе с Надей наладилась ходить торговать и толстушка Верка - к весёлой улыбчивой Наде отдыхающие пляжники тянулись толпой. И одета она была как все поселковые бабы, и товар её был, как у всех, а курортники её выделяли. Ну, а с нею, конечно, и Верку.

Эта Верка однажды и стала свидетелем странного эпизода...

Под пляжным зонтом лежали длинный загорелый мужчина и худенькая бледная девочка. Этот человек сказал девочке что-то не на нашем языке, девочка на том же языке ему ответила. И от этого Надя охнула, и выронила из рук корзину с варёной кукурузой....

А на другой день Надя на пляж не пошла. Надела лучшее платье, белую шляпку-панамку, и направилась к белокаменному санаторию... Солнце только взошло. Здравница ещё не проснулась.

- Здравствуйте! - сказала Надя тому человеку и девочке (они о чём-то негромко разговаривали на скамье под окацией). - Вы меня не узнаёте?

- Нет, - ответил длинный мужчина.

- Я – Надя. Торговка... Вчера вы лежали под пляжным зонтом, а у меня... а я уронила корзину...

- А! – засмущался длинный человек. - Извините!

- Я знаю, о чём вы тогда спросили свою девочку про меня, - сказала Надя. - «Ты бы хотела иметь такую маму?»

Длинный человек обнял поникшую девочку за плечи.

- Я знаю, что ответила она, - продолжила Надя. - «Ей не нужна дочка-калека».

Длинный человек устало покивал головой.

- Да, да, - сказал он. - Извините. Мы с Машей об этом догадались... Шутка моя была неудачной. После смертельной аварии... с нашей мамой, у Маши... она не может ходить. Я хотел её как-то развлечь... Она очень несчастна.
Надя подсела к тихой Маше.

- Я сделаю тебя счастливой, детка! - ласково сказала она. - И никогда об этом никому, ничего не скажу, и ничего-ничего, даже песен, не попрошу взамен... Клянусь тебе: ты будешь жить не по заявкам даже самого доброго в мире человека, ты навсегда забудешь о своём сегодняшнем горе – оно растворится в радостях и в счастье навсегда! Мы, с тобой, будем самыми счастливыми на свете!

Было лето. Было лето. Было лето.