Иван Мимозин – старик. Хотя кого называть стариком? 60 лет – старик или не старик? В представлении Альбины Петровны, старик это тот, кто ходит с палочкой. Он ходил без палочки. Но случалось, что забывал, что сделал в прошлую минуту. Правда, он считал, что такие фокусы памяти больше из-за того, что привычные действия выполняются механически, а не из-за старческой забывчивости. Так и в этот раз, когда он зашел в киоск, где спросил о бензонасосе к автомобилю и показал коробочку от такого, который ему нужен - «Вон там, смотрите», - недовольно ответил на его вопрос продавец. Но что увидишь среди наваленного кучей товара? И тут, он так решил, после того, как сто раз восстанавливал картину произошедшего, когда он снимал солнцезащитные очки и одевал обычные, запутался: коробочка, одни очки, другие, - и положил, видно, обычные на прилавок.
Он в этом киоске так ничего и не купил. Вышел, а метров через 20 заметил, что очков нет. Но такие случаи уже бывали. Тогда он оставлял их дома. Теперь же он решил, что они точно были.
Когда он позвонил Альбине Петровне, та не брала телефон, и только после пятого звонка ответила, и так, что его очков дома нет.
«Если б я забыл их там, то продавец непременно должен был выскочить из киоска с криком, мол, мужчина, вы забыли, но этого не произошло», - думал Мимозин. Как это неприятно и, должно быть, оскорбительно, но он все же решил вернуться.
Продавец был недоволен его вопросом и ответил зло, со слюной на губах: «Какие очки!»
«Это он. Он их украл», - решил Мимозин. Но что делать? Он, конечно же, уже припрятал их. И что с ним – драться? Мимозин еще чувствовал силу в руках, но как на самом деле все обстояло, он не знал, так что, мог опозориться и потом ходить с битым лицом.
И теперь Альбина Петровна была виновата, потому что тогда не взяла телефон. Если б взяла, то по горячим следам…
«Я совершила преступление!?» - возмутилась она, когда Мимозин, изложив все в подробностях, дошел до момента с звонком. Конечно же, она была занята. Конечно же, телефон был в одном месте, она в другом. И, конечно же, она не слышала звонка.
Из-за этого все и случилось.
Еще и потому что в тот день, как расплавленный метал из ковша, солнце вылилось на город – стояла невообразимая жара. Он шел, где это было возможно, прячась в тени пыльных деревьев. И все же вспотел, рубашка прилипла к спине, почему он и раздражался.
И потом, уже после того, как Мимозин увидел, что нет очков, как продавец грубо ему ответил, и после разных мыслей по этому поводу, главным образом о том, что как же так, он старше его и заслуживает на уважение, когда он уже возвращался домой, он пробовал восстановить ход событий, и все, вроде бы, припомнил, только один момент, секунда, выпала у него из памяти, из-за чего он еще сомневался: может, и не украл. Но перед глазами еще стоял он: мужчина в возрасте, высокий, нетолстый и во взгляде уверенность, которая потом, с годами, конечно же, уйдет, останется вопрос или усталость: Мимозин не мог определить свое состояние – так что? усталость? в этом случае нежелание (связываться), тот же наоборот не против того, чтоб разгорелся скандал и потом было такое настроение, был расположен к тому, чтоб поругаться. Собственно, его грубость и натолкнула Мимозина на мысль, что это – вор.
Когда на следующий день он опять пошел на авторынок и не там, но рядом, где в палатке, слепленной из чего попало, Александр Григорьевич продавал книги, рассказал ему свою историю; тот только сочувственно качал головой. И тут же Мимозин перескочил с очков на другое: вот, дескать, не пускают антипрививочников на работу. «Как все это объяснить?»
Здесь следует заметить, что Александр Григорьевич – коммунист с большим стажем и свой партбилет никуда не сдавал.
-Надо понимать, что мы живем в капиталистическом обществе, где законы на стороне господствующего класса, - начал он нудно, как бы собираясь с мыслями, вот соберется и тогда – понеслась.
-Какие законы! – взвился Мимозин. – Они ничего из того, что приняли, не выполняют.
Александр Григорьевич замолчал и, видно, чувствовал облегчение, что таким образам, прервав в начале речи, его освободили от необходимости что-то объяснять.
Мимозин же, перехватив инициативу, продолжал возмущаться и, таким образом, выговорился. Так что, обида, связанная с очками, была уже на втором плане.
Хотя с ними он решил еще раньше, в тот же день, когда все и произошло, уже дома. Тогда Альбина Петровна сказала, что она не видит своей вины, и еще что-то в этом роде, дальше развивая свою мысль, хотя достаточно было и тех слов, что не виновата, и того, что было произнесено в самом начале, и пошла дальше, уже обвиняя его во всех смертных грехах, которые, да, имелись у него, из-за чего он вдруг ударил кулаком по столу: чашка из которой он хотел выпить кофе (пустая), подскочила и, перевернувшись, упала, а он вылетел ракетой из кухни.
Потом, когда он вернулся, то нашел чашку, без ручки, в мусорном ведре. И все же налил туда кофе.
«Я ее выбросила. Возьми другую», - сказала ему Альбина Петровна, когда увидела, что он пьет из нее кофе.
Именно тогда мысли об очках и, главным образом, об оскорблении, которое ему нанес тот продавец, он забыл. Все забывается и это забылось.