рассказ
Григорию Родионову по его летам давно бы в Матвеевичах ходить, а он всё Гришкой прозывается. У нас ведь как с детства к кому что пристанет, до конца дней не отмоется.
Жил Гришка в Андросове, районном городке из трёх десятков улиц деревянной в основном застройки. А коле это городок, то какое-никакое и производство в нём должно быть. И оно было; валяльная фабрика, хлебозавод, ремонтная техническая станция, обслуживающая целый район. И ещё пропасть сколько мелких контор и разных учреждений; а главное, имелся свой базарчик с единственным усатым грузином, торгующим кахетинским на розлив. Он-то больше всего и возмущал Гришку.
- Это что за сегрегация? - говорил он знакомым мужикам. – Грузину торговать вином можно, а нашему брату, белому негру, не моги. Да я такого первача нагоню, что ко мне очередь выстроиться до самого Можая. А к этому усачу за его пойлом ни одна собака не подойдёт.
- Смотри, договоришься, - посмеивались мужики. – Кабы самого за Можай не угнали.
- А я чё? Я против партии намерений не имею. Я за страну целиком: четырёх солдат для неё рощу. И пятый наклёвывается.
Летом городок выглядел пыльно, неумыто, хотя стоял он на стыке двух чистых и довольно шаловливых речушек: Каменки и Бузинки.
По утренней заре андросовцев будило сонное мычание частного коровьего стада, а часам к восьми начинали гудеть машины, возвещая о том, что казённая жизнь в городе проснулось и конторское начальство двигается на службу.
Здесь жили открыто, каждого знали в лицо. А уж такого приметного человека, как Гришка Родионов, как было не знать? Его фигуру издали ни с какой другой не спутаешь; и ростом взял, и грудь с добрый колокол, и ручищи в оглоблю - по всем статьям русский богатырь, могучий и несокрушимый.
Он и в поступках был таковым; никакому нахалу не позволял без очереди к пивному окошку влезть. Так тряхнёт, что бедняга пробкой вылетит из очереди и волчком завертится.
Но зря Гришка никого не обижал, и мужики на него зла не держали.
Восстановив порядок в очереди, он пивнице Варьке Влейшампунь протянет пустую кружку и добродушно прогудит:
- Совсем завяла, дева. Народ волнуется, а ты, как сонная трава. А ну, плесни-ка своего без шампуни.
- Я те плесну, я те плесну, баламут проклятый! Где ты увидел шампунь? С чего взял?.. – И переходит на крик: - Разуй зенки-то, пиво совсем свежее, только бочку зарядила... И вообще, шёл бы от греха подальше детишек растить. А то наплодят, черт знает, какую прорву, а растить им – дядя...
- Не голодный год, сами вырастут, - с весёлым добродушием отвечает Гришка.
- Да уж, вырастут с такими раздолбаями! – ехидничает Варька и резко добавляет: – На уж, трескай, не захлебнись! Глаза бы мои тебя на тебя не смотрели.
И пенистая кружка из квадратной Варькиной амбразуры за стеклом летит прямо в Гришкины руки.
Мужики в очереди, посмеиваясь, шумно переговариваются, завистливо наблюдая, как Гришка с неторопливым достоинством сдувает пену с прозрачных краёв кружки, как с горловым бульканьем тянет пиво, останавливается для передышки, смачно чмокая мокрыми губами. Все ждут его приговора, и Гришка с медлительным прищуром оглядев толпу, выносит его:
- Ничего, мужики, пить можно, вроде бы без шампуни.
- Чего опять несёшь, бегемот болотный?! Какой шампуни? – вновь заводится пивница. – Вот выйду да как кружкой-то наверну по твоим толстым мордасам!.. Бреши да не забрёхивайся. Ты видел у меня шампунь? Я её дома-то не держу.
- Она на каустическую соду перешла, - раздаётся чей-то задиристый голос среди общего мужицкого волнения, толкотни и звяканья посуды.
- Не слушайте их, мужики, - оправдывается пивница, подавая кружку очереднику. – Это Гришка всё выдумывает. Он вон и наш горторг через суд обул! И свой закон для себя выдумал...
Очередь, привычная к спорам и мелким перебранкам, неопределённо гудит, потихоньку переговаривается; задние очередники напирают на передних, и всё внимание мужиков сосредотачивается на заветном пивном окошке.
Гришка громко крякает, выплёскивает остатки пены на вытоптанную до черноты плешину возле ларька, утирается рукавом рубахи, поддёргивает вечно мятые штаны из дешёвого рубчика, двумя толстыми пальцами оттягивает брючные подтяжки и в знак полного удовлетворения звучно шлёпает ими по своему вздувшемуся животу.
Теперь у него такая забота; куда бы на заработки себя наладить.
Постоянной работы у Гришки нет. Его даже за тунеядство однажды собрались привлечь, но он вывалил такую кипу справок о своих одномоментных заработках представителю комиссии при райисполкоме, такой свиток трудовых соглашений извлёк из-за божницы, что товарищу Козулину, затеявшему проверку, только и осталось разочаровано отступиться; ну, никак было человека не подвести под статью.
С постоянной работой у Гришки не ладилось не потому, что он какой-то там дремучий халтурщик и лодырь, а исключительно из-за его вольного характера, из-за неуживчивости с начальством - не умел им в задницу дуть, всегда на своей правоте стоял.
А так в работе он – огонь! За какое дело возьмётся, будьте уверенны, не вывернется из его могучих рук. И работу исполнит так, что и придраться не к чему.
В городке это знали все, в том числе - и председатель райисполкома товарищ Костерин. Нынешней весной в посевную Гришка, можно сказать, топор неминуемой обкомовской расправы отвёл от головы товарища Костерина.
В половодье Каменка тогда сильно разыгралась, настил двух пролётов деревянного моста, будто языком слизнула; лишь одни опоры и остались торчать из воды.
А вокруг страсть, что творилось! Вода так и кипела, так и ходила бешеными кругами, гоня и ворочая целые ледяные глыбы.
Вот эта поруха стихии, словно лемехом, сразу и отпахала от Андросова всю степную часть района. Надо семена, надо горючее на левобережье везти, посевную технику гнать, а никак невозможно.
Каменка, лишь летом притворяется великой скромницей, а в расторопье являет такое буйство, что в одну из вёсен даже на смертоубийство замахнулась - районного почтальона вместе с сумкой в своей пучине поглотила.
Товарищ Костерин считал, что это, конечно, большая беда, что человек утонул. Но, во-первых, эта беда успела забыться, а во-вторых, в масштабах страны смерть одного человека, пусть даже и районного почтальона, это всего лишь частный случай. А вот, что по всему их левобережью посевы не идут, это уже чрезвычайка, за которую обком грозится голову снять. И в расчёт ничего не принимают, довод у них один: «На то и коммунисты, чтобы стихию обуздать».
А кто и как её обуздает? Районные дорожники категорически отказались работать по такой воде. «Хоть стреляйте, - сказали, - а в речку не полезем».
Оно и в самом куда лезть, когда целые лесины со льдом несёт?
Как выходить из положения? И посоветоваться не с кем. Первый секретарь товарищ Шумков с обострением язвы в больницу залёг. И теперь все шишки на него, на одного валятся. Вот и не радует товарища Костерина весеннее тепло. И вылезшая травка не радует, и праздный народ в конце улицы, наблюдающий ледоход, тоже в досаду; ишь, делать им нечего, праздношатаям!..
А уж дальний вид пашни в туманной дымке испарений, будто удавкой горло перехватывает.
Товарищ Костерин несколько раз ездил к мосту, смотрел, не унялась ли река? Нет, не унялась. Кажется, даже пуще прежнего шумит.
Вот и кружит товарищ Костерин в тоскливой хандре по своему просторному кабинету, с места на место бесцельно стулья передвигает, на аппарат прямой связи затравлено озирается, очередного разноса из области ждёт.
А на улице красота-то какая! Солнце в лужах переливается. Райпотребсоюз квасную бочку на асфальтированную площадку выкатил прямо под окна райисполкома. И Костерин догадывается, для чего. Хотят показать, будто, согласно его распоряжению, одними безалкогольными напитками торгуют. А с чего же тогда возле районной чайной пьяные мужики гужуются?..
Ну, погодите, дойдут и до торговли руки у товарища Костерина. Лишь бы с мостом управиться!..
И товарищ Костерин велит секретарше позвать к нему товарища Козулина.
Тот пришёл, аккуратный, прилизанный, с робким, ищущим взглядом. Тоже понимает сложность текущего положения - встал у порога и мнётся, молчит.
- Что, Виктор Сергеевич, сеять будем?
- Надо бы, Пётр Александрович, да сами видели мост...
- Вот именно, мост! – недовольно морщится товарищ Костерин. – Восстанавливать надо, Виктор Сергеевич, восстанавливать!
- Надо бы, - охотно вздыхает завидущий орготделом. - Да кто же полезет в ледяную кашу? Река, похоже, с верховьев ещё долго будет нести.
- Вот и я говорю, думать надо... Уж не привлечь ли нам этого горлопана Гришку Родионова? А что? Небось, возьмётся со своими шабашниками-дружками?.. Они народ рисковый.
Козулин плечами пожимает, не уверен.
- Нечего гадать, Виктор Сергеевич, давай, тащи ко мне этого архаровца, уламывать станем.
Козулин уходит, а Костерин все свои мысли сосредоточил на этом Гришке и на предстоящем разговоре с ним. С гонором мужик, никогда не знаешь, что ждать от него. Вон торгаши устроили с ним в тяжбу, до суда довели, и что? Лишь сами себя на посмешище выставили.
И Костерин легонько подосадовал, без его руководящей руки, похоже, нигде ничего не склеить. Вот и приходится в каждую мелочь вникать.
И в горторге дело-то было совсем простым; наняли они Гришку вырыть траншею под центральное отопление. Рассчитывали, неделю с ней провозится. А он взял и в одну ночь им её вымахал. Договорился с машинистом экскаватора с нефтепровода, тот подогнал свою технику и тут же выкопал эту траншею. Гришке только и осталось лопатой её почистить да расчёт получить.
Здесь горторг и закусил удила. Сначала сам директор засомневался, а за ним и главбух Тихонина поднялась. «Хоть режьте, - кричала, - а платить не стану! Ишь чего выдумал, за одну ночь я ему должна свою двухмесячную заплату выложить!.. Больно жирно жить хочет. Не сам копал, вот и не заплачу».
И все конторские её поддержали.
- И правильно, Анна Андреевна, не плати. Мы могли бы и сами этот экскаватор пригнать.
- Ну, и гнали бы, - говорит им Гришка и в договор пальцем тычет:
- Работа исполнена, а уж, как я с ней управился, тут ничего не сказано. Может, я её пальчиком выкопал.
- Вот и дальше копай, а мы платить не станем.
- А я судом взыщу.
Тихонина даже расхохоталась над столь нелепой угрозой.
- Ой, напугал, держите меня, девоньки, не то упаду!..
И Гришке в лицо:
- Чать, суд-то, у нас не дурак. Он наш, советский. Будет вставать на сторону какого-то частного шабашника!..
А суд взял, да и встал. Выслушал доводы сторон, посовещался и вынес решение; взыскать с городского торга в пользу гражданина Родионова причитающеюся по договору сумму в полном её объёме. Судебные издержки отнести на ответчика.
Тихониной даже дурно сделалось; поднялась и, как пьяная, на тонких каблучках зашаталась.
А Гришке вышел на площадь и громко крикнул, потрясая судебным решением: «Вот он, Гришки Родионова закон!»
Теперь так и пошло в городе, где какая несправедливость в городе, сразу и напомнят: «Смотрите, смотрите, как бы жалеть не пришлось. У нас, слава богу, Гришки Родионова закон ещё работает!» ...
И Костерин легонько ущипнул себя за подбородок: была у него такая привычка: с досады себя ущипывать.
А в приёмной тем временем уже Гришка голос гремел, и секретарша что-то щебетала ему.
Костерин встал, оправил на себе пиджак, тут и гость в кабинет ввалился, охально большой, широкий - в помещении сразу как бы теснее стало.
- Советской власти, наш пролетарский с кисточкой! - прогудел Гришка, поднимая на голове кепку.
Костерин недовольно поморщился от столь вульгарной вольности, но не оборвал Гришку; напротив, с улыбкой навстречу двинулся, чтоб самолично его могучую руку пожать.
И сразу же, не теряя время, принялся обрисовывать создавшееся положение. Гришка в ответ лишь вяло рукой повёл; показав тем самым, что незачем ему объяснить; сам ходил на мост, смотрел на эти разрушения. Изрядные они, но он с бригадой возьмётся поправить. И со сроками, принимая во внимание посевное время, не станет тянуть.
И сразу же перечислил, что ему надо для работ. А надо было многое; дубовые балок, тёс, скобяные изделия, монтажные блоки, канаты, листовое железо.
Костерину только и осталось выслушать да отдать распоряжение о немедленном завозе с лесоторгового склада всего перечисленного Гришкой.
При составлении договора, Гришка не забыл и про спиртное напомнить; дело мокрое, холодное, согревающее необходимо.
Костерин и здесь лишь покряхтел; придётся собственное распоряжение о запрете торговли спиртным в период посевной компании нарушить. Но случай исключительный; мужикам предстоит в ледяную воду лезть. Они хотя и шабашники, а всё равно жалко будет, если насмерть застудятся.
Н выходя из кабинета, подписали все бумаги, ударили по рукам, с этого часа, можно сказать, и началась Гришкина работа по восстановлению моста.
В помощники себе он подобрал шестерых мужиков - все мордастые, широкие, как и сам.
Когда подошли к мосту да посмотрели на бешено кипящую воду, кое-кто засомневался; за то ли дело берутся.
Но Гришка успокоил, объяснив свой плана предстоящих работ, по которому выходило, что в этот бешено летящий ледяной поток лезть никому не придётся; дело справят так, что и ног не замочат. И указал с чего начать.
Тут же из крепких берёзовых лесин были сооружены высокие козлы, на них навесили монтажные блоки, пропустили канаты. Принялись сбивать тесовый настил. С помощью нехитрых приспособлений по Гришкиной команде помаленьку стали надвигать настил на пустующие мостовые опоры.
«Ну, и голова!» - дивились мужики Гришкиной изобретательности.
С первым пролётом пришлось изрядно помучится; поднятый на канатах настил, словно зыбку, раскачивало, уводя то влево, то вправо. Пока его уложили, сами мокрыми стали.
Но стоять некогда. Надо настил крепить коваными костылями да железными скобами.
А вот теперь смело ходи по тесовой площадки. Внизу река ревёт, а мужики и в ус не дуют, гуляют по тесовому настилу, как по палубе прогулочного корабля.
Пришло время несущие продольные, поперечные балки укладывать. Их тот надо связывать железными костылями, стягивать болтами. А когда это намертво связано, чего уж проще - застилай пролёты дубовым плашником, обшивай досками и листовым железом – вот и мост готов.
На всё про всё ушло трое суток, но и работали с темна до темна.
Опробовать мост Гришка взялся сам; под поощрительные крики зевак сел за рычи бульдозера и смело выехал на его середину. Все замерли, боясь, что рухнет! А мост и не крякнул; лишь мелко подрожал под рокот тракторного дизеля и успокоился.
О, какое ликование тут началось! Кинулись молодые и старые, бесстрашные мамочки с детскими колясками выехали на мост, ребятня полетели на велосипедах.
Доложили Костерину - сам подъехал посмотреть. Остался доволен. Обрадовался, конечно, руки мужикам жмёт; оперативно управились, благодарит от лица районной власти.
Ну, и разумеется, сразу за дело; отдаёт распоряжение, посевную технику немедленно на левый берег гнать.
А Гришка с бригадой, получив расчёт, в районной чайной закупали бочку пива целиком и устроили великое угощение. До позднего вечера в тот день в чайной звенела гармошка; были песни, были пляски, прошло, однако, всё чинно, без скандала и драк.
В жизни иной раз, как на рыбалке бывает; начнётся поклёвка, только успевай леску выдёргивать. Вот у Гришки и с торжествами так было. Не успел от одного отойти, как новое нашло: теми днями его Анюта родами разрешилась. И опять мальчика принесла, как тут не порадоваться?
с наречении ребёнка между супругами лишь маленькая неувязка вышла. До этого Анюта по телевизору хороший фильм видела, и тамошний герой много переживаний в её душе вызвал. Прозывался он Артуром – вот и она хотела Артура. Но у Григория Матвеевича имелись свои соображения на этот счёт, и он сказал жене:
- Нет, Аня, зачем нам Артур? Имя-то какое-то чужое. Давай своего малыша Никитой назовём. Это же своё, близкое, родное и богатырское, можно сказать. У нас вон, и первый секретарь партии в стране Никитой прозывается...
Анюта была женщиной маленькой, смиренной и во всем согласной с мужем. Она и здесь перечить ему не стала: Никита, так Никита – пусть будет так.
За эту покладистость иные завистливые женщины корить её брались.
-Ну, Анька, – говорили они, - как тебя только угораздило за такую орясину замуж пойти?
Анюта им легко отвечала:
- А мышь копны не боится.
Бабы задумывались и соглашались: а ведь верно, не боится...
Сама Анюта ни о чем крепко не задумывалась. И тут не стала думать; нравится Грише Никита, вот и ладно.
А Григория Матвеевича были на то свои причины. Опять же по телевизору довелось ему видеть самого Никиту Сергеевича Хрущёва. И не где-нибудь, а за океаном - на трибуне Генеральной Ассамблеи ООН. Был он с башмаком в руке и грозился похоронить всё мировое буржуйское племя.
Когда смотрел – всё так и подскакивало в нём, сама душа рвались наружу. И он вскрикивал от удовольствия, сам не замечая того.
- Вот это по-нашему! Так их, буржуев!.. Ах, до чего же славный рубака Никита Сергеевич! Вот и у меня будет Никита...
Крестины ребёнка были советскими, проводились они в районном Доме культуры при большом стечении народа. Счастливых родителей сердечно поздравила сама заместитель председателя райисполкома товарищ Ложкина.
Было весело, празднично; был оркестр, пионеры с барабанным боем; работал буфет, и в нём продавали лимонад.
Близким кругом в буфете выпили шампанское; оно защипало у в носу и наполнило сердце Григория Матвеевича отцовской гордостью за сына.
Дома, ещё не остыв от душевного порыва, вызванного торжеством, Григорий Матвеевич принял стакан самогона, громко крякнул, утёрся тыловой частью кисти руки и сел за письмо. Писал не куда-нибудь, а в Кремль самому Хрущёву.
Письмо давалась на удивление легко, даже обдумывать ничего не нужно было. Слова, словно бы сами вытекали из его взволнованной груди и крепче горячего сургуча прикипали к бумаге.
«Дорогой Никита Сергеевич! – размашисто бросал он остро заточенным химическим карандашом, предварительно послюнявив его. – Куманёк вы мой драгоценный, золотая твоя голова! Сердце занимается от выпавшего на нас с вами общего торжества, о котором и спешу доложить вам. Только что прошли советские крестины нашего пятого ребёнка в семье. А он у нас вышел славненьким, вылитая ваша копия: такой же озорной и весёлый. Даже волосики на голове такие же реденькие, как у вас.
Сегодня во время торжественных крестин Никита на сцене радостно всплеснул ручонками и в честь вас, своего крестного папочки, пустил слюнки, весело крикнув «У-а!»
Приезжайте к нам в гости, дорогой наш куманёк. Мы угостим вас уваристой лапшой Анютиного приготовления. Вы полюбуетесь на своего дорогого крестника и посмотрите, что в магазинах у нас ничего нет.
Остаюсь с горячим к вам приветом самый близкий ваш кум
Гриша Родионов»
Хозяин достал с божницы конверт, для верности полизал языком его клейкие края, запечатал и опять же, обильно послюнявив карандаш, жирно вывел крупными буквами: «Москва, Кремль, Хрущёву Н. С.»
Подержав руку с растопыренными пальцы возле лба, минуту подумал и сверху добавил: «Правительственное».
Крикнул Анюту, занимавшуюся в зале своим многоголосым выводком, подал ей письмо и сказал:
- Ты, Аня, никак за детским питанием ныне собиралась? Пойдёшь мимо, отправь заказным. И скажи тамошним шишигам, пусть поаккуратнее будут с ним – не затеряли бы... Если что, холку намылю. Так и скажи!
Не прошло и часа, как Анюта, оставив на мужа детишек, накинула на босу ногу просторно растоптанные башмаки и отправилась за детским питанием, но первым делом решила исполнить наказ мужа.
В низком старом помещении почты со множеством клетушек и дверей было пусто. Одинокая приёмщица, толстая и весёлая женщина за деревянным барьером, молча взяла письмо, прочитала адрес и рассыпалась сухим сахарным смехом.
- Это кто же он такой, твой Гришка, чтоб правительственные письма слать? - спросила она, весело прыская. - Эй, девки! - крикнула в подсобку. - Поглядите, у нас в городе никак новый государственный правитель объявился.
Из ближней боковушки, скрипнув рассохшейся дощатой дверью, тотчас вынырнули три молодцы - румяные почтарки - все в одинаковых казённых, темно-синих платьях.
И приёмщица при полном их внимании со смехом начала объяснять Анюте:
- Милая, тут надо бы особый бланк с красной полосой наискосок.
- Ничего не знаю, - смиренно оправдывалась Анюта, виновато моргая. – Посылайте, как велел. Не то, обещался, шею намылить...
- С него станется, с твоей орясины! - согласилась приёмщица. – Он вон с самих торгашей через суд денежки выдрал. И за мост, сказывают, хороший куш сорвал. В чайной-то до зелёных сопель гульбище было.
И на лице приёмщицы отразилась не то зависть, не то обида. Приняв серьёзное выражение, она высоко подняла голову и пошла докладывать заведующей, а молодые почтарки с хихиканьем скрылись в своей коморке.
Вскоре в сопровождении приёмщицы за барьером появилась беловолосая, очкастая женщина лет сорока в щегольски сдвинутом набок вязаном берете с красным помпоном.
Это и была заведующая городским узлом связи. Бегло оглядев конверт, она ворчливо произнесла:
- Чего же тут непонятного? Человек посылает, значит, надо. По нашей Конституции гражданам не возбраняется подавать жалобы на самый верх. – И раздражённо добавила: - Можете принять, только «правительственное» чернилами замажьте.
Завидущая была новым в городе человеком. Местная руководящая верхушка отчего-то не торопилась принимать её в свой избранный круг. Это обижало её, и она имела тайный умысел навредить этому кругу...
И вот не прошло и месяца с того времени, как из области в местный партийный орган пришла бумага с копией письма товарища Родионова. И в ней давалась рекомендация, с автором товарищем Родионовым, порочащим высокое звание коммуниста, провести соответствующую разъяснительную работу.
И здесь партийные товарищи выяснили, что товарищ Родионов не только не коммунист, но ещё и закоренелый шабашник - человек, явно чуждый генеральной линии партии. И бумагу с резолюцией «разобраться» из партийного органа радостно спустили в райисполком товарищу Костерину.
Он прочёл её и за голову схватился; да это что же такое? Да как же это он посмел?.. Надо же, куда хватил!.. К самому первому секретарю ЦК в кумовья»! А как написано, какая вольность стиля! Да за это убит мало! Вот и живи, не зная, откуда неприятности свалятся...
И товарищ Костерин засуетился, поспешив созвать узкий круг исполкома с приглашением начальника милиции товарища Твердохлебова и районного прокурора товарища Манекена.
За Гришкой послали милиционера. Он пришёл, удивлённый присутствием стольких важных городских лиц, встал у порога и вежливо снял кепку.
- Это чего же ты, Гриша, вытворяешь? – едва сдерживая себя, с вкрадчивой укоризной проговорил товарищ Костерин.
И белое сухое лицо председателя слегка побурело.
- Это вот что у тебя? – уже не сдерживаясь, потряс он в воздухе копией письма.
И, накинув очки, словно горящие головёшки, принялся выхватывать из бумаги отдельные словосочетания:
- «Куманёк вы мой драгоценный...», «Такой же озорной и весёлый...», «Волосики на головке...» Это кто куманёк? Это у кого волосики, спрашивается? - едва не задыхался товарищ Костерин, хватаясь то за край стола, то за узел своего пёстрого галстука. – Да, ты понимаешь, дурья твоя голова, куда замахнулся?! Это же главное руководящее и партийное лицо в стране! А ты «волосики...» Это у тебя волосики, а у него, запомни, ответственная государственная причёска!
И товарищ Костерин, обвёл присутствующих страдательным взглядом. Все почувствовали эту его страдательность и сидели, не шелохнулись.
И Гришка молчал возле порога, лишь изредка непроизвольно дёргал подтяжки и дважды громко шваркнул носом.
- Да и ты понимаешь, кто он, и кто ты? – не переставал вдалбливать ему в голову Костерин.
А Гришка вдруг громко брякнул:
- Чего же тут понимать? И он и я, мы оба люди труда и представители всемирного пролетариата. И он, и я - решительные противники апартеида и сегрегации!
Костерин даже похолодел от Гришкиной дерзости, и не в силах переварить её, долго непонимающе хлопал глазами.
Прокурор тем временем солидно покашлял в кулак, а начальник милиции, качнув аккуратно постриженной головой, усмехнулся, едко бросив:
- Ишь, ведь куда пальнул!
И засмеялся с каким-то лёгоньким подвывом. Но увидев, что все напряжены и молчат, и он замолк, напрягши лицо.
Сухой подбородок Костерина странно вытянулся и в глазах остановилось выражение плаксивой обиды.
И в этот же момент председателя как будто кто-то толкнул; кажется, сама желчь подскочила к его горлу. Он сморщился, увидел требовательные глаза членов исполкома и взял себя в руки.
- Нет, вы слышали, товарищи? Слышали, что он несёт?
Председатель жаждал поддержки членов исполком. И она была, пусть и молчаливая, но товарищ Костерин немедленно почувствовал её и закричал срывающимся голосом:
- Да ты понимаешь, что несёшь?! Да как может ровнять себя со столь величайшим человеком? Да ты всего лишь ничтожный ошмёток с его ботинка!
Было видно, как каждый нерв, каждый живой мускул председательского лица трепещет от гнева. И лица остальных членов исполкома выражали исключительно возмущение.
И только лицо одного Гришки оставалось невозмутимо спокойным.
А Костерин уже не мог остановиться; говорил и говорил, как привык говорить на совещаниях и разных общественных мероприятиях, нуждающихся в его руководящем слове.
Наконец он устал, и его прошиб пот. Костерин платочком вытер взмокший лоб и остановил взгляд на Гришке.
- Ну, ты что-нибудь понял из того, что тебе сказали?
- А чего же тут не понять? И сам знаю, многим не нравится, что покумился с Никитой Сергеевичем, - завидуют...
- О-о, - почти простонал Костерин, изнеможённо опускаясь на стул. – Нет, это он специально изводит нас!.. Выйди, выйди, пожалуйста, - почти умоляюще попросил он Гришку.
Когда тот вышел, Костерин долго не мог сосредоточиться и не знал, за что ему взяться. Устало спросил:
- Какие мнения будут, товарищи?
Зал пошевелился, легонько прошелестев, и опять затих. Все смотрели на портреты членов Политбюро, занимающих добрую половину передней стены председательского просторного кабинета.
Мнений, похоже, ни у кого не было. О, нет, начальник милиции Твердохлебов, как человек решительный, зашевелился и поднял руку.
- А что нам с ним канителиться? Шабашник, он и есть шабашник. Оформить пятнадцать суток, и дело с концом. Сам поймёт, что к чему.
Костерин одобрительно кивнул, соглашаясь, но встрял районный прокурор, многоопытный и осторожный товарищ Манекен.
- И как вы это собираетесь сделать? - спросил он, обращаясь к Твердохлебову. - За что карать будем, по какой статье? - И, не дожидаясь ответа, принялся объяснять: - Под 58-ю не подведёшь. Она теперь сильно ослаблена... И ещё; не думали вы о том, что этот ухарь, с позволения сказать, возьмёт да завтра махнёт жалобу наверх? Возьмёт да напишет; претерпеваю, дескать, произвол местных властей, меня, отца многодетного семейства, непонятно в чем обвиняют. И, не дай бог этой жалобе попасть в руки его «куманька», как станем отчитываться? И станем ли?.. Нет, - авторитетно вздохнул он, - тут надо без последствий спустить, без шума и пыли, чтоб ни одна былинка не дрогнула. Не следует самим себе создавать истории. Таково моё мнение.
А наверх, - остановился он. – На верх по-деловому ответить: меры, дескать, приняты, воспитательная работа проведена.
На том и порешили, дружно согласившись с прокурором.
Однако история из-за этого Гришкиного письма получила ещё и другое продолжение и очень даже скоро.
Теми же днями в город нагрянула комиссия, и, по разговорам, не откуда ни будь, а из самого центрального аппарата партийного контроля.
Приехало с дюжину мужчин на «Волгах» с московскими номерами. Все молодые, вежливые, в одинаково черных костюмах, белых рубашках и строгих галстуках.
По двое, по трое они стали ходить по городку, заглядывая в интересующие их конторы и учреждения. Но в основном их интересовала торговля, и они рассыпались по магазинам, торговым точкам, складам и продуктовым базам.
Никто в городке и представить не мог, что у них в Андросове сокрыто такое изобилие товаров и продуктов. Прилавки продуктовых магазинов стали заполняться сосисками трёх сортов, варёными и копчёными колбасами, мясными рулетами, свиными окороками, красными головками сыра.
А рядом коробки со сладостями, нарядные банки с мясными и рыбными консервами крутыми горками поднялись под самый потолок.
Посетили московские гости и Гришкин дом. Пришли не с пустыми руками. Малышу от крёстного была преподнесена никелированная коляска на рессорах, мамаше подарили импортную велюровую шляпку с голубой лентой. Не остался без подарка и сам хозяин дома; Григорию Матвеевичу преподнесли дефицитные брючные подтяжки чешского производства.
Гости оглядели жилище Родионовых, поспрашивали о их житье-бытье, пожелали крепкого здоровья мамаше с малышом; прощаясь с хозяевами, одобрительно похлопали хозяина по плечу, восхищённо приговаривая: «Ишь, каков богатырь!».
Сели в черные «Волги» и отбыли по своим руководящим делам.
Не успел, как говорится, и след остыть после отбытия гостей, как в городе всё пошло по-старому: пропало не только изобилие продуктов, но за хлебом иной раз стала очередь.
А вот в местном городском руководстве произошла небольшая перетряска; бывшего директора торга совсем убрали с работы, на его место посадили товарища Костерина. В приседали райисполкома передвинули бывшего первого секретаря горкома. Про слухам, он остался недоволен этим перемещением и собирался было жаловаться. Но опытные товарищи отсоветовали. «Ты не Гришка Родионов, - будто бы сказали ему, - можешь разом всё потерять».
И он успокоился.
А тут вскоре грянула такая история, что прогремела на весь мир. Самого Хрущёва за волюнтаризм смахнули со всех постов.
Эта известие не лучшим образом повлияло на Гришку. Если прежде он подаренными подтяжками хвастался, шлёпая ими себя по животу: «Импорт! В одном магазине нам с кумом покупали».
То теперь чаще в рюмку стал заглядывать. Выпивши, жаловался:
- Вот ведь какая сегрегация! Не дали нам развернуться с кумом. Только надумал подсказку ему дать, как дальше вести страну, и - на тебе! - в Чёрное море окунули....
Мужики снисходительно посмеивались и потихоньку сочувствовали Гришке.