Однажды в августе.
Монотонно тикали часы, время от времени то из одной комнаты, то из другой слышался шорох переворачиваемых страниц и дребезжание стрелок. Заскрипело, тяжело вздохнуло в их механизме, и раздался бой. Раз, два. В хороших семьях сейчас подают обед. Липа взглянула на себя в зеркало, висевшее напротив дивана. Мама говорит, что ничего в ней нет, а Женька глаз оторвать не может, неохотно поднялась. За окном в прямоугольник московского дворика косыми лучами заглядывало солнце, потемневшие листья тополей, покрытые августовской пылью казались тусклыми, угрюмо-серый асфальт прятал землю и только вокруг дерева, которое росло рядом с подворотней, оставило небрежный кусок. Сейчас здесь сидел мальчишка лет семи из дома напротив и струйкой пересыпал пыль из одной руки в другую. Его забинтованная голова клонилась к плечу, из-под бинта просачивалась сукровица. Вторую неделю текло из уха, компрессы отделяли его от жизни внешней, давили на голову.
- Кофе будешь? - спросила Липа у Валентины, сидевшей за письменным столом. Валентина то
распускала, то заплетала кончик одной из кос, спускавшихся ей на грудь и глядя в книгу, шевелила губами.
- Буду.
Ещё бы ей ответить «Нет», одними уроками сыт не будешь.
Денег у девушек не водилось вовсе. Липу так воспитывали, решила лето просидеть в городе, сиди. Валентина довольствовалась малым, и еда ее почти не интересовала. Главное - поступить в институт. А потому Липа в роли гостеприимной хозяйки время от времени варила то суп из топора, то кофе из остатков на дне ручной кофемолки.
Неожиданный стук в дверь. Голос соседки. «К вам пришли». И любопытный остренький взгляд в комнату. Что тут у вас?
Вошёл Он. На улице лето, жара, а на нем рубашка чёрная да с длинными рукавами. Ну, просто человек в футляре. Валентина отвернулась и продолжала, глядя в книгу теребить косу.
Липа удивленно, в душе радостно, с надеждой на что-то чего нет и быть не может.
Он прошёл через столовую прямиком, не кивнув Валентине, как обычно Липе, случайно встречаясь с ней на улице. Прошёл в ту комнату, где когда-то проходили сначала детские праздники, потом подростковые тусовки. Здесь Липа в паре с ним отплясывала подобие буги-вуги. Полина, его пассия, конечно, никогда не согласилась бы на подобное, а Липа, позабыв, как разучивала в этой же комнате полечку и вальс в паре с отцом, веселилась во всю. Отец, стоя в дверях, насуплено наблюдал за танцующими. Полина скромно сидела в уголочке. Ольге, кажется, танцульки вообще ни к чему. Волков кидался во всех диванными подушками, потел и смеялся.. А они, Липа и он, в Исстамбуле, в Константинополе.. .
И вот теперь он пришёл. Невзначай, когда его никто и не ждал. Как когда-то... классе в пятом. Типа “Нет ли у вас ненужных стеклянных банок?» Виринея, мать Липы, зная, что у него в семье ситуация не ахти, набрала банки не только из кухонного стола, но и из-под лавки. Не знала она, наивная, что мальчишкам деньги нужны на побег. Куда? На какую-то войну, чтоб кому-то помогать. Ни Липе, ни Виренее, то было не ведомо...
Как и то , что сегодня он пришёл не просто так, и радовалась неожиданной радостью.
Ворковала. Будто напоминала. И книжка, так кстати, выдвинувшись обложкой, стояла на полке, « В день рождения. На память Липе стихи моего любимого поэта. И его подпись”. И почерк такой узкий, худощавый, под стать ему.
- Помнишь?
Взгляд на книжку.
- Нет. А что?
- Да, я так просто спросила.
Ты вот, посмотри, я тут кое-что написала.
И сунула ему школьную тетрадку общую ,
в салатовый обложке. Про ее любовь к нему, аж с пятого класса. И ещё про Женьку. Усевшись на диване, он небрежно листал тетрадь.
- Скучно, - изрёк, пробежав глазами. Стихи у тебя лучше, я помню..
Их бы и писала. Зачем тебе эта проза?
Подверни мне рукава.
Липа с усердием, чтоб аккуратно, без складок, чтоб и правый, и левый с одинаковым отворотом, боясь дотронуться до руки, узкой, уже тронутой мужской шерстью, всю себя в это подворачивание вложила. Сначала, стоя напротив.
- Тебе удобнее будет, если сядешь. Смотри, тут морщится.
Села рядом, вся в этих руковах, взгляд не поднимая.
И вот тут-то произошло то, о чем Липа никогда и мечтать не смела, потому что хотела любви, а не просто так. Он ее поцеловал. Нет, совсем не так, как целовался Женька, горячо и нежно, а как-то механически, также бесстрастно, как подавал учительнице упавший носовой платок или торопливый шаг назад, перед дверью после урока, пропуская вперед. Шаг назад. Уважительно, но без подобострастия.
Поцелуй был не к чему. Холодный, мокрый, языком в горло. Обученный.
- Я вспомнил, кто тебе подарил книжку. И никогда ты меня не любила. Влюбленность... Слушай, ты не одолжишь мне три рубля.
- У меня нет. Только если занять у родственников, - рассуждала Липа.
- Да, да, конечно. Мне сейчас надо. Пойдём вместе.
Идти с ним рядом Липе было приятнее, чем целоваться.
Три рубля родственники одолжили, но не надолго.
- Через неделю просили отдать.
А в голове вертелась боязнь:
"Если не отдаст, где же я возьму?"
Расстались поспешно, без поцелуев.
Дома, едва Липа вошла, Валентина бросила:
- А я знаю, что вы делали, - глядя, как показалось Липе с вызовом, даже с издевкой, - Целовались. Все вы москвички такие.
Накопившееся за время совместного проживания, ах, как хорошо, пусть девочки вместе поживут, раздражение, плеснуло через край:
- Знаешь что, хватит,
пожили. Съезжай.
И отправилась решать задачи в читальный зал.
Все Антоновы и Сканави были на руках.
Поглазев на бело-голубой потолок старинного особняка, на редкие согнутые над столами спины, Липа побрела домой. Ещё розовели колонны у входа в метро, уже собирались влюблённые. Кто с цветами, кто просто так. Вот и он, опираясь на ограждение, стоит с букетом. Липа прошла совсем близко. Не заметил или сделал вид. Стало совсем тухло.
Во дворе
под тополем сидел мальчик из дома напротив и пересыпал из руки в руку пыль, из-под бинта, тонкой струйкой на шею стекало что-то желто-зеленое и тягучее.
- Не надоело тебе целый день в пыли копошиться?
- Сегодня домой только вечером пойду, когда отец уснёт. А то бить будет. Он не любит, когда я болею.
- Хочешь пойдём на сквер?
- Я не могу . За мной мать из окна следит. Велела здесь сидеть, а если уйду, так убьёт.
Хочешь я у неё попрошу разрешение?
- Нет. Мне, когда болею, дальше двора нельзя.
Через неделю приехал Женька, принёс вафельный торт и французские булки. Потом Липа и Женька катались на трамвайчике по Москва-реке. Женька смотрел на неё и не сводил глаз. А Липа думала, какая все- таки Москва красивая..
А Он?
Из телевизора Липа узнала, что Он стал космонавтом и теперь живёт на другой планете. Однажды в августе она случайно попала на космодром и увидела его. Он cтоял, подпирая спиной ограждение и с кем-то оживленно болтал. Ее он, конечно, не заметил и, следовательно, не узнал.
Через очень короткое время Липа вышла замуж за Волкова. Живет с ним в шалаше и вполне счастлива.