ОБУЧЕНИЕ И ВОСПИТАНИЕ
УСЛОВИЯ ПРИЁМА
В институт принимали девочек 8-13 лет благородного (дворянского) происхождения, дочерей чиновников не ниже 8-го класса, а с 1852 года также дочерей почётных граждан, купцов 1-й гильдии, иностранцев и священников.
Для поступления дочери в институт, родители должны были подать документы: свидетельство о дворянстве и крещении, о состоянии здоровья, справку о прививке от оспы, сведения о полученном начальном образовании.
При поступлении, каждая девушка должна была принести с собой «приданое»: дюжину рубашек и белых платков, 12 пар чулок, 6 простыней и 6 полотенец, 4 салфетки, 2 серебряные ложки (столовая и чайная), серебряные нож и вилку.
Вступительных экзаменов для поступления в институт не было, но, в то же время, девочки проходили небольшое испытание на умение писать, читать и выполнять простые арифметические действия, на основании которого определялись тот или иной класс, соответствующий их знаниям.
Девушек принимали по рекомендации дворянских собраний, в частности, обращалось внимание на заслуги их родителей перед государством.
Перед зачислением, девочек осматривал врач, чтобы удостовериться, что по состоянию здоровья они выдержат обучение.
ОПЛАТА
В конце XIX века годовая плата за обучение составляла 350 руб. Для сравнения отметим, что оплата за обучение в Фундуклеевской гимназии составляла 25 рублей в год.
За дополнительные уроки музыки и пения вносилась оплата в размере 30 рублей.
При этом, поступающие в институт должны были внести вперед полугодичную оплату и дать письменное обязательство относительно своевременной выплаты денег за учёбу.
Если кто-либо из родителей, внесший деньги за полгода вперед, пожелает взять свою дочь из института до истечения срока, то институт возвращать ему их был не обязан. Исключением были случаи, если родители были вынуждены забрать дочь в случае её продолжительной болезни.
В то же время, Уставом предоставлялась возможность получать бесплатное воспитание девочкам бедных дворян, поэтому около половины воспитанниц содержала казна.
При этом следует подчеркнуть, что во время пребывания в институте, за одежду, обувь и учебные пособия никакой дополнительной оплаты не бралось.Стоит однако отметить, что на одежду, белье и обувь для одной ученицы выделяли от 35 руб. серебром.
РАСПОРЯДОК ДНЯ
Институт, как закрытое учебное заведение, обеспечивал своим воспитанницам полный пансион (жилье, питание, бытовые услуги), но и требовал соблюдения режима, что строго контролировалось.
Каждый день воспитанниц был подробно расписан:
в 6 утра подъем. «Как только в шесть утра раздавался звонок, - пишет в книге «На заре жизни» выпускница Смольного института- педагог, детская писательница, автор мемуаров Елизавета Николаевна Водовозова(урожденная Цевловская; 1844–1923),- дежурные начинали бегать от кровати к кровати, стягивали одеяла с девочек и кричали: «Вставайте! Торопитесь! » Мы вставали и одевались в совершенно остывшей за ночь спальне. Было еще так темно, что приходилось зажигать лампу.»
Затем зимой и летом умывание холодной водой. Вот как это описывает Мария Воропанова: «Утром каждая бежала впопыхах к огромному резервуару с множеством кранов и старалась захватить место за умывальником, чтобы тщательнее вымыться, так как каждый день осматривали наши руки и ногти. Иные, более вялые, доходили до слез, видя, что время идет, а им приходится все выжидать очереди, стоять около медного резервуара, перебросив полотенце через плечо.»
Следующий этап- одевались, причесывались и убирали свои кровати.
Вот что пишет Елизавета Водовозова: «На наше одеванье полагался час, но этого времени едва хватало: институтки носили нелепую одежду, с которой почти никто не умудрялся справиться самостоятельно. Застегнуть платье сзади, заколоть булавками лиф передника, аккуратно подвязать рукавчики под рукава, пришпилить бант посредине - на все это требовалось время.»
После этого классная дама придирчиво осматривала воспитанниц: аккуратно ли причесаны, чистые ли ногти и уши, не измята ли форма. Проведя тщательную проверку, дама строила их парами (невысокие впереди, высокие замыкали) и вела на общую молитву, а потом - в столовую.
в 6.30 – утренняя молитва и утренний чай с булкой; с 8 до 9 - подготовка к занятиям; с 9 до 12 - два полуторачасовых урока; в 12 - завтрак и отдых, с 1 до 4 - ещё два урока; в 4- обед и отдых до 6 часов, с 6 до 8 - приготовление уроков к следующему дню и занятия рукоделием.
И снова сошлюсь на Марию Воропанову: «В шесть часов нас опять садили неподвижно сидеть и зубрить.При свете тусклых ламп, вечно коптящих и издающих запах масла, и в присутствии вечно шмыгающего ламповщика, мы готовили уроки на следующий день, причем поочередно с трепетом подходили к классной даме и отвечали свой урок, опасаясь больше ее гнева, чем неодобрения учителя.»
В 8 вечера – чай с булкой, вечерняя молитва; в 9.30 - воспитанницы отправлялись в спальню, в 10 - ложились спать.
Слово Воропановой: «После прихода в дортуар, каждая из нашего класса, прежде всего тщательно смачивала пелеринку и белый передник и складывала их под подушками, как под прессом. Это делалось ввиду требования классной дамы, чтобы передники и пелеринки были не смяты; затем некоторые ложились на пол с целью придать прямоту своей спине.»
Вот как описывает Елизавета Водовозова: «Особенно трудно было ложиться спать. В наших дортуарах почти не топили. Зимой под утро у нас бывало не больше семи-восьми градусов. Рубашки наши были так сильно вырезаны, что чуть не сползали с плеч. Ночные кофточки мы получали только с разрешения врача. Дрожа от холода, мы бросались в постель, но и тут не могли согреться. Две простыни и легкое байковое одеяло с вытертым от старости ворсом мало защищали от холода. Тоненький матрац из мочалы в некоторых местах был так истерт, что, когда мы повертывались с одного бока на другой, железные прутья кровати впивались в тело и мы просыпались от боли».
И, подводя итог, отмечает: «Вся институтская жизнь распределялась по звонку: звонок будил нас от сна, по звонку шли к чаю, по звонку мы должны были рассаживаться по партам и ждать учителя, со звонком урок оканчивался и начиналась рекреация, звонок извещал о необходимости идти в столовую»
ПИТАНИЕ
В столовой комнате перед каждым прибором стояла белая довольно большая кружка с блюдечком и лежали три куска сахара и половина французской булки. Девушка приносила кипяток и чай, а одна из воспитанниц, сидящих посредине, разливала чай по кружкам.
При этом девочки за столом не должны были разговаривать, смеяться, ставить локти на стол, разворачивать салфетки, вытирать нож о салфетку, вытирать рот и руки скатертью, и, конечно, ничего не приносить и не класть в карманы.
Согласно документам, дневной рацион воспитанниц должен был включать: 300 грамм ржаного хлеба, 168 грамм белого хлеба, 340 граммов мяса, а питание включать:
утренний чай с булкой;
завтрак: кусок хлеба с небольшим количеством масла и сыра, порция молочной каши(ячневая, гречка, манка,пшенная) или макарон;
обед: жидкий суп без мяса, на второе – мясо из этого супа, на третье десерт (ватрушки, хворост, блины с вареньем, сладкие пирожки)
ужин: чай с булкой;
В посты рацион становился еще менее питательным:
завтрак: шесть маленьких картофелин (или три средних) с постным маслом и кашу-размазню;
обед: суп с крупой, небольшой кусок отварной рыбы, метко прозванной голодными институтками «мертвечиной», и миниатюрный постный пирожок.
Однако, как часто случается, реалии жизни отличались от официальных документов и распоряжений.
Вот как описывает питание в Смольном институте Елизавета Водовозова:
«На завтрак нам давали маленький, тоненький ломтик черного хлеба, чуть-чуть смазанный маслом и посыпанный зеленым сыром,- этот крошечный бутерброд составлял первое кушанье. Иногда вместо зеленого сыра на хлебе лежал тонкий, как почтовый листик, кусок мяса, а на второе мы получали крошечную порцию молочной каши или макарон. Вот и весь завтрак. В обед – суп без говядины, на второе – небольшой кусочек поджаренной из супа говядины, на третье – драчена (драники) или пирожок со скромным вареньем из брусники, черники или клюквы. Утром и вечером полагалась одна кружка чаю и половина французской булки…»
Не лучше было и в институте московском. «Чем был точно плох институт, так это пищей.- Описывала институтское питание писательница и переводчица Софья Дмитриевна Хвощинская (1828 -1865).- Часто мы вставали из-за стола, съевши только кусок хлеба; оловянные, тусклые и уже слишком некрасивые блюда- оставались нетронутыми.»
Об институтском питании М. Воропанова: «Обед наш состоял из трех жиденьких блюд, завтрак - из двух холодных. Все, что нам ни подавали, было несытно и невкусно.
И неудивительно. Суп всегда холодный и мутный, тонкие ломтики мяса с застывшим жиром или котлеты со смесью жил, жира, размякшего хлеба и, наконец, третье блюдо, не помню что, но, вероятно, или четырехугольные куски красного киселя, или пирог из смоленской крупы, которою начиняли тягучее, липкое и холодное тесто. Это блюдо в особенности нами не почиталось. В начинке не раз находили запекшихся мух, их ножки, крылья и т.д.
Чай, рассиропленный мелким сахаром, нам давали утром и вечером в белых глиняных кружках, и он всегда был холодный. К чаю подавали четвертушку холодной булки и кусочек хлеба. Получались строго размеренные порции. Порции блюд были настолько миниатюрные, что только при той неподвижной сидячей жизни, которую мы вели, можно было не чувствовать себя обессиленными. Одна из неизбежных сторон жизни в институте - это вечное недоедание.»
Неоднократно жаловался руководству на питание, состоявший при институтской больнице, доктор медицины Александр Александрович Шеффер, указывая, что оно несбалансированное и безвкусное.
Девочки состоятельных родителей, иногда имели некоторую сумму денег (по правилу деньги отдавались на сохранение классной даме), восполняли недостаток казенного питания, покупая при посредстве слуг молоко и черный хлеб или у ловкой торговки, которая неизвестно как проникала в заведение и приносила корзину с «медовыми пряниками, леденцами, маковниками и сладкими пирогами».
Ольга Анатольевна Скибицкая рассказывала дочери о том, как они с девушками, гуляя в саду, заглядывали в окно к экономке Кухарской, а та намазывала им черный хлеб вареньем.
Намного лучшее питание воспитанницы получали, когда болели. В институтской большице для них предполагались дополнительные диетические добавки: рыбий жир, молоко, бифштекс, кефир и яйца.
Нателла Королева описывала, что во время болезни получала: блины со сметаной и растопленным маслом, «капчушки», рассол, крупные вареники с творогом, а из десерта – пирожное с битым белковым кремом.
Кроме того, для больной разрешали привозить продукты из дома, в частности домашнее варенье.
Несколько лучше было с питанием в старших классах.
«В выпускном классе,- пишет М. Воропанова,- нас, якобы, обучали кулинарному искусству. Мы поочередно раз в три недели дежурили нам кухне, но если мы ничего не извлекали из наших дежурств по части кулинарных знаний, то эти дни были для нас самыми веселыми и праздничными. Мы ели хорошо, кормили и своих друзей, классных дам, готовили с радостью песочные пирожные, так называемые «шмандкухен», считая для себя особенным счастьем иметь возможность их есть.».
Об уроках кулинарии пишет и Е.Водовозова: «веселому настроению содействовало и то, что обед, приготовленный нашими руками, мы имели право съесть сами, а он был несравненно вкуснее, питательнее и обильнее обычного.»
Конечно, в дни посещения почетных гостей, а также в дни рождественских праздников - девушек кормили совершенно иначе: легкий бульон с пирожками, а после — жареная дичь, телятина, гуси, пирожные.
На Рождество и на Пасху местное дворянство почитало долгом присылать воспитанницам гостинцы - корзины, полные конфет, засахаренных фруктов, паштетов, булочек, орехов, марципанов, и в дортуарах перед сном, в нарушение всех запретов, девочки делили, присланные лакомства, между собой.
СПАЛЬНИ (ДОРТУАРЫ)
Спали девушки в дортуарах - больших комнатах типа казармы, где жесткие кровати стояли в длинном коридоре в несколько рядов. Из мебели - только маленькая прикроватная тумбочка для туалетных принадлежностией на которую нельзя было ставить ни личные образки, ни портреты домашних. Также не было зеркал и комнатных цветов, а температура в помещении не выше +16 градусов. Ночная рубашка и тонкое одеяло не спасали от холода.
«В дортуаре стояли в ряд кровати с двумя тюфячками, двумя простынями и одеялом. Между кроватями стояли дубовые столики с выдвижными ящиками, особенными для каждой, где лежали принадлежности туалета…», - описывала спальню выпускница Екатерининского института (Санкт-Петербург) Анна Владимировна Стерлигова(урожд. Дубровина; 1839- 1878)
«Белье, в том числе и постельное, было из простого, но довольно тонкого полотна и менялось два раза в неделю»,- рассказывала выпускница Екатерининского института (Москва) Анна Николаевна Энгельгардт(в девичестве Макарова)
ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ
Воспитанницам выдавались булавки, гребешки, шпильки, пудра и перчатки- три пары кожаных перчаток в год и одна пара белых лайковых на три года для балов.
«В списке необходимых в институте предметов значилось: крест на золотой или серебряной цепочке или на черном шнурке; Евангелие, молитвослов, шкатулка определенного размера с ключиком для хранения мелких вещей, ковшик, зубная щетка, щетка для ногтей, зубной порошок, мыльница, мыло, губка; расческа, частый гребень, ножницы; черная лента в косу определенной ширины или круглый гребень для тех, у кого волосы были короткими, иглы, две катушки ниток- белая и черная», - перечисляла в дневнике воспитанница Харьковского института- педагог, кандидат наук, автор более 50 работ по истории русской литературы Татьяна Григорьевна Морозова(1904-1997)
ФОРМЕННЫЕ ПЛАТЬЯ И ОДЕЖДА
Все воспитанницы носили одежду, которая включала: форменное платье, а так же белые, сшитые из простого плотного полотна, передник, пелерину и рукавчики, которые девушки меняли дважды в неделю. В этой одежде девочки проводили практически весь день – с утра до вечера. Длинные, почти до пола, форменные платья из шерстяной ткани были определённого цвета в зависимости от класса обучения:
в младших - кофейного, который символизировал близость к земле и был, конечно, более практичен для младших, за что их называли «кофушками», во втором- темно-синего, а далее - голубого, серого и белого цветов. С уменьшением срока обучения, остались в средних классах- серого, а в старших- стал зеленого, но традиция называть класс «белым» оставалась.
«Сделаться «серенькой»,- писала М. Воропанова,- это значит из бесправных попасть в принцессы, а сделаться «зелененькими» - попасть в королевы».
Платья были двух видов – повседневные и визитные. Первые, пошитые из английского камлота, были тяжелыми, малоизящными, грубыми. Больше того, в одном из документов отмечалось, что «ткань камлота так груба, что представляется как бы накрахмаленной» и далее, что камлот хотя «очень крепок», но негигиеничен». Парадные платья, пошитые из коленкора, выглядели более изысканно.
Платья имели небольшое декольте- «плечи должны выступать на 2 сантиметра», короткие рукава, едва достигающими локтя или даже короче и достаточно широкую, не доходившую до пола юбку. Декольте платья надежно пряталось под белой батистовая пелериной, ленты которой завязывали спереди на груди элегантным бантом.
Однако прежде чем облачиться в платье, следовало надеть рубашку камисоль, затем корсет (его носили старшеклассницы), грубые нитяные чулки и нижнюю юбку, «сшитую из плотного материала, всю в сборках; юбка делала пышными, красиво спадающими сборки платья».
Надев платья, воспитанницы натягивали длинные белые рукавчики («манжи») из грубого холста, привязывая их тесемками под короткими рукавами платья. Эта процедура нравилась не всем, так как завязки не слушались, распускались, приходилось начинать все сначала, но времени было мало. Затем наставал черед белого холщового передника с лифом, который следовало завязать сзади красивым, ровным бантом (на языке институток этот процесс назывался «сделать оттажки»). На помощь приходила проворная подруга. Обычно, чем длиннее было платье, тем уже старались затянуть лиф передника, компенсируя утонченной талией грубоватую простоту тяжелого камлотового платья. Чтобы передник облегал платье плотно, буквально с ним сливаясь, воспитанницы, использовали булавки.
В среднем вся одежда девушек весила почти 2,5 кг. Уже упоминавшийся доктор А. А. Шеффер обращался к институтскому начальству, указывая на неудобство такой одежды во-первых, из-за её веса, а вд-вторых, возможность простудиться через декольте, прикрытое только легкой пелерынкой.
Особенно негативно на здоровье девушек сказывалось ношение корсетов, которые препятствовали нормальному дыханию. Поэтому не удивительно, что институтки падали в обморок. Многие врачи Ведомства настаивали на замене корсетов на лифы, однако это не было сделано до конца существования институтов.
В дни траура (кончина кого-то из августейших особ или почетного опекуна) воспитанницы прикалывали к пелеринкам черные репсовые или шелковые банты.
Воспитанницам, потерявшим родных, выдавали передник и ленту «к вороту и на голову» черного цвета.
На ноги надевали мягкие «прюнельки» – ботиночки с «ушками» спереди и сзади с с кожаными наконечниками и прорезиненными вставками по бокам.
«У всех были туфельки или башмачки из тонкой кожи, с тесемками, завязывавшимися крест-накрест, без каблуков. Так как шаркать ногами не позволяли, да и среди институток шарканье считалось ужасным mauvais genre, мы приучались ходить легко и беззвучно».– описывала обувь «смолянка» 1860-х гг. Левицкая. И далее: «В сырую погоду использовали «низкие резиновые калоши, в холодные зимние дни теплые чулки, иногда гамаши и глубокие на сукне галоши».
«Башмаки из черной тонкой кожи, вырезанные как туфли,привязывались к ноге черными шелковыми ленточками, перекрещивавшимися спереди. К довершению беды ленточки беспрестанно лопались и отрывались, а развязанный башмак подвергал выговорам и был поступком против дисциплины.», - писала Анна Энгельгардт.
Одеваться и причесываться девушки должны были самостоятельно.
Прически тоже должны были быть одинаковые (у младших- на один манер, у старших- на другой). Главное требование - гладко зачесанные волосы; природные кудри не служили оправданием в глазах воспитательниц.
Учившаяся в институте Ольга Михайловна Иванова вспоминала, как в начале своего пребывания, пострадала за свои прекрасные, от природы очень вьющиеся, волосы. Классная дама, увидев ее кудри, не поверила, что это не завивка, и собственноручно пыталась их распрямить, подставив голову ученицы под кран. После этого кудри завились еще больше и даме пришлось отступить.
Сами институтки говорили, что волосы у них «прилизаны, как у коров». «Что касается причесок, - пишет Воропанова,- то они оставались неизменными, в особенности в нашем классе преследовались «городки, пирамиды и башни».
И, конечно, никаких украшений и косметики.
Самым знаменательным событием института был выпускной, проходивший в конце мая. Платье для него начинали шить с января. И хотя, платья у всех были одинаковые - белые кисейные или тюлевые, воздушные, и по конструкции мало отличались от белого парадного, но были сшиты лучше, из качественного материала и выгодно подчеркивало изящество и тонкость выпускницы. К нему надевали батистовые передники и воротники-берты с прошивкой. Как писала одна из выпускниц, в таком платье девушка могла без стеснения появиться на любом балу.
Хотя верхняя одежда в институтах не была унифицирована, учившаяся в институте Наталена Королева вспоминала, что плащи у них становились «ливреями», а круглые шапочки – «арештантскими беретами».
Помимо общих классов, в институтах существовали так называемые специальные педагогические, в которых обучались ПЕПИНЬЕРКИ(от французского pepiniere – питомник, рассадник), готовившиеся стать учителями и гувернантками.
Их одежда была более удобной и элегантной в сравнении с учащимися общих классов. Строгие и скромные темносерые платья, хотя и соответствовали институтским уставам, живо реагировали на моду, мягко изменяя силуэт, длину, отделку в соответствии с новыми веяниями. Крой в целом напоминал платья воспитанниц общих классов, но в 1890-е годы вместо пелерины пепиньерки прикрывали шею и плечи изысканной кружевной косыночкой-фишю с длинными концами, которые перекрещивали на груди и пришпиливали у талии или берты (большой кружевной воротник).
Так называемые розовые пепиньерки (учащиеся старшего педагогического класса) украшали шею аккуратно повязанным нежно-розовым бантом. Костюм этих учениц дополнял шелковый черный передник с карманами. Своими более изящными костюмами пепиньерка выделялась среди институток и пользовалась всеобщим обожанием.
Классные дамы тоже носили своего рода униформу – серые шерстяные платья с невысоким воротником-стоечкой, украшенным кружевной лентой. Этот достаточно унылый костюм едва соответствовал моде и этим подчеркивал удрученно незамужний статус своих владелиц.
Все «предметы вещевого довольствия» метились именами или номерами. Выдавая белье, институтке объявили: «Ваш номер будет 84». Этим номером метилось мое белье, платья, ботиночки, пальто, место в гардеробной, где висело мое пальто, кольцо в столовой, в которое вставлялась моя салфетка» (Из воспоминаний Татьяны Морозовой)
НАКАЗАНИЯ
Телесные наказания были запрещены, но средств воздействия на провинившихся было достаточно. Самое распространенное - «пристыжение» перед всем классом, «дабы стыд одной служил всегда к воздержанию других от подобных поступков».
Больше всего ценилось полное подчинение правилам и обычаям институтской жизни, на что указывает само определение воспитанниц, отличавшихся послушанием и отменным поведением - «парфетки» (искаженное французское «parfaite» - совершенная).
Наказание можно было получить: за громкий смех, шумное поведение на уроке, неправильную осанку, небрежно заправленную постель, не по уставу завязанный бант на переднике, выбившийся локон из строгой прически или слишком стоптанные туфли.
К наказаниям относились: поучения, выговор классной дамы, начальницы. В наказание могли не разрешить играть вместе со всеми девушками во время отдыха; снять с девушки передник, приколоть бумажку к груди или в столовой поставить за «черный стол» в чулках, а стоптанные туфли выставить перед наказанной на всеобщее обозрение; запретить садиться во время обеда. Это считалось особенно унизительным, так как ни одна воспитанная девушка не стала бы принимать пищу стоя, а следовательно ученицы лишались обеда.
«Для нас было одно позорное наказание: кто не умел хорошо носить туфли и стаптывал их, ту ставили за черный стол в чулках, а стоптанные туфли ставили перед наказанной на всеобщее обозрение», - писала М. Воропанова и добавляла, что ей приходилось ходить чуть ли не на цыпочках, чтобы не повторить участи наказанных.
Такой суровый порядок должен был лишить девушек негативного влияния извне, но по сути это было воспитание в искусственной изоляции от жизни, поэтому о реальной жизни у девушек создавалось очень смутное представление.
И всё-таки, подчеркивала М. Воропанова: «Нас подчиняли рутине, обезличивали, но в отношениях начальства к нам не было грубости, не было резкой брани, не было телесных наказаний, что испытывали некоторые из моих подруг в своей домашней обстановке.»
ПООЩРЕНИЯ
За успехи воспитанницам выдавались цветные банты, которые прикалывались к форменному платью.Так художник Нестеров вспоминал: «По праздникам я бывал у дочки в институте на приемах, и она радостно появлялась в переполненном зале то с голубым, то с розовым бантом, а иногда и двумя — за успехи в языках французском и немецком».
По выходным и праздникам особо отличившиеся ученицы приглашались на обед к начальнице. Это было одновременно и поощрение - ведь такая трапеза была куда вкуснее обычной, но и своеобразный экзамен по правилам поведения в обществе.
СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ
Как видно из расписания, на отдых выделялись послеобеденные часы, в субботу девочки только повторяли пройденный материал и читали художественную литературу на французском или немецком языках, а воскресенье считалось выходным днем.
Чем же занимались воспитанницы в свободное время?
Вот что пишет об этом Е.Водовозова: «Один вечер в неделю уходил на танцы, один, а то и два вечера - на церковную службу перед праздничными днями, один - у некоторых на упражнение в пении, у других - на рукоделие.»
«В кофейном(младшем) классе,- продолжает Е.Водовозова,- большая часть времени тратилась на переписку: переписывали басни и рассказы, писали неправильные французские глаголы,- для всего этого существовали особые тетради. Если в одной из них оказывалось несколько чернильных пятен или несколько строк криво написанных, классные дамы заставляли девочку переписать всю тетрадь.
В старших классах не обращали внимания на чистоту тетрадей, но девицы также убивали много времени на переписку: большая часть учителей задавала им уроки не по учебникам, а по собственным запискам, - вот эти-то записки и приходилось переписывать. »
Не смотря на то, что в воскресенье занятий не было, девочки, как и в будни, находились в классных комнатах.В праздничные дни в класс не водили, а оставляли в дортуаре и разрешали выходить в коридор. В дортуарах стояли фортепьяно, можно было музицировать и петь.
Хотя тоска по дому и стремление вернуться в семью в институте всячески порицались и высмеивались, в свободное время девочки перечитывали письма из дома и писали письма родным. При этом, перед отправкой, должны были показать их классным дамам на предмет «неподобающих мыслей» и даже получить замечание о содержании письма. Впрочем, нередко девушки находили для отправки писем окольные пути.
Другим занятием в часы досуга было чтение. В основном, книги брали в институской библиотеке, где в 1872 году был организован детский отдел, в котором . среди художественной литературы были книги: древнегреческого поэта Гомера, американского писателя Фенимора Купера, английского писателя Вальтера Скотта, а также сказки, легенды. В то же время, некоторые воспитаницы читали тайком приносимые им братьями и сестрами романы французского писателя, основоположника уголовно-сенсационного жанра - Эжена Сю и приключенческие романы Александра Дюма.
М. Воропанова пишет: «Мы воодушевлялись необыкновенной любовью к книге, к чтению, и к серьезному чтению. Лично меня не занимали танцы, и я предпочитала сидеть в классе и в одиночестве читать. Я прочитывала с жадностью Белинского, Добролюбова, Вальтера Скотта».
Е.Водовозова: «Чем более я читала, тем более увлекалась чтением. Я скоро поняла, что прежде меня не прельщало чтение классиков только потому, что оно было отрывочно, а объяснения учителя лишь сбивали с толку. Я так пристрастилась к чтению, что институтский колокол, отрывавший меня от него, сделался моим злейшим врагом.»
«Увлечению чтением способствовала изолированность нашей жизни. Я была одна со своими книгами и своими мечтами.»- вспоминала Татьяна Морозова.
Важное место в свободное время занимало рукоделие. Во-первых, девочкам было необходимо следить за своей одеждой, так что постоянно приходилось что-то штопать или подшивать. Во-вторых, за несколько месяцев до праздников, особенно к рождеству и Новому году, когда разрешалось, как тогда выражались, «костюмироваться», воспитанницы продумывали и шили себе праздничные наряды.
Самые способные практиковались в различной вышивке. Лучшие изделия, созданные ими, демонстрировались в конце учебного года на выставке и показывались почетным гостям.
Так М. Воропанова рассказывает: «Вне классных уроков занимались деланием разных изящных мячей, которые обматывали разноцветными шелками, придавая мячам самые замысловатые и красивые узоры. Всевозможные комбинации геометрических фигур выходили на этих мячах. Ученицы конкурировали между собой в придании мячам изящества теней и рисунков. Приготовлялись они для поднесения учителям и классным дамам на праздниках. Ничего подобного по красоте форм я потом не видела. »
М. Воропанова описывает ещё такое провождение досуга: «Одно удовольствие мне было доступно и памятно - по вечерам в праздничное время идти наверх в третий этаж, садиться на ступеньках, ведущих на хоры, вместе с сестрой; к нам присоединялись еще три наши землячки, и мы образовали так называемую «могилевскую кучку», занятую только семейными разговорами, воспоминаниями о проведенных каникулах, о будущих наших поездках».
«Каждое воскресенье под звуки рояля и игры одной из старших учениц,- пишет М. Воропанова,- происходили в большом зале танцы. Старшим ученицам позволяли принарядиться в этих случаях. Некоторые надевали цветные бантики на волосы, снимали пелеринки и надевали на шею бархатки с концами сзади — suivez-tout.Танцы составляли для нас вполне дозволенное и законное развлечение, и мы в них преуспевали; такие домашние вечера были для нас праздником».
Теплой весной, летом и в начале осени девочек выводили на прогулку в институтский сад.«Была ранняя осень, и после 12 часов нас повели гулять в сад».(М. Воропанова).
«Нас,- пишет М. Воропанова,- отпускали в прекрасный институтский сад, но эти прогулки были обставлены так, что мы свободно не могли предаваться радостям и шалостям детской беззаботной жизни. Мы не играли в саду, не бегали, большей частью чинно гуляли, вечно опасаясь провиниться в чем-нибудь перед нашей классной дамой».
По воспоминаниям бывших институток, в воскресные, праздничные дни, а особенно в Великий пост, воспитанницы посещали церковь. Иногда по два раза в день.
«Церковными службами нас так утомляли, что многие воспитанницы падали в церкви в обморок,- пишет Е.Водовозова. - Непосильное утомление заставляло многих употреблять все средства, чтобы избавиться от посещения церкви, но так как этого добивались многие, то между нами обыкновенно устанавливалась очередь (сразу не более трех-четырех), которая давала право заявить дежурной даме, что они не могут идти в церковь по причине зубной, головной или другой какой-нибудь боли».
Воспитанницам разрешалось отмечать свои дни Ангела. Если кто-то из родственников присылал в этот день угощение, именинница, с позволения классной дамы, могла накрыть в её комнате стол и пригласить ближайших подруг.
ЛИТЕРАТУРНО-МУЗЫКАЛЬНЫЕ ВЕЧЕРА
Желая приохотить воспитаниц к литературе и приучить к художественному чтению,в институте устраивали литературно- музыкальные вечера, на которых воспитанницы декламировали на трех языках стихотворения или исполняли целые действия из классических драматических произведений, а также исполнялись хоровые и музыкальные пьесы из тех, которые «воспитанницы обычно штудируют».
Так, сохранилось упоминание о литературно-музыкальном вечере, на котором ученицы читали стихи и исполнили «Концерт соль минор» немецкого композитора и пианиста Феликса Мендельсона, ноктюрн и мазурку польского композитора и пианиста Фредерика Шопена, а также хор из оперы русского композитора Александра Даргомыжского «Русалка»
Большую роль в жизни девушек также играл театр.Ученицы не только перевоплощались на сцене, играя и мужские, и женские роли, но и наблюдали за другими. В первую очередь все это им нравилось потому, что значительно отличалось от их серых будней. Ставшие в будущем известными артистками, Любовь Добржанская и Анна Ковтуненко (Затырке;вич-Карпи;нская) вспоминали, что занимались в театральном кружке, играли во всех спектаклях и принимали активное участие в концертах, которые ставились в институте.
Кроме того, музыкальный деятель, один из учредителей Русского музыкального общества Васи;лий Алексе;евич Кологри;вов(1827-1874), жена которого Александра Платоновна Кологривова преподавала в институте музыку, по договоренности с институтским начальством, приводил в институт актеров, которые выступали перед воспитанницами с отрывками из классических пьес, ставившихся тогда в киевском театре: «Горе от ума» Грибоедова; «Недоросль» Фонвизина; «Бедность не порок» Островского.
ПРИЕМ ПОСЕТИТЕЛЕЙ
Вот как описывает М. Воропанова дни свиданий воспинниц с родными и друзьями: «Для институток существовало одно крайнее удовольствие — возможность принять в красивом актовом зале с громадным портретом Марии Федоровны родных и знакомых по воскресеньям. Недалеко от стены вдоль всего зала была расположена низенькая и изящная решетка, за которой стояли посетители; ученицы, стоя, принимали их по ту сторону решетки.
Прием посетителей происходил следующим образом: вошедших гостей встречали по парам дежурные ученицы, которые расхаживали по зале под надзором сидящей классной дамы. Дежурили только старшие ученицы. Они подходили то к одному, то к другому из посетителей, стоявших у решетки, и спрашивали: «Кого вам угодно?» Затем уходили за стеклянную дверь и вызывали требуемую ученицу. Этот день был праздником как для дежурных, так и для посещаемых.»
Но нередко после таких визитов девушки не только не радовались, но огорчались и плакали. Вот что пишет Е.Водовозова: «Как краснела институтка из небогатой семьи, когда в приемные дни ей приходилось садиться подле плохо одетой матери или сестры! Как страдала она, когда в это время, нарочно, чтобы сконфузить ее еще более, к ним подходила дежурная классная дама и обращалась к матери на французском языке, которого та не знала.»
С другой стороны, подчеркивает Е.Водовозова: «Казарменные порядки вытравляли из сердца девушек все человеческие чувства. Находясь вдали от дома они мало-помалу забывали о родном гнезде, о родственниках, любовь к отцу и матери ослабевала, и между дочерью-институткой и ее родными все чаще возникали недоразумения. В редкие часы свиданий им даже не о чем было друг с другом поговорить.»
Другими памятными событиями, нарушавшими обычную монотонность институтской жизни, были дни, когда ожидали кого-нибудь из важных посетителей, а также поездка лучших учениц во дворец, для встречи с августейшими попечителями. «Так, например,- пишет М. Воропанова,- при мне ожидали принца Петра Георгиевиа Ольденбургского. Нас освобождали от уроков, собирали в актовом зале и делали репетиции нашей встречи ожидаемому высокому гостю. Начальница изображала ожидаемого гостя. Мы выстраивались в ряды, дверь в зал быстро распахивалась, начальница стремительно входила, и мы должны были при глубоких реверансах в унисон и без запинки выкрикивать: «Nous avons l'honneur de Vous saluer, Votre Altesse Imperiale!»( «Мы имеем честь приветствовать вас, Ваше Императорское Высочество!»)
После многих репетиций, мы дождались благополучного окончания ожидаемого посещения и долго потом жили воспоминаниями о нем.»
ПРАЗДНИКИ
Самыми ожидаемыми были зимние - Рождество, Святки, Новый год.
Готовиться к праздникам начинали заранее, за несколько месяцев. Девочки продумывали наряды, которые делали сами: костюмы цветков и бабочек, цветочниц и китаянок, джигитов и цыганок… Родственники и классные дамы закупали всё необходимое для шитья и начиналась работа.
Кроме костюмов, старшие девочки сами делали елочные украшения. Традиционно в каждом дортуаре устанавливали свое дерево, и классы соревновались, стремясь украсить его понаряднее. Для младших классов елку наряжали классные дамы. Среди украшений были: золоченые бонбоньерки, орехи, мандарины, яблоки, самодельные игрушки.Особую елку устраивали в лазарете.
В Рождество, надев праздничную форму, нарядные и притихшие, девочки, сопровождаемые классными дамами, шли в институтскую церковь. Там, в присутствии начальства и приглашенных попечителей, проходила торжественная литургия. Звучал хор. При этом, как вспоминала одна из воспитанниц, они пели с особенным чувством и это сильно действовало на души.
После богослужения, институтки обходили всех гостей. Первой получала подарки и сердечные пожелания дражайшая начальница, принимавшая лучших воспитанниц в своем кабинете по очереди – сначала старшие, затем средние и в конце – стеснительные «кофушки». Тот же ритуал затем повторяли с инспектрисами, преподавателями, классными дамами. И лишь обойдя всех и всех поздравив, воспитанницы бросались друг другу на шеи, дарили заранее приготовленные подарочки, хлопали в ладоши и хохотали. Затем начинался прием родственников, которые вручали скромный (на этом настаивала начальница) подарок.
БИБЛИОТЕКА
Начало создания институтской библиотеки связано с именем Киевского генерал-губернатора Дмитрия Гавриловича Бибикова, который первым в 1838 году из своей библиотеки передал большое количество имевшихся в его распоряжении книг по иностранной литературе.
Затем библиотека систематически пополнялась учебными пособиями согласно перечню предметов, которые преподавались в институте.
В 1872 году инспектор классов Иван Петрович Хрущов реализовал идею знаменитого педагога Константина Дмитриевича Ушинского(1823-1870) по рациональной организации и постоянном пополнении библиотеки, как важного условия для успешного воспитания учениц женских учебных заведений, создав в институте специализированную детскую библиотеку. Таким образом, библиотека стала делиться на два отдела – фундаментальный и детский; в отдельный комплекс были выделены учебники.
В фонде библиотеки был высокий процент научных и научно-популярных книг по истории и географии. Хотя философия не входила в институтский перечень предметов преподавания, в фонде библиотеки присутствавали книги древнегреческих и римских философов, а также философов ХIХ века. Конечно, преимущественно книги были на русском языке, но поскольку в институте уделялось особое внимание изучению иностранных языков, в фонде были книги и учебники на французском и немецком языках, а так же церковнославянском языке и латыни.
В 1920-е годы,после закрытия института, библиотека была передана во Всенародную библиотеку Украины(ВБУ), где не сохранила свою целостность и долгое время находилась в резервных книгохранилищах.
ОБУЧЕНИЕ
Учебный год в институте длился 11 месяцев, с 1 августа по 1 июля, и лишь один месяц (июль) назначался на каникулы.
Полный курс обучения длился 6, а с подготовительным классом 7 лет. Курс обучения распределялся на три класса, в каждом учились по два года. Программа обучения была разделена по возрасту:
в первом- втором изучали: закон божий, русский и иностранные языки (французский, немецкий и итальянский), арифметику, рисование, рукоделие(вязание и шитье), музыку и танцы;
в третьем - к числу изучаемых предметов добавлялись география, история и домоводство;
в четвёртом - продолжалось изучение тех же предметов с прибавлением литературы («чтение исторических и нравоучительных книг»), основ биологии, физики и архитектуры. Кроме того, девочки начинали получать сведения о ведении хозяйства (наблюдение на кухне, составление смет, самостоятельное шитьё для себя белья и платья из предоставленной материи);
в пятом -шестом - повторялось пройденное и много времени посвящалось домоводству и рукоделию. Ученицы этого возраста уже практически готовились к преподаванию, по очереди назначались для преподавания в младших классах, тем самым готовясь к учительской практике.
Как видим, изучаемые предметы из года в год только накапливались, и при этом изучение Закона божьего начиналось от первого года и продолжалось до самого выпуска. Стоит отметить, что этот предмет подавался, в зависимости от вероисповедания учениц, то есть среди преподавателей были не только православные священники, но и католические и лютеране. Вообще религия занимала важное место в воспитательном процессе девушек. Кроме двукратной ежедневной молитвы, в воскресенье и на большие праздники девушки вместе с наставницами в обязательном порядке посещали церковную службу.
Даже в начале ХIХ века большинство считало, что девочек не надо особенно развивать, что они не должны читать романы, что женщины должны держать себя скромно, хорошо говорить по-французски, знать азы во всевозможных науках, чтобы уметь поддержать в обществе разговор, уметь приседать и танцевать, но, главное, чтобы они умели грамотно вести домашнее хозяйство, и, как это локонично сформулировал А.С.Пушкин- женщина «была бы верная супруга и добродетельная мать.»
Настольным пособием у начальниц женских учебных заведений в те годы была книга немецкого писателя и педагога Иоахима Генриха Кампе(1746-1818) «Отеческие советы моей дочери»: «Ученость для женщины,- заявлял он,- зло, «подлинная язва душевная»:«На что женщине обширные и глубокие сведения, если она не может употребить их на пользу ни в кухне, ни в кладовой, ни в кругу своих приятельниц? Не было примера, чтобы ученость женщины послужила ей на пользу. Мужу такой жены не нужно!».
Соответственно с такими установками и строились в институте программы преподавания по каждому предмету, сообщая лишь знания, полезные в повседневной жизни, домашнем быту или для воспитания будущих детей.
Так, обучение естественной истории ограничивалось «некоторыми свойствами тел и явлений в природе: о дожде, снеге, граде и т.п.», но при этом особое внимание уделялось личной гигиене: мытью рук и тела, полосканию ротовой полости как до так и после приема пищи;
в наименьшем объеме излагались зоология и ботаника; подобным же образом давалось представление о минералогии - сообщались понятия о драгоценных и некоторых других камнях, металлах, о некоторых солях и др.;
изучение истории было ограничено одними только фактами, важнейшими в нравственном отношении, и при этом преподавателям необходимо было учитывать, что «чувствительной женщине мало дела до того, сколько человек погибло в том или ином сражении», но достаточно подробно рассматривались вопросы по истории Древнего мира;
на уроках географии - сообщались важные, примечательные и любопытные сведения, сжатые характеристики всех частей света и ведущих государств Европы; учителя физики должны были излагать ученицам только самое любопытное и полезное в общежитии и быту;
преподавание арифметики сводилось к владению четырьмя арифметическими действиями с целыми числами и дробями, а все трудные вопросы, относящиеся к алгебре, были исключены; но при этом особое внимание уделялось практической деятельности по ведению хозяйства - умению вести запись доходов и расходов, вести переговоры с поставщиками товаров, оценивать качество последних;
курсы русской и иностранной литературы включали в себя очень подробно древних духовных писателей и очень кратко новейших. Е.Н. Водовозова с горечью пишет, что, обучаясь в институте, гордилась тем, что Лермонтова читала в изложении на восемнадцати страницах, а Пушкина – на тридцати.
В тоже время, большое внимание в преподавании уделялось гуманитарным предметам: русскому языку и литературе, немецкому, французскому и польскому языкам.
При этом изучение французского языка было одним из важнейших. Больше того, чтобы приучить девушек говорить на иностранном не только на уроках, но и в быту, в институтах было принято чередовать дни общения на французском и на немецком. За этим пристально следила дежурная классная дама.
«Знанию французского языка придавали громадное значение.- пишет Е.Водовозова.- На девочку, умевшую болтать на этом языке при своем вступлении в институт, смотрели с большим благоволением. Ей прощали многое такое, чего не прощали другим; находили ее умною и способною даже тогда, когда этого вовсе не было. На изучение этого языка во всех классах отводили наибольшее количество часов.Между собою воспитанницы тоже обязаны были говорить на этом языке.»
Более того, как пишет выпускница института Наталена Королева «за русский во внеурочное время могли даже наказать», но при этом отмечает, что «как ни странно, но этот запрет не распространялся на «малороссийский»(украинский), который девушки обязаны были знать, чтобы объясниться с прислугой, а классные дамы-немки даже предпочитали, чтобы воспитанницы пели «милые и мелодичные» песни о Днепре и про калину».
Немало времени отводилось на обучение девочек музыке и пению, поскольку умение играть на фортепьяно и мелодично петь считались обязательными для хорошо воспитанной женщины того времени, и одинаково высоко ценились как у светских дам, так и у гувернанток. В этом отношении Киевский институт особенно славился своим музыкальным образованием, поскольку по инициативе старшего преподавателя музыки композитора Н.В. Лысенко, в учебную программу были введены уроки теории и истории музыки, на которых он иллюстрировал классическую музыку и произведения тогдашних композиторов.
Музыкальный курс охватывал все семь лет обучения, а количество часов распределялась следующим образом: инструментальная игра - 4 часа в неделю, хоровое пение – 6 часов, церковное пение – 2 часа. Кроме того была введена ансамблевая инструментальная исполнительская практика. Благодаря этому, многие выпускницы прекрасно пели и играли на фортерьяно.
Значительное внимание уделялось танцам, которые воспринимались не только как приятное развлечение на баллах, но и способ для достижения у девушек хорошей осанки. В институте использовалась исключительно французская методика преподавания танцев, включавшая в себя полонез, вальс, польку, мазурку, кадриль, котильон – легкие и подвижные танцы.
К важным «искусствам» относилось рукоделие. Как известно, магазины, в которых можно было купить готовую одежду, появились только в конце XIX века, поэтому в то время женщина должна была обладать хотя бы простейшими навыками шитья и вязания.
Однако, как пишет М. Воропанова: «Мы на уроках рукоделия что-то якобы шили, опять распарывали, переделывали, но ни одной цельной вещи не выходило из наших рук. Кто не хотел шить, мог только держать иголку в руках и ничего не делать.Я, по крайней мере, вышла из института, не умея как следует взяться за иголку, не могла сделать даже простого шва.»
О том же пишет и Е. Водовозова: «Обучение рукоделию не достигало никакой цели и роковым образом отражалось на успехах в науках весьма многих воспитанниц. В институте было не мало девочек, которые уже при вступлении в него умели порядочно шить и знали несколько женских работ. На первом же уроке учительница рукоделия осведомлялась, кто к чему приучен был дома: необученным шить она давала обметывать швы, мотать мотки или выдергивать нитки из полотна, чтобы с их помощью разрезать его, учила их сшивать полотнища, но далее этого обучение не шло.
Даже если кто-то из учениц просил учительницу научить шить, та обыкновенно отвечала:
- Если вы испортите материал, я должна буду откупить его на свой счет! И когда мне возиться с вами? Тех же воспитанниц, которые заявляли, что умеют шить гладью, немедленно присаживала за эти работы.
Больше того, часто таких воспитанниц, по вечерам, когда они должны были готовить уроки к следующему дню, учительница рукоделия просила классных дам отпускать к ней в мастерскую, где они занимались вышиваньем. Нередко оказывалось, что и вечеров не хватало на окончание какого-нибудь подарка. Тогда учительница обращалась с просьбой к начальнице отпускать к ней воспитанниц даже во время уроков. Если подарок предназначался высокопоставленному лицу, та находила невозможным отказать в такой просьбе, и несколько воспитанниц вследствие этого не посещали уроков неделями, а то и месяцами.»
В старших классках девушек обучали кулинарии. Вот как, по воспоминаниям Елизаветы Водовозовой, проходили такие уроки:
«Девицы старшего класса, соблюдая очередь, по пяти-шести человек ходили учиться кулинарному искусству. К их приходу в кухне уже всё было разложено на столе: кусок мяса, готовое тесто, картофель в чашке, несколько корешков зелени, перец, сахар. Одна из воспитанниц должна была рубить мясо для котлет, другая толочь сахар, третья - перец, следующая мыть и чистить картофель, раскатывать тесто и разрезать его для пирожков, мыть и крошить зелень. Но такие кулинарные упражнения не могли, конечно, научить стряпне, а были скорее карикатурою на нее. Воспитанницы так и не видели, как приготовливают тесто, не знали, какая часть говядины лежит перед ними, не могли познакомиться и с тем, как жарят котлеты, для которых они рубили мясо. Кухарка смотрела на это как на дозволенное барышням баловство и сама ставила кушанье на плиту, опасаясь, чтобы они не обожгли себе рук или не испортили котлет».
При этом не стоит считать, что все ученицы легко справлялись с учебными предметами. Так, в «Отчёте классных дам об успеваемости и поведении учащихся за 1913 год» указывается, что «в 6 классе 6 воспитанниц оставлены на второй год».
В КЛАССЕ НА УРОКЕ
Во время уроков девушки не только не могли между собой даже перешептываться, подсказывать или списывать, но и должны были сидеть с правильной осанкой. Пространство класса также было строго регламентировано, ведь ученицы не имели права без разрешения менять места, на которые их посадили.
Все девушки должны были относиться к персоналу как к авторитетам, а следовательно, чтобы не пошатнуть их позиции: нельзя было перебивать преподавателя, отвлекать «какими-нибудь замечаниями или вопросами». Однако на каждый вопрос преподавателя ученицы обязаны были давать мгновенный ответ и при этом обязательно вставать даже во время короткого ответа.
Без указания преподавателя урок не мог считаться завершенным.
О своем появлении в классе рассказывала выпускница Московского Екатерининского института писательница и переводчица Софья Дмитриевна Хвощинская (1828 -1865): «Классная комната была далеко не нарядна: две черные доски на стенках, исчерченные мелом, и ряды скамеек с пюпитрами. Девицы, на скамейках впереди меня, смотрели, не шевелясь, на учителя.»
Вот как описывает Мария Воропанова свое первое появление в классе: «Я внимательнее стала рассматривать соседок, класс и сидящую передо мной даму. Прямо за маленьким столом сидела дама в сером платье с золотым пенсне в одной руке и с толстым карандашом в другой. Поминутно пенсне направлялось то в ту, то в другую сторону; другая же рука отбарабанивала по столу массивным карандашом. Институтки вытягивались при этом, застывали в своих неподвижных позах и пугливо смотрели на свою классную даму. Другой стол, стоящий недалеко от классной дамы, предназначенный для учителя, — такой же небольшой, желтый и стоял в уровень с классом; сбоку находилась черная доска. Скамейки с высокими пюпитрами в три ряда, на скамейках заранее приготовленные тетради и перья с карандашами.
Я взглянула опять на своих соседок. Они сидели все так же неподвижно, но в то же время шевелили губами и поминутно глядели в раскрытые книги, осторожно их раскрывая. Я дернула свою соседку, желая узнать от нее, чем следует мне теперь заниматься. Соседка недовольно отодвинулась, мне не ответила и взглянула вопросительно на других, которые также упорно молчали. Я покраснела и пришла в смущение. Тогда подошла ко мне дама в сером платье и довольно внушительно заметила, что теперь ожидают учителя и должны повторять урок и не имеют права разговаривать, шевелиться, оборачиваться, глазеть по сторонам, а должны, уставив свои глаза в одну точку, повторять про себя урок. При этом, строго посмотрев на меня, она прибавила, что ее может только радовать то обстоятельство, что мое обращение к ученицам не вызвало нарушения раз заведенного порядка и что подобное нарушение не прошло бы безнаказанно для них. И дама отошла от меня.»
Среди методов преподавания преобладал метод беседы. Учебников долгое время вообще не было. Каждый учитель преимущественно вел свой предмет, пользуясь собственными записями, а ученицы переписывали каждый заданный им урок в тетрадь или записывали следом за объяснением учителя.
Позже, во второй половине XIX века, девушки учились по учебникам, которые использовались в мужских учебных заведениях, но знания по темам им преподавались в упрощенном виде.
На исходе XIX века для преподавания дисциплин естественного цикла применялись объяснительно-иллюстративный метод с использованием наглядности.
Для преподавания в институте в начальных классах приглашались лучшие преподаватели киевских гимназий, а в старших - профессора Киевского университета, со дня открытия института, взявшего над ним шефство.
«Были у нас в последнем классе,- пишет Мария Воропанова,- несколько выдающихся лекторов, они-то и будили в нас жажду знаний и любознательность. Они вносили жизнь и вызывали работу ума среди сонного нашего обучения. В их лекциях было столько осмысленности, захватывающего интереса, это вызывало в нас такой энтузиазм, что мы точно воскресали от какой-то умственной дремоты, предавались шумному восторгу, ходили точно в блаженном чаду.»
ЭКЗАМЕНЫ
Для перевода в следующий класс, ученицы по всем изучавшимся предметам сдавали экзамены.
Завершали учебу в институте выпускные экзамены. Вот как об этом рассказывает Е.Водовозова:«Выпускные, публичные экзамены были пустою формальностью,- каждая знала, что ей придется отвечать; сочинение писали заранее, учитель поправлял его, и оно зазубривалось слово в слово, - выученные наизусть сочинения задавали писать на публичных экзаменах».
Воспитанницы, окончившие полный курс обучения, получали аттестат, который позволял, не сдавая дополнительных экзаменов, получить свидетельство на звание «домашней наставницы», дававший право преподавания в четырех младших классах женских гимназий, а, кроме того, поступить в хорошие дома воспитательницами дворянских и купеческих детей.
Лучшим выпускницам вручали «шифры» (золотой вензель императрицы Марии Федоровны под короной, наложенный на александровскую ленту), золотые и серебряные медали. Для того, чтобы получить награду, было недостаточно просто быть отличницей по всем предметам - обязательным условием было все время учебы иметь высший балл (двенадцать) по поведению.
Формула была простой – на каждые пятнадцать выпускниц выдавали по одному шифру и одной золотой медали. Серебряную медаль получала одна из десяти. Прочие, проявившие старание во время учебы, получали книги с дарственным автографом от начальницы и почетного опекуна.
Помимо этого, лучшие выпускницы имели право на получение ежемесячной материальной помощи, выплачиваемой из средств института, а в старости - право на скромную пенсию из специального фонда Министерства народного просвещения, что при любом повороте судьбы избавляло их от нищеты.
ТОРЖЕСТВЕННЫЕ ВЫПУСКИ
В конце мая или в начале июня в институте проходили торжественные выпуски. Как правило, помимо начальниц, преподавателей и родителей или родственников выпусниц, на них присутствовали Киевский генерал-губернатор, попечитель Киевского учебного округа, уездный предводитель дворянства, Киевский городской голова, представители духовенства. Акт начинался молитвой «Царю небесный», в исполнении хора выпускниц. После секретарь институтского Совета прочитывал годовой отчет и вручал награды и аттестаты. Заканчивался торжественный акт гимном «Боже, царя храни» в исполнении выпускниц.
ИСПОЛЬЗОВАНА ИНФОРМАЦИЯ:
1.М.М.Воропанова «Институтские воспоминания» https://biography.wikireading.ru/102909
2.Е.Н.Водовозова «На заре жизни» http://az.lib.ru/w/wodowozowa_e_n/text_0020.shtml
3.«Быть в форме: костюм институтки как предмет одежды и идеологема. Чаcть I» nobledamosels.wordpress.com/2018/05/11/
4.«Девушки в униформе» https://duchesselisa.livejournal.com/216183.html
5.Ольга Фролова «Сон в холоде и недоедание: как на самом деле жилось в институте благородных девиц»»
6.Варвара Пономарева «Так праздновали Новый год в институтах благородных девиц». https://www.liveinternet.ru/users/institytka/post451757662/
7.Виталий Ковалинский «Воспитание благородных девиц»
8.Кохановська О. В. «Природничо-математична підготовка в інститутах шляхетних дівчат на українських землях Російської Імперії (ХІХ – початок ХХ СТ.)»
9.Тамара Сухенко «Інститути шляхетних дівчат в Україні в ХІХ столітті»
10.«Где учились институтки» https://www.nastyainikita.ru/3489_19478
11.Жовта І. І. «Діяльність колективу щодо зовнішнього вигляду та гардеробу вихованок київського інституту шляхетних дівчат у ХІХ – на початку ХХ ст.»
12.Жовта І.І. «Діяльність колективу щодо харчування вихованок київського інституту шляхетних дівчат у ХІХ – на початку ХХ ст.»
13.«Как кормили в институтах благородных девиц»