Валерий Иванович Тиунов – бывший следователь прокуратуры Октябрьского района г. Екатеринбурга – личность историческая. На пенсию ушел в возрасте 65 лет примерно в 1998, отработав в системе 40 лет. Отличался огромным под два метра ростом, громоподобным голосом и прямой речью без всяких лирических отступлений. Был циничен, прямолинеен и зачастую неделикатен. Первое время намеренно путал мою фамилию.
- Как, как твоя фамилия? Что-то я запомнить ее никак не могу: х.., х.., Х-йборисов что-ли?
Законченных громких дел за ним не числилось. Наверное, они были в прошлом. Да и какие громкие дела уже в предпенсионном возрасте? Срок продуктивной службы у следователя районной прокуратуры не долог. После пяти лет начинается спад, а потом деградация. А Тиунов смог отработать 40 лет, уму непостижимо!
Прокурору района, да и всему областному начальству работать с Валерием Ивановичем было очень не просто потому, что они все пришли в систему уже после него лет через десять, как минимум. Многие проходили у него практику.
Наша контора тогда размещалась на втором этаже деревянного барака. Весь первый этаж занимала милиция. И это в 90е годы в таком большом индустриальном городе-гиганте! Кабинет Тиунов никогда не закрывал и разговаривал всегда громко. Его допросы были слышны даже в других кабинетах.
- Да, ладно. Не верю. Да ты сама ему дала!
После таких бесед потерпевшие по изнасилованию, как правило, забирали свои заявления.
Меня он тоже наставлял.
- Не х… по куньим делам лишний раз дела возбуждать. Бабы - очень ненадежный народ.
Наш прокурор тоже громко разговаривал и любил иной раз в порядке разгрузки что-нибудь спросить у Тиунова с подковыркой. Двери у него в кабинете часто открыты были. Как-то правил он мой текст обвинения, устал; подмигнул мне и кричит в двери с хитрой улыбкой:
- Валерий Иванович, дорогой, подскажи, пожалуйста, чем изнасилование от развратных действий отличается?
В ответ слышится бас, как у протодьякона:
- Ну, ты чё, Леня, забыл что ли? Изнасилование – это когда, как обычно, но без согласия. А вот когда в жопу, то это разврат даже по согласию!
Потом оба хохочут на весь коридор. В канцелярии две девчонки молодые улыбаются. Привыкли уже.
При направлении первого дела в суд прокурор отправил меня к Валерию Ивановичу для проверки. Я показания свидетелей и потерпевших записывал, так, как нас учили преподаватели в институте, то есть почти дословно. У меня всего один эпизод был. В одном из протоколов свидетеля было записано: «Я также слышала от многих девчонок, что он (обвиняемый) не только ее изнасиловал, но и других с нашего общежития». Прочитав эту фразу, Тиунов страшно рассердился.
- А вот это ты на х-я записал? Это же «дослед» верный. Ты после этой записи должен всех опросить на кого она укажет и если они подтвердят изнасилование, то всех потерпевшими признать и новые обвинения предъявить. Это же работы еще на два месяца как минимум, а у тебя сроки вышли! И чему вас там блять учат.. После этих слов он вырвал протокол из дела, бросил в урну и сказал:
- Вот эту манду ты в суд не вызывай. У тебя и без нее доказательств хватает. А на будущее запомни: «Следователь - не писарь. Думай, что записываешь. Прокурору тоже ничего не говори».
Нас, следователей, всего было трое на район. Третьим была Аршинская Эмилия Алексеевна. Она часто отпрашивалась с работы из-за внука. Вся нагрузка падала на Тиунова. Все выезды на места происшествий осуществлял он. Как раз весна была, таял снег, и я впервые узнал новое значение слова «подснежники».
Один раз был выезд по факту обнаружения только, что родившегося ребенка. Там пограничная ситуация была: то ли новорожденный был мамой придушен, то ли плод прерванный. Ситуация необычная и прежде чем возбуждать дело по убийству нужно было назначать экспертизу. В уголовном кодексе написано: убийство человека. А тут непонятно что. В квартире к приезду Тиунова уже находились и начальник райотдела и прокурор и все были в растерянности. Валерий Иванович посмотрел на это нечто, взял в руки и спустил в унитаз.
- Что вы тут консилиум развели, нет тут никакого убийства. Все свободны!
Он очень рационально думал и всегда шел к цели по кратчайшей прямой. Годы многолетней работы вытравили в нем все сентиментальное, но я его не осуждаю.
Правя мои обвинения, учил:
- Ну что ты опять написал. Это кого он взял за руку? Не взял, а схватил! Чувствуешь разницу? Вот опять ты пишешь: повалил на кровать. Не повалил, а бросил! Ты что ебио мать тут сопли разводишь?
Или его коронная фраза: «ранее отбыв наказание в местах лишения свободы, правильных выводов для себя не сделал и вновь совершил тяжкое преступление».
В кабинете Тиунова с обратной стороны дверей в полный рост была кнопками приколота репродукция художника Пластова «Весна. В бане», где голая молодая женщина одевает ребенка. На многократные просьбы прокурора:
- Валерий Иванович, дорогой, убери ты эту голую девку куда подальше. Ну, ей богу перед людьми неудобно.
Тиунов категорически возражал.
- Эх, Леня. Такую девку и куда-нибудь? Это же искусство. Смотри: какие у нее груди!
Ходили слухи, что в свои шестьдесят Валерий Иванович еще к какой-то поварихе с мясокомбината наведывается. Вполне возможно. Выглядел он молодцом: стройный, высокий, с огромными ручищами. Поприжать то еще мог черт старый.
На день прокуратуры наш зам организовал в кафе вечеринку. Поместили нас с глаз долой от публики в малый зал. Выходить в туалет приходилось через общий. Там был накрыт большой стол. Времена - как при НЭП. С одной стороны безработица, невыдача зарплаты, очереди, талоны, а тут новые русские. Стол ломится от продуктов всяких. Проходя мимо, Валерий Иванович, уже под «мухой» остановился, обвел всех долгим ненавидящим взглядом, бросил:
- Вот всех вас тут, да на Колыму!
Во время одного из моих отпусков Валерий Иванович превратил мой кабинет в сушилку для вещей с трупов. Специальной комнаты в то время у нас еще не было. Вонь стояла страшная. При этом он совершенно не понимал причин моего возмущения.
- Ну что ты в самом деле? Что обижаешься то? У нас работа такая с говном человеческим связанная.
Коллектив тогда у нас был небольшой, и все дни рождения отмечали в прокуратуре. Самые запоминающиеся были связаны с Тиуновым. Прокурорская волга после обеда ехала к нему домой и загружалась продуктами в большинстве своем домашнего приготовления: сало, пироги, разносолы, домашнее вино, самогон, домашняя свежеиспеченная стряпня. Все это привозил его единственный сын, который не пошел по стопам отца, а выбрал гражданскую профессию. К концу рабочего дня приезжали и приходили многочисленные поздравители. Многое из их подарков оседало на нашем праздничном столе. Стол у Тиунова был самый щедрый.
Особенно тяжело с ним работать было молодым начальникам, в частности, замам по следственной работе. Еще при мне этой должности не было. Все они с позором вылетали из его кабинета, откуда слышался грозный голос:
- Блять, учить меня вздумал сосунок гребаный!
Когда писали на него докладные в область, то реакции никакой не было. Уволить такого мастодонта, застывшего динозавра времен доисторического материализма без потери своего авторитета никто не решался.
Но всему свое время. Проводили деда на заслуженный отдых достойно. Прощаясь, он не ронял слёзы. Заходил первое время, интересовался. Даже еще раз отметил с нами свой день рождения. Потом все реже, реже. Наше учреждение в его отсутствие заметно потеряло свою представительность и уникальность. Умер как-то резко, через семь лет. Упал по дороге, будто дуб старый от сильного ветра – разом.