Дни в дурке шли как назло медленно. К тому же, разочарований хватало: обычная больница, разве что на улицу не выпускают. Никаких вязок, дверей на замке и прочих возбуждающих штуковин. Врачу глубоко насрать, медсестрам и подавно. Люба ждала, что с ней будут вести долгие беседы или хотя бы заставят пройти тест на
депрессию, но ей просто капали глюкозу и давали какие-то таблетки на ночь. Правда, однажды пришел участковый, но и тому было наплевать, не меньше, чем всем вокруг. Вопросы он задавал преимущественно тупые.
- Откуда взяла таблетки?
- В аптеке купила, - медленно ответила Люба, стараясь не моргать слишком часто.
- Где взяла рецепт?
Люба пожала плечами.
- В какой аптеке взяла? Адрес помнишь?
Похоже, любин суицид волновал его куда меньше, чем свободная продажа фенозепама на районе. Забавно.
- Ну понятно. Выздоравливай.
Любе вдруг захотелось его остановить. Может быть, даже рассказать про аптеку, если ему только это интересно. Но она сдержалась. Участковый вышел из палаты, аккуратно закрыв дверь. Лучше бы хлопнул.
Со стороны соседней кровати доносилось клацанье ногтей по дисплею. Похоже, Юля активно сношает своему парню мозг, утверждая, что это из-за него она выпила целую бутылку паленой текилы. На самом деле, текилу эту разливали в SinCitу, куда она потащилась отмечать днюху подружки. Бедную Юлю так распидорасило, что со стороны это выглядело, как натуральный делирий. В общем, так она тут и оказалась.
Любу немного коробило, что врачу и правда было все равно, кто и как здесь оказался. Он смотрел на Юлю, писал что-то на планшете, а потом точно так же смотрел на Любу, не переставая строчить. Один раз он вяло спросил у нее причину попытки суицида.
- Меня все достало, - начала Люба. - Я не могу так жить больше.
- Понятно, - перебил ее врач, щелкнув ручкой. - Таблетки где взяла?
Их волновало одно и то же. Ну, почему это волновало врача, понять можно. Все они балуются палеными рецептами, и если начнется разборка, то проверять будут всех. Может, это был вообще его рецепт.
- В аптеке, - повторила Люба и отвернулась к стене.
Впрочем, Люба не знала, что она стала бы говорить, не будь врач таким равнодушным мудаком. Наверное,было бы еще хуже, начни он ее расспрашивать, ласково поглаживая по руке. Люба и сама не понимала точно, зачем она это сделала. Кажется, не последнюю роль сыграла ужасная трубка для диализа, торчащая в правом боку. Ни у одной из камвхор в том сраном паблике такой трубки не было.
Уже три месяца Любе было тошно смотреть на себя в зеркало. Поэтичные круги под глазами становились все менее поэтичными, кожа обвисла. Женя говорил ей, что она прекрасна, но было бы глупо в это верить. Особенно, когда он ясно дал понять, что ему нет разницы между сиськами Конохи и ее, любиными то есть, сиськами. Точнее,
Люба знала, что разница есть, да еще какая. Почему этот конченый не может ее понять?
- Слушай, у меня уже двадцать сообщений от твоего, - протянула Юля. - Может, ответишь? Могу сама ему ответить,
спорим, не отличит.
- Подождет, - отмахнулась Люба. - Ничего нового я там не прочитаю.
- Кстати, пишет еще какой-то Марк, - вдруг сообщила Юля. - Спрашивает, можно ли ему с Любой пообщаться. У тебя их двое, что ли?
Это было уже интересно. Люба приподнялась на локте и взглянула на соседку.
- Марк? Это друг Жени, наверное. Дай отвечу.
Понятное дело, что пишет он ей, пытаясь защитить своего дружка. Любе очень нравилось, когда начиналось что-то такое. Конечно, он передаст Жене все, от первого до последнего сообщения, поэтому можно было не особо стесняться.
Клацая по дисплею в свою очередь, Люба тем временем вспоминала, что же она знает о Марке. В общем-то, ничего.Женя рассказывал ей, что Марк его друг по группе, а еще как-то вскользь рассказывал о его лавстори с Алисой. Знакомы они толком не были, даже лайки друг другу не ставили. Строго говоря, обсуждать с ним отношения было не торт, но Любе почему-то нравилось смотреть, насколько упорно Марк ее уговаривает. У него получалось, кстати, куда лучше, чем у Жени.
В последнее время Люба уже начала этого Женю просто ненавидеть. Ее бесило, что он ей пишет какие-то односложные, тупые сообщения. О чем можно говорить с человеком, который не может нормально выразить свои мысли? Если они вообще есть, конечно. Все кругом орут, что Женя ее страшно любит, но разве можно так любить? Предлагать отношения, а потом в этот же день дрочить на чей-то нюдс? Врать, что такого не было? А теперь еще обижаться за то, что с него спрашивают за этот конченый поступок.
"Ты его ***сосишь за какую-то мелочь, которую ты возвела в абсолют, держа образ Жеки 16-го года в голове".
"Ты не знала его ирл, Люба"
"Ты видишь только то, что хочешь видеть)"
Хороший друг, подумала Люба. С ним можно в разведку. Хотя, наверняка он не в первый раз выступает адвокатом.
Эта их мужская солидарность всегда одна и та же, меняются только бабы, которым они строчат. Впрочем, общался Марк довольно приятно. Похоже, что до сих пор страдает по своей Алисе. Немного затянул, но это лучше, чем пачка жоп и сисек в сохраненках Жени.
Люба попыталась объяснить этому Марку, что думает по поводу камвхор, но тот ее тоже не понял. Или понял, но сделал вид, что нет. Хотя, может и сам такой же. Кидает дикпики налево и направо, выпрашивает нюдсы и сохраняет их где-нибудь в избранном. Почему все они такие циничные?
Любе было очень стремно, что ее собственные нюдсы сейчас тоже сохранены где-то между Конохой и Мариной. Интересно, а как он их сортирует? Наверное, каждая отдельной папки удостоена. Это ж прикольнее.
Юля вернулась из душа и забрала телефон обратно. Люба успела сказать Марку, что подумает над его словами. Женя тем временем прислал еще каких-то сообщений, половина из которых состояла из пары слов. Люба пробежала чат глазами, но не нашла в нем ничего, что заставило бы ее передумать. На деле все просто. Он
катается к ней, потому что это очень удобно: раз в три месяца трахать ее, а в остальное время дрочить на баб в интернетике. Он даже ни разу не заикнулся о том, чтобы самому переехать в ее город. Илья же говорил об этом каждый раз, как приезжал. Да и вообще он много чего говорил. Илья умеет произносить фразы, в которых больше одного слова.
Люба вытянулась в кровати и подняла одну руку, ту, в которой торчал катетер. Рука была худая и бледная, больничные стены выкрасили ее в какой-то синюшный цвет. Хорошо бы щелкнуть, когда мама принесет телефон. Без телефона вообще очень тяжко, а разговаривать с Юлей - скучно.
Закрыв глаза, Люба попыталась представить, что она и правда умерла. Наверное, там было бы темно и холодно, как в зимнем подъезде. И обязательно стоял бы запах дешевого табака. Такого же дешевого, как и вся эта тупая, никчемная драма.