Нация Книга вторая Часть третья Глава V, VI
Глава V
Прошедший в конце ноября обильный снегопад окончательно скрыл всю неприглядность текущего времени, сковывая сильными морозами не только землю, но и человеческие сердца, их души, исполненные дыханием нового времени - перестройкой, что всё еще продолжала орошать своей привлекательной силой большую часть населения страны -
во всяком случае тех, кто держал нос по ветру, находя в этом что-то «своё» резонное, что подсказывало их чутьё на ближайшее будущее.
Созерцание красок осенней поры быстро ушло в прошлое, не порадовав даже последними своими штрихами. Всё произошло быстро и незаметно, словно природе кто-то помогал избавиться от её красоты и привлекательности. Более того, это природное явление было похоже на этот раз на какое-то грустное и безысходное действие, напоминающее погребальное шествие, говоря лишь об одном - о
быстротечности жизни.
Начало декабря тоже мало чем порадовало, разве что очередной порцией крепких морозов, от которых даже солнце спряталось за тучи в ожидании неизвестно чего - может быть, даже чего-то катастрофичного, что может привести к глобальному
изменению. И такая погода продолжалась до середины месяца. Несмотря на холодный арктический фронт в Сибири, в Москве было довольно «жарко», поскольку там вовсю разгорались споры о «демократическом социализме», «социалистическом правовом государстве» и «плюрализме». Сторонники появившейся оппозиции требовали не сдерживания «глобальных» перемен, не изучения причин падения страны в пропасть, а наоборот, требовали от Горбачёва более радикальных демократических реформ; к тому же в это время не на шутку разворачивала свою работу парламентская оппозиция.
Весь этот спектакль походил на какую-то кукольную комедию, в которой играли все, кто не ленив, притворяясь, что умеют делать политику достойно и профессионально, а главное, во имя народа и для народа.
Депутаты демократической ориентации объединились в Межрегиональную депутатскую группу (МДГ), идейным вдохновителем которой выступал академик Андрей Сахаров. (В июле 1989 года на первой конференции МДГ он был избран одним из пяти сопредседателей вместе с Борисом Ельциным, Юрием Афанасьевым, Гавриилом Поповым и Виктором Пальмом.) Глядя на всё это с небес, Пушкин явно говорил: «Какая смесь одежд и лиц, племён, наречий, состояний!»16
16 Цитата из поэмы А. С. Пушкина «Братья разбойники» (1825).
Несмотря на разношёрстный состав и наличие противоречий, все участники МДГ противостояли «агрессивно-послушному большинству», добиваясь отмены 6-й статьи Конституции СССР о руководящей роли КПСС, введения института президентства, принятия демократического закона о печати.
Ко всем этим «новшествам» люди относились по-разному: кто-то радовался такому тендему, кто-то - наоборот, выступал противником этой оппозиции, зная все скрытые действия, а проще говоря - подковёрные игры этих интриганов, похожих на моль, блох и прочих паразитов. Больше всего раздражали лидеры МДГ Михаила Горбачёва и его номенклатурных оппонентов, особенно общественная позиция академика Андрея Сахарова17, которого ничем нельзя было остановить после его многолетней ссылки в г. Горький, где он провёл семь лет.
17 Сахаров Андрей Дмитриевич (21.05.1921;14.12.1989) - советский физик-теоретик, академик АН СССР, один из создателей первой советской водородной бомбы. Общественный деятель, диссидент и правозащитник, народный депутат СССР, трижды герой Социалистического труда, лауреат Сталинской и Ленинской премий, а также Нобелевской премии мира.
Горбачёв прекрасно понимал, что вокруг этого человека могут сплотиться самые известные и авторитетные люди страны, мешающие проводить в стране дальнейшую «перестройку». И этот факт его сильно беспокоил, тем более что близилась
всесоюзная стачка шахтёров, инициатором которой был Андрей Сахаров. Без всякого сомнения, акция имела бы большой резонанс, потеснив, а то и значительно снизив рейтинг Горбачёва. Доброжелатели Горбачёва не могли допустить подобного факта.
14 декабря 1989 года Сахаров неожиданно скончался от остановки сердца.
Узнав о смерти Сахарова, Горбачёв (в тесном кругу) не замедлил высказаться, сказав: «На одного грешника стало больше на небесах, на одного героя стало меньше на земле».
Неожиданная смерть Сахарова не осталась незамеченной и в обществе, все только и говорили: «Сахарова убили, убили каким-то новым ядом, разработанным в лабораториях КГБ, следы которого не остаются в организме человека». Были это слухи или очередные домыслы, никто толком не знал, да и не хотел знать, поскольку общество жило своей жизнью, а власть - своей, причём далёкой от народа.
Перестройка в СССР отозвалась и в соседних странах, в которых давно назрело желание политических перемен. Признание порочности концепции «реального социализма», пересмотр многих исторических оценок в Советском Союзе объективно ослабляли все правящие партии восточноевропейских стран. Всякое сдерживание властями социалистического режима, её командно-бюрократической системы только увеличивали волну народного гнева. Нужно было что-то делать.А делать было некому. В отношении дружественных социалистических стран Советский союз вёл себя уже по-иному, чем в брежневские времена, когда работала доктрина «ограниченного суверенитета». Теперь она напрочь была отброшена. Крики в Европе о «гибели соци-
ализма», его идей в Кремле уже никого не волновали, а значит, не могло быть и никакой помощи - ни финансовой, ни военной. Наступили времена, когда руководите-
лям социалистических стран нужно было думать своей головой и решать всё самим. К такому повороту событий, конечно, они не были готовы, потому что все правила государственного, общественного и политического развития в Восточной Европе
строились исходя только из установок советского руководства. Так было всегда с послевоенных времён.
В период перестройки всё изменилось.Советский Союз резко, если можно так сказать, без всякого предупреждения отмежевался от своей ведущей роли.Это решение не просто ослабило,а полностью парализовало деятельность партийных и государственных органов этих государств, лишив всякого запаса стабильности и прочности. Выяснилось, что без советской страховочной сетки эти государства (в той мере, в какой они существовали ранее) существовать не могут. Наступили новые времена. Брешь между властью и народом нужно было заполнять чем-то новым: новой политикой, новой идеологией, новой экономикой - вообще всем, чтобы не только сформулировать подходы к решению общественных задач, но и выразить изменение мышления, найти нужные механизмы для этого. Но ничто не делается так быстро в стране, где работала на полную мощность много десятилетий бюрократическая система, полностью зависимая от внешнего фактора, в данном случае - от СССР. Этой ситуацией воспользовалась оппозиция, молниеносно сориентировавшись на воле и интересах народа, не только выступая за прогресс, но и обещая все ценности демократии.
Массовые забастовки прошли практически во всех социалистических странах, и это движение было уже не остановить. Парламентские выборы становились нормой, победу в них одерживали всё новые и новые лидеры, которых не только никто не знал, но о
которых никто не слышал. Смена власти проходила быстро и бескровно, как по самому лучшему сценарию. На смену социалистическим режимам всё чаще и чаще приходят режимы либерально-демократические. На этом фоне происходит рывок к рыночным
и смешанным системам хозяйствования. Все поняли, что лагерь социализма полностью распадается и возврата к прошлому уже не будет.
Падение Берлинской стены, к уничтожению которой призывал Горбачёва ещё 12 июня 1987 года Президент США Рональд Рейган, произнося речь у Бранденбургских ворот в честь 750-летия Берлина, окончательно решило исход социалистических стран. Рейган говорил: «Мы слышим из Москвы о новой политике реформ и гласности. Некоторые политические заключённые были освобождены. Определённые иностранные радиопередачи новостей больше не глушатся. Некоторым экономическим предприятиям разрешили работать с большей свободой от госконтроля. Это - начало глубоких изменений в Советском государстве? Или же это символические жесты, которые должны породить ложные надежды на Западе и усилить советскую систему, не изменяя её? Мы приветствуем перестройку и гласность, поскольку мы полагаем, что свобода и безопасность идут вместе, что прогресс человеческой свободы может принести только лишь мир во всём мире. Есть один ход, который Советы могут сделать, который был бы безошибочным и который может стать символом свободы и мира. Генеральный секретарь Горбачёв, если вы ищете мир, если вы ищете процветание для Советского Союза и Восточной Европы, если вы ищете либерализацию: приезжайте сюда! Господин Горбачёв, откройте эти ворота! Господин Горбачёв, разрушьте эту стену».
И Горбачёв сделал это. После чего начался «Парад суверенитетов».
Как человек добродушный и открытый, Горбачёв всё больше и больше общался с руководителями капиталистических стран, с теми, кто ещё вчера были заклятыми врагами не только СССР, но и всех социалистических стран. Но больше всего
его привлекали Америка и Англия с их коммерческим духом. Именно у них он надеялся получить не только моральную, но и финансовую помощь для свержения ненавистного тоталитарного коммунистического режима - того самого, что привела его к власти. Поэтому общаться с руководителями соцстран у него не было уже никакого энтузиазма. Доктрина Синатры 18 давала ему де-юре отказ от демонстрации «своей руководящей роли» в отношении соцстран. «Карта бита!», - говорил он в отношении всех руководителей соцстран, произнося эти слова торжественно и величаво, зная, что за ним стоит большая сила.
1818 Доктрина Синатры - так прозвали внешнеполитическую доктрину СССР, которая в конце 80-х годов провозгласила намерение советского руководства не вмешиваться во внутренние дела других государств.
Это решение восходит к выступлению представителя МИД СССР Геннадия Герасимова в популярной американской телевизионной программе «Доброе утро, Америка» 25 октября 1989 года. В своём комментарии Герасимов в шутку назвал новую внешнеполитическую доктрину СССР доктриной Фрэнка Синатры, имея в виду знаменитую песню Синатры «Я это делал на свой лад» (англ. I Did It My Way), - так и другие страны будут далее жить каждая на свой лад.
Горбачёв думал, что, получив ходули от лидеров США и Англии, он сможет смело взойти на трон, чтобы и дальше удивлять народ стилистикой своего мышления, где отрицание смысла есть его утверждение. Но, в силу своей необразованности и заносчивости, он глубоко заблуждался.
Многие руководители соцстран, переживая нелёгкий период, видя надвигающуюся беду, говорили ему в лицо, что это очень опасный путь и что он может привести не просто к трагедии, а к геополитической катастрофе, поскольку, как они говорили, «капитал обрести и невинность соблюсти не получится, так как многое придётся потерять, от многого придётся отказаться и это нанесёт непоправимый вред всему миропорядку».
Что они имели в виду под этими словами, сказать было сложно. Было известно лишь одно - они прекрасно знали, что говорили. Но Горбачёва слова вчерашних друзей лишь раздражали; он по-прежнему был неумолим и твёрд в своих помыслах, и решениях, поэтому всё, что ему говорили, было не только не услышано, но и опровергнуто несомненным доказательством выгоды того, что он делает. Он был
убеждён, что вся «правда» - на его стороне. Именно поэтому он рвался в дело с новой силой.
Радостные встречи с лидерами капиталистических стран (которых становилось всё больше и больше) только подтверждали его правоту,вдохновляя на новые политические шаги. И не беда, что в стране, где он был руководителем, становилось всё хуже и хуже жить, главное, что он лично был удостоен величественного света со стороны ведущих держав мира - США и Англии.
Опираясь на мощную пропагандистскую систему США и Англии (которые, надо сказать, с радостью включились в борьбу за новый передел мира),Горбачёв уже не сомневался, что его «победа» впереди, и всякие там соцстраны уже не могут играть на его
пути какую-то важную роль. Ему хотелось быть этаким голубем мира, извещавшим о конце коммунистического режима как «казарменного коммунизма» и рождении новой эпохи, где не только исходным пунктом станут политические преобразования, но
и будут учтены все принципы демократии, выработанные человечеством.
Под этим своим «хотением» он был уверен, что, разрушив один мир, он сможет построить другой, тот, о котором он мечтал всю свою жизнь и ради которого добивался власти. Он был уверен, что этот «новый мир» ждёт его как мессию, предоставив право осуществить всё то, что явилось объективным результатом развития закономерностей и тенденций предшествующего общества. Ему крайне важно было заявить о себе: что он значим, что он на виду, что его знают во всём мире, и это была для него высшая ценность. Он совершенно не понимал (или не хотел понимать) то обстоятельство, что быть полезным для общества - это не стремление
к своему личному, это не стремление к своим желаниям, а нечто большее и значительное, что определяло бы ход событий. В первую очередь это говорило о том, что, как человек одержимый, Горбачёв был лишён проникновенной образности, проницательной мудрости и знаний об истине. Более того, как номенклатурный чиновник он был лишён всякой разделительной линии: «трон» и «власть» звучало
дня него куда выше, значимее, чем всё остальное.
Временами казалось,что он возомнил себя богом, что ему определять-кого миловать, а кого ожесточать. Да, он был одним из тех, кто вершил судьбы людей, но он не понимал (или не хотел понимать), что провозглашённые им реформы распространятся и на него, поскольку он был той же глиной, а проще говоря - маленьким кусочком общего сосуда-горшка. И что слова его (по отношению к остальной части сосуда) должны быть не в убедительности, не в обмане, а в явлении духа и силы.
И это вовсе не какая-нибудь «формальная логика», а законы Вселенной. Вот и получается: если судить Горбачёва по благодати, а не по делам, то благодать
уже не может быть благодатью в той форме, в которой она предстаёт, а если судить его по делам, то это уже не благодать, иначе дело не есть уже дело.
Благодаря такому поведению советского лидера сотрудники ЦРУ придумали даже новый термин «бархатная революция».
Глава VI
В суматохе последующих дней Сомов всё чаще и чаще стал задумываться над тем, на что тратится жизнь. Он даже вывел некую процентную формулу: оказывается, что шестьдесят процентов всей своей жизни человек тратит на работу, тридцать процентов - на дурные дела и на безделье, а остальные десять процентов - на семью. «Такая “пропорция”, - думал он, - вряд ли может добавить нам тонкости
ума, чтобы нас очеловечить. При таком процентном соотношении, конечно, ни о каких проявлениях нравственных поступков и человеческих чувств говорить не приходится, отсюда и результат… Если нас кто-то и спасает в этой жизни, то это наш внутренний голос, который постоянно бросает нам три предупреждающих слова: “Только не это!” Но и он, к сожалению, подводит нас иногда». Помня правило, что бумагам люди доверяют больше, чем своим глазам и ушам, Егор нет-нет, да и стал записывать
свои мысли в дневник, в том числе и по этому поводу, думая о том, что, если эта «истина» есть в голове и на бумаге, то человек так или иначе задумается над своей жизнью. И не только для того, чтобы избежать всего дурного, но и для того, чтобы привнести в свою жизнь что-то новое, ведь моральные инстинкты врождёнными не являются. Этим новым занятием он удивил не только себя, но и Наташу. Было ли это баловство или всерьёз - он не знал. Но он прекрасно понимал, что писательский труд - это в первую очередь работа над собой, над той «процентной формулой», что делает человека чёрт знает кем, и начинается он с малого - заметок, где все
мысли и слова должны буквально выкристаллизовываться, прежде чем они станут драгоценными искрами. Как понимал и то, что любой текст - это результат большого труда, и над ним нужно работать, чтобы вложенная в произведение суть не раз-
дражала, а напротив - звучала «во весь голос», переходя в исключительную принадлежность.
Видя новое увлечение мужа, Наталья отнеслась к этому скептически, помня, видимо, поговорку: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Но прошло немного времени, и она стала проявлять всяческое любопытство к этому занятию мужа, боясь,
видимо, чтобы он не написал там лишних слов.
Егор, конечно, прекрасно видел ироничные взгляды жены, но всегда оставлял их без всякого внимания, зная, что может выслушать, что-нибудь не совсем лестное, тем более что ему этого не хотелось, поскольку он хорошо знал её отношение к литературе, и то, что она в карман за словом не полезет. «Во всяком случае, - думал он, - литературным скудоумием она не страдает, всегда говорит то, что
думает».
Времени для подобного рода занятий у него особо не было, поэтому занимался он этим от случая к случаю. К тому же многое зависело ещё от его настроения и желания. В этом плане он сравнивал себя с путешественником, который, пока не соберёт рюкзак и всё необходимое, не отправится по заданному маршруту. Ему нужно было время, чтобы осознать (хотя бы до какого-то предела), что в его жизнь входит нечто новое, прекрасное, чему он должен найти в себе место. Чтобы не только выражать свои мысли, но и видеть далеко то, что не видит, порой, человек, чтобы потом отразить суть увиденного и происходящего. Причём делал он это, не столько открывая в себе новые качества человека пишущего, сколько для интереса. Если честно, то делать дневниковые записи он всячески побаивался, поскольку это было делом новым и совсем неожиданным для него. Особенно побаивался он слов, здраво осознавая, что маленькая капля чернил, падая на мысль, подобно росе, производит то, что заставляет думать, размышлять, не говоря уже про слово «писатель», которое ко многому обязывало, но желание записывать вышло далеко за его сомнения.
И хотя записей было немного, вот что он написал за последний месяц в своём дневнике:
«10-го ноября. Пятница. 22.00.
1. Всё больше нахожу полезного в том, что веду дневник: чувствую, как очищаются мысли и фразы. Пусть в этом мне видится не только полезность, но и своего рода романтика без всякого присущего призрачного мира, радостного видения, развлечений и прочих опасностей. (Сказав “опасностей”, я не оговорился, так как считаю развлечения именно опасностью и ничем иным.) Хочу рассеяться в жизненном многообразии и писать о том, что близко душе. Главное - не придаться в этом деле спешке.
Спал плохо. С вечера почувствовал головную боль и слабость. Видимо, где-то продуло, а может, и что-то иное, кто знает. Ночью вставал пару раз: пил чай с лимоном и дочитывал Мопассана, его статью о Тургеневе. Приятно, что великий французский писатель, глава реалистического направления 19-го века Мопассан считает (наравне с поэтами Пушкиным, Лермонтовым и романистом Гоголем) Тургенева величайшим гением русской литературы и что Россия должна быть ему обязана глубокой и вечной признательностью за драгоценное его искусство - незабываемые произведения, которые выше всяких похвал и славы. К сожалению (это чисто субъективное мнение), не все писатели учат размышлять так, как это делал Тургенев. Некоторые наставляют на путь заблуждений, заводят в такие тупики, что не выбраться. Но это так, к слову.
Утром разбудила Наташа. Встал с головной болью, но тут же постарался обезвредить её какой-нибудь свеженькой идеей - не получилось: страшно хотелось спать. На работу поехал разбитый и уставший, думая временами о том, чтобы скорей был
выходной.В электричке заметил таких же невесёлых и пасмурных людей, как и я. “Масло в огонь” подливал и тот факт, что в электричке было грязно и пахло креозотом. Уловив мой оценивающий взгляд, сидящий напротив меня мужчина лет пятидесяти с сединой на висках спокойно заметил: “А что вы хотите: как в стране, так и в электричке. Всё зависит от среды”. - “Почему от среды, а от людей, что, ничто не зависит?” - спросил я. “Так уж получается, что от людей в этой жизни ничто не зависит, историю делают личности, а проще говоря - враги или обидчики”,
- сказал он. “А люди?” - удивившись его словам, спросил я. “А люди, - с ухмылкой задумчиво ответил незнакомец, - ну как вам сказать: не разобравшись в сути, людям всё равно, куда и за кем идти. У них нет ни принципов, ни убеждений. Люди - это просто толпа. И тот, кто обладает достаточной харизмой, владеет ею”.
Когда мужчина сказал эти слова, его лицо вздрогнуло. Он нахмурился и на мгновение опустил глаза, видимо, подумав о чём-то своём. Глядя на него, чувствовалось, как он колебался… продолжать или не продолжать говорить?
Рядом сидящие пассажиры молчали, искоса глядя на него, возбуждая в себе всё больше и больше внимания, недоверчивости и как будто боязни. Смелость суждений мужчины явно вызывала у них интерес, но соглашаться или возражать ему они
почему-то не хотели. Никто не хотел. Возможно, боялись затрагивать эту тему, а возможно, понимали то обстоятельство, что в этих вопросах должна была быть более высокая ясность ума. Никому, видимо, не хотелось оказаться в неловкой ситуации -
мне, если честно, тоже, поскольку я понимал, что у каждого человека есть своя ахиллесова пята.
“Сейчас ведь так, - нехотя продолжил мужчина, глядя в тёмное окно электрички, за которым тускло мелькали огни фонарей, - никто не хочет нести ответственность за всё то, что происходит вокруг. Люди отучились быть строгими судьями - вот и результат”.
Слушая мужчину, я понимал, что он говорит правильные слова, что всем нам не мешало иметь бы частичку сердечной широты, но никто не хочет подвергать себя опасности. В знак согласия (из вежливости) я улыбнулся и даже, помнится, качнул головой. Этот знак, видимо, мужчина расценил по-своему, сказав: “Никто сейчас не хочет думать о стране. Живём, хлеб жуём, да и тот скоро закончится”.
Посмотрев на мужчину, я ничего не сказал. Потом он опять начал что-то говорить, пытаясь, видимо, разговорить хоть кого-то, но все молчали. Я тоже молчал. Мне, если честно, говорить не хотелось. Не потому, что не видел в этом смысла, а просто не хотелось, поскольку я помнил, что молчание иногда бывает сильнее всяких слов. Хотя сам факт “безобразия” в электричке, конечно, очень сильно обострял
моё сознание, да и не только моё, но и пассажиров, что сидели рядом. Причём на всём пути. В какой-то момент я подумал о том, что выживание человека - это его суть, и от этого никуда не денешься. Можно, конечно, бесконечно размышлять о бытии, ругать кого бы то ни было, делать какие-то умозрительные заключения и выводы, но все они вряд ли приведут нас к пониманию жизни с её нравственными и духовными законами. Не знаю. Во всяком случае, мне кажется, что без элементов сложности наша жизнь была бы скучна и теряла бы всякий смысл. Конечно, мысли глупые, но боюсь даже представить ту ситуацию, когда всё было бы хорошо: остановится всё, что ни возьми, замрёт, потеряет смысл, поскольку не будет воли к Совершенству - вот это уже беда будет так беда, и не просто беда, а что-то более страшное…
2. От комплексного обеда в столовой была сильная изжога, пришлось даже выпить воды с содой. Немного полегчало, но ненадолго.
3. В конце рабочего дня было собрание партактива. Вопросов было много, скажу о главном: в партийной организации ГХК остаётся всё меньше и меньше коммунистов - все, к сожалению, бегут... Многие коммунисты демонстративно выходят из партии назло тому, что происходит на ГХК. Говорят и такое: “Раньше КПСС обладала политическим авторитетом, а сейчас её и в грош не ставят, зачем нам оставаться в такой партии”. В принципе, людей понять можно: монополия партии утрачена, теперь
она уже не может давать этим членам серьёзный социальный патронаж, который был необходим для продвижения по служебной лестнице. Отсюда и результат. Короче, чем всё закончится - неизвестно. Но всё очень плохо.
4. После работы забежал в универсам “Адмиралтейский”, чтобы купить продуктов, но полки магазинов уже пустые… купил, что было. В выходные будем думать, что и как. Может, съезжу в Красноярск. Хотя там тоже полки пустые.
5. Странно, конечно, что мне пришла на ум такая мысль, но раньше рабочие и крестьяне (я имею в виду - до революции) практически не употребляли слово “труд”, хотя трудились с утра до вечера. Это было так естественно. А сейчас это слово так
затёрли, что хуже уже не бывает. Оно всюду, куда не взглянешь, даже на крышах домов, а работать всё равно никто не хочет.
15-го ноября. Среда. 21.30.
1. Очень холодно. А ведь вся зима ещё впереди.
Сегодня приехал на работу в переполненной электричке. Такое бывает очень редко, но бывает. Люди спокойно стояли и молчали. Никто не возмущался. Как будто так и надо. Не успел приехать на работу, как узнал, что в ночную смену погибла женщина. О причинах не говорят. Подумал о том, что между жизнью человека и жизнью книги есть что-то общее. И это “общее” - случайность. Человек, как и книга, может жить и умереть от разнообразных, случайных факторов, не зависящих от него. К примеру, от любви и неприязни, от чувства добродетели и чувства уместности, от убеждений и теорий, от человеческих симпатий и предрассудков. И эти факторы вечны.
2. С обеда ждали комиссию из Москвы. Опять будут обсуждать вопрос о дальнейшей судьбе реакторов по выработке плутония. Из-за непогоды рейс отложили… комиссия приехала вечером. Так что работа начнётся завтра. Кому-то эти реакторы стоят
поперёк горла.
18-го ноября. Суббота. 22.00.
1. Вечером гуляли всей семьёй, правда, недолго.
Во-первых, на улице достаточно морозно, а во-вторых, у Наташи болят ноги и поясница. Хотя я всячески настаиваю на том, чтобы она побольше ходила, но она и слушать меня не хочет. Зато с Лизой проблем нет: домой не загонишь.
2. После обеда звонил в Томск матушке. Хотелось узнать: что и как?
Разговаривали не долго. Сказала, что всё нормально. Хотя, судя по голосу, я понял, что она что-то не договаривает. Помимо всего прочего, я почувствовал,
что душевная рана всё ещё кровоточит… да и навряд ли когда зарубцуется, ведь они с отцом были как одно целое. Да, трудно ей сейчас. Смерть отца оторвала её
от жизни, от тех радостей, что она испытывала. Сейчас ей нужна новая жизненная сила, способная дать ей новый смысл жизни. И такой силой может быть только любовь: любовь к детям, любовь к внукам, то, что является в жизни постоянным и неизменным. Успокаивать и спрашивать матушку я не стал, зная, что от этого ей будет ещё больнее. Да и чем я помогу ей помочь? Разве что перезвонить… через несколько дней. Дай бог, чтобы всё было хорошо.
19-го ноября. Воскресенье. 23.15.
1. После обеда ходили всей семьёй в драматический театр на детский спектакль “Бременские музыканты”. Очень понравился. Особенно Лизе. Ребёнок был в восторге!
21-го ноября. Вторник. 23.00.
1. Стали известны некоторые подробности работы комиссии из Москвы.
Оборонный заказ на производство плутония решено всё же, снять Кроме того, рекомендовано произвести конверсию предприятия. Основными видами деятельности ГХК определить: транспортирование и хранение отработанного ядерного топлива (ОЯТ); производство тепловой энергии для отопления и горячего водоснабжения Красноярска-26; вывод из эксплуатации объектов оборонного комплекса; строительство “сухого” и эксплуатация “мокрого” хранилища (ОЯТ); создание завода по производству МОКС - топлива для реакторов на быстрых нейтронах; создание опытно-демонстрационного центра (ОДЦ) по радиохимической переработке (ОЯТ).
Во всей этой истории мне непонятно одно: кто кому оказывает услуги - мы США, или США нам?
25-го ноября. Суббота. 22.45.
1. Все эти дни голова кругом, мысли путаются про эту чёртову конверсию. Ох и умники же эти американцы, кого хочешь обманут. С помощью своей “правды” они не просто обнадёжили, но и увлекли всех наших специалистов чёрт знает куда. Да так,
что мы бросили все свои манатки, лишь бы угнаться за ними. Не понимаю, как можно было сдать такой объект без единого выстрела. Парадокс - вот единственная правда.
27-го ноября. Понедельник. 23.15.
1. Несмотря на то, что очень устал, лечь придётся попозже: приболела Наташа. Говорит, простыла. А что на самом деле, сказать сложно. Во всяком случае температура есть, причём высокая.
2. Почему-то подумал о том, что такое счастье. Мне кажется, что у многих женщин искажённое понимание на счёт счастья. И вот почему: связывая свою жизнь с мужчиной, они всем своим существом ждут от него это счастье, думая, что он наделён какими-то особыми качествами, властью над вещами, над деньгами, притягивая их своим разумением и прочими способностями, вместо того, чтобы обещать самой это счастье, если она считает себя сильной, а не только кокетливой и болтливой. Мне кажется, чтобы было в семье счастье, женщина должна быть Мастером, а мужчина - Инструментом, а не наоборот. Исхожу из простой житейской логики: хороший Мастер никогда не выберет для работы плохой Инструмент, а только хороший. Отсюда и качественная работа, отсюда и радость, и счастье и т. п. По-другому, уверен, быть не может.
28-го ноября. Вторник. 22.00.
1. С утра уехал на работу с большим волнением: у Наташи была опять температура; попросил её, чтобы днём вызвала врача. Слово сдержала: днём приезжал “скорая”… диагноз, как всегда, ОРЗ. Уже “легче”. Для знающего, как говорится, достаточно и
немногого: будем лечиться простыми народными средствами. Кстати, в воскресенье нужно будет забежать на рынок купить мёду.
30-го ноября. Четверг. 21.45.
1. Вот и заканчивается ноябрь. Скучать в этом месяце не пришлось… Да что там: удивляться приходилось каждому прожитому дню, в котором было место и хорошему, и плохому. Наташа с Лизой уже спят. Наташе стало полегче, но слабость ещё не прошла. Хотел почитать, но что-то не хочется. Вчера звонил в Томск матушке. Как я и предполагал, есть вопросы… но они касаются Светланы: что-то у них с Василием не
так, причём достаточно серьёзно… Всех тонкостей она не знает, поэтому говорить о крайней степени их отношений она не стала. “Разберутся, - сказала она взволнованным голосом, - не впервой”.Не знаю? проблема это или нечто другое, но мне бы очень хотелось, чтобы всё у них наладилось. Звонить сестре не решаюсь, поскольку не знаю, что говорить, да и надо ли говорить что-то в этой ситуации. Хочется, чтобы разобрались со своими проблемами сами.
2-е декабря. 22.15.
1. День прошёл спокойно. С утра шёл сильный снег. Да что там - снегопад! Город засыпало снегом. Коммунальщики, как всегда, не справляются, что-то всегда им мешает выполнять свою работу. Впрочем, как и везде. В ближайшие недели, видимо, придётся готовиться в командировку. Куда, пока не говорят. Сказали, что недели на три. Наташе пока ничего не говорю, чтобы не переживала. Лишние эмоции ей сейчас ни к чему. Тем более что я сам ничего толком не знаю.
4-е декабря. 22.00.
1. Сегодня опять были разговоры о закрытии реакторов. Вопрос окончательно решён и обжалованию, как говорится, не подлежит - вот такие нынче дела. Все специалисты переживают, да что там переживают - болеют за это дело, не понимая, почему
у руководства такой фанатизм. Плохо то, что во всей этой истории не разберёшь, где слабая сторона, а где сильная, кто прав, а кто нет.
После всяких разговоров и суждений на меня нахлынула опять какая-то ностальгия. Нет, это не та ностальгия, что зовёт меня в далёкое прошлое, - про это надо забыть, - а та, что лишила общество всякой надежды. Сколько ни думаю, не могу понять, как работает сознание народа, который является не только свидетелем, но и участником процесса разрушения. Ломаю голову над тем, что происходит с разумом этого народа и выступает ли разум как сила торжества.И что в данном случае нам желаннее и роднее - желание единства или хаос и абсурдность всего происходящего? Где обязательно присутствуют бессмысленность, безысходность, разрушение и, наконец, смерть.
Как всё же сложно и трудно осознавать факты, которые ведут к преждевременной гибели общества и личности. Ещё труднее осознавать, что ты ничего не можешь сделать, поскольку ты - песчинка в этом океане противоречий. Я где-то читал (не знаю, насколько вписывается это в картину сегодняшнего дня), что, если общество сознательно уходит от решения важных социальных вопросов или поддаётся соблазну личного благополучия в ущерб общечеловеческому, то возмездие не заставит долго ждать это общество. Это будет или распад общества, или его физическая
гибель. Связано ли это с высшими силами природы или с богом, сказать сложно. Во всяком случае я не готов это сказать. Но я уверен в другом - в том, что код жизни общества, впрочем, как и человека, существует. И любые отступления от него губительны как для общества, так и для человека.
Впрочем, никакой Америки я не открываю: сколько существует человечество, столько говорят и о человеческой глупости - видимо, она не исчезнет и будет всегда. Во всяком случае этот факт остаётся неизменным.И это печально. Но меня волнует не столько эта сторона, сколько то, что человечество решительно занимается самоуничтожением. Народом обуревает скептицизм, он перестаёт тянуться к вере, к истине, люди становятся пешками в эфемерной партии, которыми уже вовсю играют преступники, облачившись в светлые одежды, отнимая будущее у всех поколений. Будто есть у него на это право! Будто эта земля со всеми её богатствами досталась только им, чтобы вершить судьбы народов и страны. Непонятно одно: почему, видя всё это, народ безмолвствует?
Так кто же всё-таки в этой ситуации - настоящий преступник?»
На этом записи закончились.
Глава VII
Наступила третья декада декабря 1990-го года. (Продолжение следует)