В В 1944 году, осенью, когда мне только исполнилось девять лет, мимо нашего дома проходила незнакомая женщина. А мы с сестрой и братом сидели на скамеечке около ворот.
- Детки, - ласковым голосом обратилась она к нам, - вы одни дома? Я могу дать вам много карамелек.
И показала три конфеты.
Наши глаза вспыхнули. О, конфеты! Несбыточная ечта!
- Но мы обменяемся, - продолжила она.
- А на что?
- Вы мне вынесете что-нибудь из маминой одежды или обуви, вот и всё, - улыбнулась она и снова повертела конфетами.
У меня в голове что-то щёлкнуло.
«У мамы же есть сапожки-ботиночки, почти новые», - вспомнила.
Я сбегала в дом и принесла их.
- Не отдавай, - забеспокоился пятилетний Вовка.
- Да, они у мамы одни-единственные, - поддержала Любашка, - она их знаешь, как бережёт.
- Не волнуйтесь, - успокоила их уверенно, - я всё беру на себя.
Однако женщина дала нам только три карамельки. Те, которые показывала.
- Я примерю обувь моей подруге и вечером принесу вам остальной кулёк, - обманула нас и, довольная, ушла.
Только мы успели развернуть бумажные обёртки и положить конфеты в рот, вернулась мама.
- Что это вы жуёте?
И брат всё ей рассказал. Как мама подпрыгнула!
- В какую сторону она пошла? – такого крика мы от неё ещё не слышали.
Она побежала в указанную сторону и минут через пять вернулась с ботиночками под мышкой.
Меня привязала к воротам и била толстой верёвкой до тех пор, пока я уже не могла даже кричать. Потом отвязала и ушла в дом, обессиленная, красная, с трясущимися руками и выбившимися из-под платка волосами.
Я в страхе с трудом перешла улицу и постучалась к подружке, которая жила в подвальном помещении. Окна их квартиры были на одном уровне с земляной дорогой, по которой ходили прохожие. Подтянувшись до подоконника, можно было видеть только ноги идущих людей. В комнате всегда было темно и сыро.
- Спрячь меня, - попросила.
Подружка затолкала меня в сарай под скамейку, а скамейку накрыла длинной тряпкой. Я лежала на животе и не могла повернуться от боли. А по окровавленной спине ходила крыса размером с большого кота, длинная, противная и страшная. Я отмахивалась руками, сколько хватало сил. Во мраке красными бусинами сверкали мерзкие глаза.
Не помню, как я оценила мамины действия тогда, но став постарше, поняла, что моё сердце заполнено до краёв безграничной благодарностью. Что женщину, которая во время войны в одиночку растила троих детей, не давая им голодать, работала на заводе и в огороде, выбивалась из сил, стирая одежду, заготавливая дрова, ремонтируя старый дом можно только безмерно уважать и преклоняться перед ней. За то, что все трое детей выжили, выучились, встали на ноги.