Сагалиен - любви родник. Книга 2. Артём. Главы 1-5

 
ГЛАВА 1.
Самолёт оторвался от взлётной полосы и круто взмыл в ночное небо, развернулся над уютной долиной, оставив внизу притихший, мерцающий огнями город, и взял курс на запад. Туда, где ещё догорал багровый закат, словно хотел догнать уходящий день и продлить его, хотя бы на мгновение.
Артём смотрел в иллюминатор, а перед глазами видел только растерянное лицо Лины, застывшие капельки слёз в уголках глаз и боль в потемневших зрачках. Под крылом бежали цепи гор, мелькнуло побережье, а потом только чернеющая бездна моря внизу.
; Как мал остров... Вот уже и Татарский пролив, - подумал Артём и закрыл глаза.
Чем дальше самолёт удалялся от Сахалина, тем сильнее он ощущал подступающую пустоту где-то глубоко и больно. Место её определить было невозможно, потому что она заполняла всего его. Он вздохнул, попытался выдохнуть, но вместо этого из его груди вырвался стон. Дядя Вася тревожно посмотрел на него и крепко взял за руку:
- Артём, ну, ты соберись, ты же мужик, в конце концов.
- Всё нормально, дядька, это перегрузки.
- Я подумал, что из-за Лины так горюешь. Скоро встретитесь, осталось всего ничего. Артём, я знаешь, что надумал, может, махнём втроём на свадьбу? А? Как ты смотришь на это?
- А что? Это было бы здорово!
- Полина поедет, я в этом уверен. Можно было бы и Катьку с Зиной
взять, но накладно будет.
Тут только Артём вспомнил Катю свою двоюродную сестру, дочку дяди Васи, рыжую с непослушными кудряшками девчонку, упрямую и вечно надоедавшую ему, сколько он помнил себя. После армии он её так и не увидел, потому что Катя уехала в Волгоград со стройотрядом. Катерина училась в автодорожном институте и мечтала строить аэропорты и аэровокзалы наперекор всему геологическому и журналистскому роду Пановых.
- Дядя Вася, а какая Катька сейчас?
- Катерина Васильевна стала весьма интересной особой, очень самостоятельной и всё такой же упрямой. Не пишет, не звонит и приезжает, как снег на голову. Этим она очень похожа на свою тётю. Вся
она есть полное противоречие всем нам и нашему укладу жизни.
- Дядь Вась, а мне кажется, что она, наоборот, в вас. Романтик и
бродяга.
- Какой же я бродяга?! Я работаю. Профессия у меня такая - геолог.
- А мама Зина? Такая же путешественница.
- Это точно. Если бы не Катька, она бы тоже поехала со мной.
Хабаровск принял их душной влажной ночью и переполненным вокзалом. Народ спал вповалку: на ступенях, на полу вестибюля, на газонах - везде, где только можно было лечь. В Хабаровске самолёт делал дозаправку горючего, поэтому всех пассажиров высаживали на неопределённое время. В зале ожидания, естественно, мест не было и всем пришлось просто выйти на улицу и стоять у аэровокзала с курившими таксистами. К Артёму и дяде Васе сразу же подошёл мужчина, предложивший поездку в город.
- А что, Артём, давай рванём на Амур, искупаемся, когда ещё такой
случай выпадет, - сказал дядя Вася, - сейчас только узнаю, на сколько нас отпустили.
Тут как по заказу объявили, что четырнадцатый рейс задерживается
до шести утра по хабаровскому времени.
- А-а, поехали! Здесь всё равно негде приткнуться, - махнул рукой
Артём, - посмотрим какой он Амур-батюшка.
Таксист с удовольствием рассказывал и показывал город: памятник Ерофею Хабарову - первопроходцу края, обелиск Героям Гражданской войны, знаменитый Амурский бульвар, при этом напевая «Амурский вальс». Он высадил их у входа в парк и пообещал приехать к пяти часам.   
Артём с наслаждением нырнул в воду и ощутил полнейшее блаженство, рядом фыркал довольный дядя Вася.
- А что, брат, красотища, какая! Махина, а не река. Левого берега
не видно, как море.
- Нет... - вымолвил Артём, - море солёное. - От этих слов у него
опять что-то сдавило в груди, и он увидел потемневшие глаза Лины.
Артём лёг на спину и, глядя в небо, прошептал, - Я люблю тебя, девочка моя, - потом улыбнулся и сказал, - дядя Вася, а Лина всё-таки научила меня лежать на воде. Я представляю себя бревном, хотя она убеждала быть соломинкой или льдинкой. Но бревно как-то надёжнее, правда?
- Пока не станет топляком, - резюмировал дядька.
- Всё равно, пока оно намокнет...
В парке расположились на лавочке. На востоке брезжил рассвет и с его наступлением стал вырисовываться противоположный берег Амура. Дядя Вася дремал, а Артём думал о Лине. Ещё на острове у него возникло желание написать о ней, и он уже знал, что напишет. Конечно же, о "Зарнице", о том, как это правильно, потому что, когда мальчишки пойдут в армию, для них уже многое будет известно и сам факт пребывания на службе не будет таким неизведанным и устрашающим. И как замечательно, что есть такие старшие пионервожатые, как Лина Азарова - дочь замполита части Азарова Алексея Васильевича. Лине, конечно, это может не понравиться, но должен же он сдать зачёт по профессии. Артём не заместил, что последние слова сказал вслух, на что дядя Вася прореагировал весьма бурно. Он вскочил и закричал:
- Опоздали? Да?! Сколько времени?
- Дядь Вась, так инфаркт можно получить. Я же сказал, что спать
не буду. Отдыхай.
- Так какого ты тогда орёшь?!
- Я не заметил…
- Ну, парень, что творится с тобой. Сам с собой разговариваешь. Сколько ещё нам лавку здесь делить?
- Уже четыре.
- Давай-ка, ты теперь подремли.
- Нет, я не хочу, в самолёте высплюсь…
- Всё о Лине горюешь?
- Обо всём понемногу.
- Скажу тебе, сынок, таких женщин судьба не каждому дарит. Пове-зло тебе. Она мне мою Зину напоминает. Глазами. Такая в них лю¬бовь и верность, аж, дух захватывает и мороз по коже. Вот как глядят...
Артём удивлённо посмотрел на дядьку.
; Да, да, что, не веришь? И мне, брат, повезло. А, Лину твою, я
сразу понял. С первого взгляда она полюбила тебя, словно ждала.
Такое бывает редко, но метко, на всю жизнь. Ну, что на посошок
сплаваем?
Артём мотнул головой.
; Тогда вперёд.
Амур курился утренними туманами и красоты был необыкновенной. Чайки, то и дело выдёргивали рыбу из воды, распевали птицы. Природа пробуждалась, и только двое непонятных мужчин орали и резвились, как дети, внося переполох во всеобщую гармонию. Откуда-то появился милиционер и очень сердито потребовал предъявить документы, подозрительно ощупывая их взглядом.
- Пьяные что ли?
- Разрешите представиться, товарищ старший сержант, Пановы Василий
и Артём. Пассажиры с авиарейса, задержали до шести утра, - отчеканил Артём, - решили искупаться, душно очень.
Милиционер всё так же подозрительно смотрел на них, проверяя документы.
- Да не пьяные мы - дыхнул дядя Вася.
- Тогда что кричите на весь район, люди-то спят ещё!
- Так, это... Мы же в парке.
- А, в парке людей, по-вашему, нет? А служащие?
- Извините, что разбудили, товарищ старший сержант. Да нам пора
уже на аэродром.
Милиционер отдал документы, козырнул и дружелюбно предложил сопроводить и помочь с транспортом.
Через час они сидели в самолёте, теперь уже убегая от наступающего нового дня. Зрелище было, воистину, сказочное: впереди – тёмно-фиолетовый горизонт, позади – алое зарево.
Артём, наконец-то, уснул, чему очень был рад дядя Вася. Поведение племянника в последние часы сильно волновало его. Понять Артёма можно: первое настоящее чувство к женщине захлестнуло парня через край.
- Кабы дров не наломал, - думал Василий Алексеевич,  нежно глядя на
уснувшего.

ГЛАВА 2
В аэропорт Домодедово они прилетели пасмурным дождливым вечером. Пахло прелой листвой и неожиданно нахлынувшей осенью. На Сахалине буйствовало лето, а в Москве после жаркого августа и лесных пожаров в Подмосковье, природа с радостью отдалась ливневым дождям, сбрасывая последнюю высохшую листву, лишь газоны сияли молодой весенней  зеленью.
Первое желание Артёма было неожиданным: хотелось развернуться и этим же рейсом улететь назад. И он, наверняка, сделал бы это, если бы не дядя Вася.
; Сейчас едем к нам, и никаких нет, - сказал он строго, чувствуя
немое противоречие племянника, - нас хоть не ждут, но догадываются,
я намекнул Зине. Артём, давай переключайся, хватит нюни разводить,
ты же  солдат, в редьку твою салат.
Артём знал, что дядька так ругается очень редко, что говорило о его сильном   волнении. Надо сказать, что это подействовало положительно, он подхватил рюкзаки  и   ходко двинулся к выходу на электричку, которая стояла недалеко от аэровокзала. За ним следовал Василий Алексеевич, бережно прижимающий огромный букет осенних астр.
- Это, конечно, не сахалинские саранки, но вполне соответствует
моменту, как ты думаешь? - спросил он Артёма.
- Красиво...- равнодушно сказал тот.
- Так. Чтобы сегодня я не видел твоей кислой физиономии и завтра
и вообще, такое ощущение, что ты не влюбился, а извини, повесился на собственной любви. И не забудь позвонить отцу Лины, что мы благополучно долетели.
- Слушаюсь,- ответил Артём и отвернулся к окну.
- Нет. Это просто невозможно видеть.
- Дядь Вась, ну, дай  мне, ещё хотя бы час, не могу я.
- Час и не минуты больше.
Когда они приехали на Павелецкий вокзал, в Москве была тёмная тяжёлая осенняя ночь. Нырнув в метро, они быстро добрались до станции "Аэропорт" и двинулись вглубь района, удаляясь от Ленинградского проспекта и Катиного автодорожного института.
Когда-то они все вместе жили в большой коммунальной квартире здесь же на Ленинградке, но в связи с ростом семей, им дали квартиру и дядька со своими переехал на улицу Часовую в новостройку. А Артём с мамой, бабушкой и дедом остались в трёхкомнатной. Сейчас квартира пустовала после смерти стариков и отъезда мамы. Артём, в основном, обитал на Часовой.
Не успели они открыть дверь, как на них налетело лохматое огненное визжащее существо, зачмокало, зацеловало с приговором и криком:
- Мамочка, вставай скорей, наши бродяги приехали!
- Катерина, удушишь, отпусти немедленно, - мычал отец, но высвободиться было не так легко, потому что девушка была весьма рослой и
довольно сильной.
Артём ахнул, когда увидел сестру:
; Ну, мать, ты и вымахала за два года, и чем только тебя кормили?
; Помидорами и капустой в Волгограде, - хохотала Катька, прыгая вокруг них.
Вышла сдержанная, аккуратно причёсанная тётя Зина, словно готовилась к встрече, смахнула слезу и нежно обняла мужа, который пытался вручить ей цветы.
-     Зиночка, здравствуй, любимая.
Катька потащила Артёма в комнату, при этом рассматривая брата.
- А ты тоже ничего, красавец  мужчина.
- Да, ладно тебе, скажешь.
- Нет-нет, скольким девчонкам сердца разбил?
- Ничего я не разбивал, на себя посмотри, сущая амазонка, не хватает колчана со стрелами и коня.
-   Как ты угадал, Тема, она занимается стрельбой из лука, бегает
на стадион Советской Армии через дорогу. Вроде получается.
Говорили долго за чашкой чая и бутылкой крепкого вина, да с малосольной кетой и свежей красной икрой: о газе на Сахалине, о богатом и прекрасном острове, о стройке, которая предстоит там, о том, как велика и красива их Родина. Катерина тут же решила строить в Южно-Сахалинске аэродром, потому что это не дело сидеть в Хабаровске сутками. Надо обязательно увеличить взлётную полосу, чтобы самолёт мог подняться с полными баками - это разгрузит Хабаровский аэропорт.
Дядя Вася собирался ехать в Холмск, строить плавучую буровую установку. Тётя Зина, врач-терапевт, решила пройти по дорогам А.П.Чехова и заняться медицинской практикой на Сахалине. Василий Алексеевич внимательно посмотрел на Артёма и спросил:
; Артемий, ну, делись с девчатами радостью. Те вопрошающе глядели на него.
Артём молча достал фотографии Лины.
- Кто это? - спросила Катя, - красивая.
- Ну-ка, дай я посмотрю, - бережно взяла фото тётя Зина.
- Я женился, - сказал Артём.
- Как женился? – в один голос ахнули женщины.
- Как интересно!.. - восторгалась Катька.
Тётя Зина же недоверчиво глядела на мужа. Тот утвердительно качнул головой.
- Тема, а почему же ты её не привёз?
- Она учится в педагогическом училище на последнем курсе. И самое
главное – 30 сентября у нас свадьба на острове.
- Ой, как здорово! Я тоже поеду на свадьбу! Папа, ведь вы возьмёте меня? Артём, миленький, я хочу тоже на остров?
- Решено! - твёрдо сказал дядя Вася, - едем все. И Полина тоже.
Ура-а-а! - Катька скакала по комнате, словно не Артём, а она выходила замуж.
Только тётя Зина всё также недоверчиво качала головой.
        -  Мамочка, а ты что не поедешь с нами? Ты должна, мы тебя всё равно заберём, правда, папа?
После такой новости никто не мог уснуть. Катька долго мучила Артёма расспросами о Лине. Дядя Вася с женой шептались в своей комнате. В конце концов, Катерина уснула, а Артём с открытыми глазами пролежал до самого рассвета, сна как не бывало. Видно сказывалось временное различие.
; На Сахалине - вечер. Лина, наверное, готовится к уроку. У неё
сегодня встреча с ребятами. Как она будет успевать? Ещё и театральная студия. Неугомонная, - Артём встал, достал листок бумаги и написал: "Здравствуй, любимая". Потом рука сама собой нарисовала самолёт, огромный кленовый лист на земле, метро "Аэропорт" и две весёлые рожицы, подписал: "Это Катя и тётя Зина". Затем нарисовал дядю Васю с букетом, себя с двумя рюкзаками: "Я дома". Потом он вышел в прихожую, накинул ветровку и осторожно закрыл за собой дверь.

ГЛАВА 3
Артём медленно брёл через дворы к своему дому. На улице было свежо, но дождь прекратился. Под деревьями лежали кучи опавшей листвы, пахло терпким горьковатым запахом осени, напоминавшим об ушедшем лете и приближении долгой зимы. Город просыпался, на тротуарах появились прохожие, где-то рядом шуршал шинами автомобилей Ленинградский проспект. Артём зашёл на почту, запечатал письмо и опустил в почтовый ящик, потом на телеграф. Там он отправил телеграмму на Третью падь Азаровым: «Долетели благополучно. Пановы».
Дома было неуютно, пыльно. Всё напоминало о давно прошедшей жизни. Артёму казалось, что минуло уже сто лет, когда здесь кто-то жил обыкновенной человеческой жизнью. Каждая вещь напоминала о том далёком и незнакомом времени. Только фото со стены с любимыми и дорогими лицами бабушки и дедушки светились тёплыми и знакомыми улыбками. Многие вещи хранились, как реликвии рода Пановых: дедушкино бюро, на котором ещё прадед отписывал приказы в почтовом ведомстве Москвы. Был он человеком видным и уважаемым. Благодаря ему, в то время произошла реорганизация всей почтовой связи, которая имеет место и сейчас. Бабушкино зеркало красного дерева, наверняка, из прошлого столетия. В нём хранятся лица многих лет и разных эпох. Тётя Зина просила Артёма ничего не выбрасывать, потому что это память из глубины веков, но жить в этом музее было очень тяжело. Ему не хватало времени, чтобы, наконец, разобраться в своём наследстве, но подсознательно он понимал, что это должна была сделать мама, поэтому никто, даже дядя Вася, не трогал музей "Пановых", как называли они между собой квартиру на Ленинградке дом четырнадцать. Когда мама уехала в командировку в Чехословакию, Артёму было тринадцать лет. Дядя Вася взял его вещи и сказал: "Будешь жить с нами, а то за Катькой некому смотреть". Да и так всё время он пропадал у них.
Артём проветрил квартиру, проверил водопроводные краны, показал язык Эйнштейну - это единственное, что ему осталось от родителя с подписью: "Любимому сыну от отца", как насмешка над самим собой, непонятной судьбой и над своим же отпрыском. Несмотря ни на что, Артём любил этот языкатый портрет учёного, потому что, именно, он знал его отца и видел его больше в жизни, чем он. С детства Артём помнил крепкие тёплые руки отца и частые ссоры его с мамой. Сам образ стёрся из памяти, но, однажды, когда ему было лет десять, дядя Вася взял его к себе. У них гостил какой-то мужчина с бородой и очень весёлым характером. Дядя Саша, так его звали, показывал фокусы и смеялся с ними до слёз. Был ли это отец? Тема эта была запрещённой, да и отсутствие его, компенсировал дядька, и Артём не очень задумывался, где его родитель. Когда же он осознал, что его отчество Александрович, дядя Саша часто всплывал в его памяти. И кто он? - Его таинственный отец, так любивший Эйнштейна и так бессердечно бросивший своего сына. Сейчас, когда Артём сам мечтал стать отцом, его мучило любопытство, что скрывается за этой семейной тайной, которую, как будто, все забыли, но, которая была у всех на виду, готовая раскрыться, как созревшая коробочка хлопка. И всего-то - кусок ваты. Так думал Артём, вспоминая годы службы в армии, огромные хлопковые поля, ароматные дыни и нещадное солнце Каракумов.
; Что скажет нам Полина Алексеевна Панова по приезду. Должна же она что-то, наконец, сказать? - твёрдо, чеканя каждое слово, проговорил Артём, листая дембельский альбом.
За окном разгорался день, солнышко пробивалось сквозь шторы, и редкие солнечные зайчики поползли по паркетному полу.
Ему, вдруг, захотелось широко раздвинуть тяжёлые портьеры, и увидеть бесконечные дали сахалинского моря, глубокое бездонное синее небо, пушистые сопки, звонкие ручьи. Он даже почувствовал запах ила Анивского залива. Артём закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. Весёлые золотистые смешинки карих глаз Лины предстали перед ним, её лицо, капельки пота над верхней губой.
; Лина... - прошептал он и улыбнулся, потом поднял трубку, чтобы
позвонить своему лучшему другу Репину Сашке или Шурке, так чаще
звали его близкие. Надо заметить, что Шурка был и другом по несчастью: его маман вообще уехала на пять лет в Америку. Она была журналистом международником. Сашку перед отъездом устроила в МГУ на факультет журналистики, не забыв при этом так натаскать по языку, что преподаватель   английского, милейшая Майя Станиславовна, проработавшая в дипкорпусе в Лондоне много лет, хваталась за голову и кричала на бедного Сашку:
   -   No American! English pliese!
Сашка гортанно рэкал и твердил:
    -   I am sorry, mam.
На что Майя Станиславовна падала на стул и просила:
     -   I am lady, mister Repin!
Весь курс хохотал на уроках английского, а Шурке ставили неуд за произношение. Зато в немецком ему не было равных. В трубке послышался сонный голос Шурки:
- Алло, кто это?
- Good morning mister Repin! How are you?
- Артём Панов? Здорово! Я думал, что ты никогда не приедешь, брат,
Ну, тебя и занесло на край света, можно сказать в прямом смысле.
- Саш, что у нас там, в университете, введи в курс событий?
- Можешь не волноваться. Полфакультета ещё не вернулось, ну, те,
что уехали в Сибирь на лес. Сегодня лекция для всех в актовом зале,
пригласили журналиста международника, говорят, только что из Америки. Хочу насчёт маман разузнать, поедем?
- Okay, mister Repin.
- Тогда в десять на нашем месте "Белорусская-кольцевая".
Артём посмотрел на часы, было девять. До метро десять минут ходьбы. Он поставил чайник, потом достал лист бумаги и написал: "Здравствуй, любимая", нарисовал здание университета, Ленинские горы с трамплином и Москвой-рекой, себя и Сашку. Подписал: "Я и Шурка идём учиться". На кухне засвистел чайник. Артём сложил письмо, положил в боковой карман. В старинном дубовом бабушкином буфете он нашёл весенние запасы индийского чая, ванильные сухари и пачку печенья "Крекер".
; Спасибо маме Зине, - сказал Артём, - вспоминая, как она заставила его взять попробовать её клубничного варенья. Оно было, действительно, необыкновенно ароматным.

ГЛАВА 4
Сашку он увидел издалека в окружении группы людей, запрокинувших головы и рассматривающих потолок метро "Белорусская". Он шпарил по-немецки и благодарная публика, раскрыв рты, смотрела на долговязого парня в круглых очках на носу, непохожего на русского, скорее на скандинава, но так хорошо говорившего и знающего историю Москвы и метро. Рядом с ним стояла девушка, поддакивающая: “Danke schon, Her Alex...”
Артём подошёл и строго сказал: “No German, mister Repin, English please!” Сашка, увидев Артёма, бросился ему в объятья, на что группа туристов радостно захлопала в ладоши.
- We are friends. Excuse me. Good buy, - вежливо раскланялся Артём
и потащил Сашку в вагон. Там они ещё долго шлёпали друг друга по
плечам.
- Ты что, Шурик, гидом устроился работать?
- А я слушал, слушал, как эта бедная девушка пыталась ответить на
заковыристые вопросы этих буржуев, представь, её спрашивают: “Правда ли, что Сталин использовал бесплатный труд военнопленных немцев на строительстве Московского метрополитена?”
- Ну, я и пошёл, так сказать, на помощь. Они у меня даже рта не
могли открыть. Ты видел, стояли, дар речи потеряв.
- Откуда группа?
- Из Германии. Это ж недобитые фашисты.
- Непохоже что-то. Они же из ГДР. Там фашистов нет.
- Ну, ладно, Артём, рассказывай, как съездил и вообще обо всём.
- Саш, давай сегодня к нам пойдём, я тебе всё покажу и расскажу.
- А почему такой таинственный вид? Я до вечера не выдержу.
- Сань, это надо видеть. Рассказать об острове невозможно, нет таких слов, понимаешь? Ты лучше о себе. Как ты?
- Я очень успешно сотрудничал в газете "Известия", правда, в основном, как корректор, но себя показал и на других посмотрел. Кое-что напечатал на правах внештатного корреспондента. Съездил к родственникам в Таллинн. Вот, брат, где отдых! Золотые пляжи Пирита - это что-то! Сосны, воздух! Мы с тобой обязательно махнём туда, и ты забудешь свою “тьму-таракань”. Да! Я читал твою статью в "Красной звезде". Вполне прилично, на зачёт тянет. Как у тебя с хвостами?
- Осталась зарубежка и современный русский язык.
- Ну, ты, брат, молоток, как это ты умудрился и армию отслужить
и от нас не отстать, мог же и не ходить в солдаты, а сразу раз и
офицер после учёбы. Уважаю... Скажи, зачем тебе всё это нужно?
- Для опыта, Шурка, для жизненного опыта. А потом, не забывай,
что я учился вместе с вами, но заочно. Правда, кое-что я запустил.
- Современный русский язык, я тебе скажу, надо как математику
учить. Все эти классификации - муть голубая, никому не нужная.
Главное потом, когда всё выучишь, оказывается, не так уж и сложно. Если что, я тебе помогу, и мы с тобой быстро разберёмся. Вот смотри: все звуки-фонемы классифицируются по участию голоса и шума, по способу образования, ну, какие органы участвуют: губы, язык, нёбо. Это - просто, главное понять...
Поезд загрохотал в тоннеле. Артём слушал друга, увлечённо, объясняющего ему мудрую и непонятную науку про звуки и буквы, о строении речи, но как выразить его тоску по любимой женщине. Её не хватало, он ощущал это всем своим существом, каждой клеткой своего тела, так, что сводило скулы и темнело в глазах.
- Саш, расшифруй мне слово "люблю".
Шурка уставился на друга через окуляры очков, и медленно спросил?
- Это жизненно необходимо?
- Да, очень.
- Ты знаешь, в произношении этого слова, в основном, участвуют
губы и огромное значение имеет то, чьи губы это произносят. Мои тебе не помогут, я так понимаю.
- Правильно понимаешь.
- Ты что серьёзно, Артём?
- Больше чем. Я женюсь 30 сентября на Азаровой Лине Алексеевне в посёлке  Третья Падь, Корсаковского района, Сахалинской области.
- Постой, я ничего не понимаю. Ты что поедешь туда на собственную
свадьбу?
- Да.      
- Ты ненормальный. Я знал, что ты выкинешь что-нибудь подобное, но такое?
- Саш, потерпи до вечера, пошли, нам выходить.
То, что Шурка уже знал о Лине, как-то облегчило его тягостное настроение. Во-первых, он пялился на него, периодически повторяя: "Ну, ты даёшь?". Наконец, Артём не выдержал, остановился, взял друга за плечи и сказал:
- Сашка, я так люблю её, что во мне всё кричит сейчас от того, что
не вижу, не слышу её, не чувствую рядом, ты понимаешь?
- Нет, Артём, у меня пока такого не было. А она не могла приехать
с тобой?
- Нет. Она заканчивает педучилище, четвёртый курс…
- Ну, и что? Закончила бы здесь.
- Сашка, она не может этого сделать.
- Ну, почему?!
- Потому что она - островитянка.
- Кто?!!!
- Островитянка.
- Русалка что ли?!
- Ну, и дурак ты, Шурка!
- Но ты так это сказал, как будто она может только плавать, и я
ясно вижу огромный русалочий хвост и длинные русые волосы.
- Нет. Волосы у неё каштановые, а глаза чёрные, как вишни.
- Да ты поэт, Артём. Я заинтригован. Так почему она не приехала
с тобой? Я всё же не пойму?
  -   Она любит остров. Нет, она боготворит его. Ты вот, любишь Москву?
- Да. А кто её не любит?
- А, что ты сделал для своего города?
- А что я могу сделать, я ведь не начальник коммунального хозяйства.
- Тебе просто всё равно. А она, как бы тебе сказать, ну, болеет что ли, всей душой даже за растоптанную бруснику на сопке, не говоря уже о свалке на мысе Крильон и опустевших рыболовецких посёлках.
- А она что, главный егерь Сахалина?
- Нет. Она - островитянка...
Подойдя к зданию университета на Проспекте Маркса, они увидели нескольких ребят и девушек из своей группы. За лето все возмужали. Долго делились впечатлениями о летней практике, кто, сколько заработал, где был, что видел и что написал. Игорь Казаков сказал, что сегодня для всех курсов факультета журналистики сделали одну лекцию на три часа.  Будет вести занятие журналист между¬народник Игорь Неверов, который прожил долгое время в Латинской Америке и объездил все страны этого региона, что на эту лекцию набьётся масса народа и даже бывалые "журналюги", так что надо занимать места.
Актовый зал был полон. На самом деле среди студентов были и довольно известные корреспонденты с фотоаппаратами и магнитофонами. Они заняли все места у кафедры. Майя Станиславовна разговаривала с двумя незнакомыми мужчинами. По её виду было заметно, что беседа эта не из  приятных. Она показывала одному из них на выход, но тот сопротивлялся. Шурка двинулся в их сторону, но Артём задержал его. Тут Майя Станиславовна увидела ребят и сама жестом руки позвала их. Когда они подошли к ним, Сашка понял ситуацию, улыбнулся, открыв все тридцать два зуба, с наслаждением зарокотал:
- Разрешите познакомиться? Как, вы из Канады?! Вы с группой туристов на экскурсии? А это ваш друг из Польши? Он учится в МГУ. А вы
журналист? Очень приятно, коллега. Вы хотите послушать лекцию.
- Сашка забросал иностранца вопросами. Тот показывал свои документы, убеждая, что любит Россию, потому что его предки русские, что его родители приезжали при Н.С.Хрущёве и делились опытом в разведении кукурузы и картофеля, а Латинская Америка его давно интересует. Майя Станиславовна делала отрицательные знаки. Сашка очень тактично просил канадца покинуть зал, потому что лекция только для советских студентов и журналистов и, что нужна аккредитация для посещения оного мероприятия.   Сашке таки удалось выпроводить досужего иностранца из зала, а его другу пану он шепнул на ухо:
- Дуй отсюда подальше и быстрей, если хочешь ещё учиться в МГУ, и следующий раз думай, что делаешь. Okay? You understand me?
Поляк захлопал глазами и обиженно возмутился:
- А почему нельзя?
- Ты дурак или притворяешься? За такие штучки у вас и у нас статью дают, и называется она "Измена Родине и  оказание помощи иностранному государству", тем более враждебному. Сделай так, чтобы мы, не говоря уже о той леди, тебя и твоего капиталистического друга никогда больше не видели и очень скоро забыли.   Тут Шурка закатил такую речь на чисто "американском" языке о великой дружбе русского и канадских народов, при этом сопровождая пару к выходу. У памятника М.В.Ломоносова они обменялись рукопожатиями и распрощались. Вслед Сашка показал пану Яношу внушительный кулак. Артём издали наблюдал за спектаклем, хохотал над другом и, подходя к нему, сказал:
- Я думаю, ты перепутал вуз. Тебе надо было поступать в МИМО. Ты же стопроцентный дипломат.
- Этому мне не надо учиться, потому что мои предки - дипломаты.
Гены, понимаешь, бунтуют. А вот грамоте подучиться нужно. Ну, пошли. Как я его, а?
Майя Станиславовна встретила ребят и усадила их прямо перед кафедрой, при этом поблагодарив Сашку. Этот канадец порядком ей надоел, а она плохо переносит американский сленг. Потом она что-то тихо добавила.
- Вот так, брат, надо зачёты сдавать, - гордо сказал Сашка, - спасибо маман, не зря она с пелёнок со мной "sleep my baby, I live you..."
Тут зал затих. На сцену вышли декан факультета и темноволосый,  похожий на молдаванина, человек. Был он очень загорелый, крепкого телосложения с прямым открытым взглядом. Декан представил Игоря Андреевича Неверова, журналиста международника, недавно приехавшего из Латинской Америки, который будет читать лекцию о положении в этом регионе. Игорь Андреевич попросил заготовить вопросы и передавать их на кафедру по мере прохождения темы.
Это не была лекция. То, что рассказывал Игорь Андреевич было настолько захватывающе и интересно, что многие, забыв про ручки и тетради, сидели и слушали увлекательные истории о далёких и прекрасных странах: Бразилии, Уругвае, Колумбии, Кубе. Он щедро делился своими впечатлениями о жизни, о людях и событиях, и было видно, что он неравнодушен к тому, что там происходит. Как и бразильцы, возмущён "тихой оккупацией" Амазонии американскими контрабандистами, промышлявшими стратегическим сырьём, миссионерами со счётчиками Гейгера с тайными аэродромами и  радиостанциями. Самое важное говорил Игорь Андреевич, что, если судить по главному счёту, если отбросить сие минутные житейские планы, то нетрудно увидеть, что все люди на земле рождаются с одной и той же мечтой и надеждой: прожить жизнь, если не головокружительно-счастливую, то, по крайней мере, спокойную, без трагедий, и несчастий, с минимально гарантированной верой в завтрашний день. Но самое главное, что нужно людям не только для счастья, но и вообще для жизни, - это мир. Безоблачное небо. Сознание того, что сын твой, призванный под ружьё, не погибнет в джунглях Вьетнама или в горах Никарагуа. А дочь или мать не станут вдовами. И дом не сгорит в напалмовом смерче. И солнечный свет не закроется для тебя и для всех людей земли чёрными ядерными грибами. Люди сознают, что раз¬делённый термоядерным противостоянием мир становится всё более неустойчивым, и начинают понимать, что именно наша страна прилагает главные, решающие усилия для превращения этого неустойчиво¬го равновесия в стабильную спокойную ситуацию. Отсюда - рост симпатий, надежды и благодарности, обращённых из самых дальних уголков к Москве, к Советской России, как нас часто ещё называют, и ко всем к нам, к советским людям”, - так закончил свою лекцию Игорь Андреевич. Весь зал встал и долго, дружно аплодировал. Игорь Андреевич очень растерялся и жестом попросил всех сесть. Майя Станиславовна, которая всю лекцию просидела рядом с ребятами и зорко наблюдавшая за порядком в зале, повернулась к ним и сказала:
- Кто бы мог подумать, что человек сделавший массу сенсационных
репортажей, скромен, как подросток, не то, что некоторые с Большого Запада, которых мы и не узнаем никогда. Вот вам и вся загадка русского интеллигента.
Ещё целый час Игорь Андреевич отвечал на записки с вопросами. В одной их них Артём спрашивал: "Как на западе относятся к советским людям?".
Игорь Андреевич прочитал записку Артёма и задумался, потом медленно сказал:
- Вообще, когда меня спрашивают, как относятся к нам в далёких
градах и весях, я всегда отвечаю, что отношение это неоднозначно. Прежде всего, оно никогда не бывает равнодушным. Точнее: нас или любят или ненавидят. Третьего не дано. Нас любят, нам симпатизируют, к нам испытывают дружеские чувства миллиарды наших друзей всех национальностей и цветов кожи на всех континентах. Их - абсолютное большинство. Но есть такие, и, повторяю их мало, но они тоже есть, которые нас боятся, и об этом забывать нельзя.
Сашка спросил: "Были ли незабываемые встречи и не пересекались ли пути с Репиной Надеждой?"
Игорь Андреевич улыбнулся и сказал, что они виделись в Вашингтоне перед отъездом, что он ждал этого вопроса, потому как Надежда Павловна просила его непременно связаться с Репиным Александром.
- А самой незабываемой была встреча с бразильским писателем Жоржи Амаду. Это потрясающая встреча и феерическая поездка по Сальвадору. Из калейдоскопа впечатлений память выхватывает яркие кадры: библиотека монастыря Святого Франциска, где мы с другом Виталием, помощницей Жоржи Амаду и его пятнадцатилетней дочерью Паломой окунулись в затянутый паутиной мир семнадцатого века, с его необъятными фолиантами на гигантских пюпитрах, с древним глобусом, черепом на столе и сухой чернильницей, из которой торчало гусиное перо. И, конечно, сам "Местре" - это синоним понятий "маэстро", "учитель", "мастер". Его страстная любовь к Баие - штату страны, где живёт душа Бразилии, потому что тут живут разные народы, но никаких расовых предрассудков здесь нет, только простота, сердечность и способность по-братски встретить любого гостя Земли.
Игорь Андреевич ответил ещё на ряд вопросов и, поблагодарив аудиторию, извинился, так как ему надо было ехать на телевидение. Студенты долго хлопали журналисту, провожая его из зала.
Шурка пошёл следом. Игорь Андреевич крепко пожал ему руку и сказал:
- Давно знаю вашу матушку. Она велела передать вам, что раньше будущей весны не ждать, и вот - эта ручка принесла ей удачу и имя в прессе, так она сказала. Успеха вам, молодой человек, и знайте, удачная мысль - это очень важно в нашей работе. Когда за день приходят две-три удачных мысли, этот день можно считать прожитым с толком.
Сашка вернулся к ребятам, когда они бурно обсуждали выступление Игоря Неверова.
- Нет, вы слышали, как он говорил. Нужно обязательно посмотреть его репортажи. Никто не знает, когда он будет на телевидении? - спросил Артём.
- Можно представить тогда, как он пишет, - сокрушался Игорь Казаков, -
нам, ребята, до таких монстров журналистики никогда не дорасти.
Сашка хлопнул Игоря по плечу и сказал:
- Не дрейфь, братва, у нас теперь есть ручка-самописка, которая
всех нас научит, как стать настоящим журналистом, - он достал из кармана обыкновенную ручку, ну, может быть, не очень похожую на советскую. - И запомните, что журналистика - это тяжкий кропотливый труд. Когда я разговаривал с Игорем Андреевичем, вот так близко, как с вами, я увидел в его глазах такую усталость и такую колоссальную убеждённость в нужности своей работы, что, честное слово, я зауважал, свою вечно работающую маман, и простил ей всё сразу. Кстати, ручка её. Говорят, благодаря, именно этому орудию труда, она стала известной. Да, и ещё, вы тут страдаете и мечтаете о сенсационных статьях? Так вот, ребята, главное, в нашей бумагомарательной жизни - одна или две "удачных мысли" в день, заметьте, в день, а не в минуту, час и так далее.
- Да, Шурка, тебе повезло, ты теперь такие мысли будешь штамповать ежесекундно, - резюмировал Артём.
- Да, ладно, тебе. Это просто подарок, а Надежда Павловна ещё не скоро приедет. Так что гуляем, Артюха! Где там твоя русалка, показывай!?
- Может, сначала поедим? - спросил Артём.
- Идёт, утолим физический голод, интеллектуальный мы ликвидировали. Как ты думаешь, Артём, мы когда-нибудь будем такими же, как он?
- Уверен, Шурка. Мне, кажется, мы живём в грандиозное время.

ГЛАВА 5
На Часовой их встретила встревоженная Катерина. Она долго ругала Артёма за исчезновение:
- Все подумали, что ты улетел на Сахалин, а папа хотел было ехать в аэропорт "Домодедово", но мама сказала, что всё равно мы тебя не догоним. Ты эгоист законченный, вот что я тебе скажу!
- Кать, ну, прости меня, так получилось...
Тут только девушка успокоилась и обратилась к Шурке:
- Саш, ты понимаешь, ушёл спозаранку, никому ничего не сказал.
Неужели нельзя было позвонить?
- Кать, у нас была лекция целых три часа. Мы только освободились.
Пока доехали...
- Идите на кухню! Там обед на плите.
- Катя мы поели в столовой, - сказал Артём и виновато пожал плечами, -  а где  отец?
- Уехал на работу, будет вечером. Мама на дежурстве. Артём, тётя
Полина звонила, очень огорчилась, что тебя не застала. Вот, - она подала ему бумажный листок, где было написано: 9 сентября в 15.00 Шереметьево - 1.
Он долго смотрел на ровный Катькин почерк:
- Значит, послезавтра я увижу мать и всё, наконец, прояснится, - подумал он и сунул записку в карман.
- Артём, сколько ты меня будешь держать в неведении? – спросил Сашка, многозначительно глядя на брата и сестру.
Катерина сорвалась с места и тут же вернулась с увесистым паке¬том фотографий. Она потащила Сашку к дивану, загадочно улыбаясь:
- Шурик, я тоже поеду на свадьбу. Мы все поедем. Слушай, а может и ты? А?! Я всё узнала: билет на самолёт стоит 150 рублей, а студентам скидка. Артёму нужен шафер, вот ты им и будешь, - тараторила она.
Сашка с интересом просмотрел все фотографии, на которых была, конечно же, Лина: вот - она на катере с дядей Васей, вот - в Охотском с лебедями, на море в Третьей Пади, в пионерском лагере в своей любимой артековской форме, вот - она ведёт концерт, улыбается, смеётся, грустит. Артём вместе с Катькой и Шуркой уже в сотый раз перебирал знакомые снимки, но перед его глазами стоял последний момент их расставания и он ничего не мог сделать, чтобы стереть из памяти эти кричащие  зрачки  Лины.
- Ну, брат, скажу тебе, таких девчонок я ещё не встречал, - сокрушённо вымолвил Шурка, - на русалку она, конечно не похожа, но на кинозвезду точно. Во! Наталья Варлей из "Кавказской пленницы". А я думаю: кого она мне напоминает? Слушай, и Джину Лолобриджиду тоже.
- Скажи ещё на Мэрилин Монро! Тоже мне знаток звёзд выискался, - произнёс Артём.
- И ни на кого она не похожа! Обыкновенная девчонка, как и все, -
обиженно сказала Катька, и тряхнула гривой огненных волос.
- Катюша, да ты у нас вообще Софи Лорен, - воскликнул Сашка и обнял девушку.
Катя вскочила и стукнула парня по рукам:
- Скажи ещё и номер бюста тот же, противный долговязый олух!
Сашка и Артём захохотали:
- Ты что Кать, ревнуешь нас к Лине?!
- Вот ещё не хватало! Делать мне нечего.
- Кстати, Кать, а вы с ней здорово будете смотреться. Ты - яркая
шатенка, Лина - жгучая брюнетка. Хоть в кино снимай, - сказал Саш¬ка, дабы уравновесить положение обеих девушек.
Кате это явно понравилось. Она мечтательно улыбнулась.
- Ну, кинозвёздами, может, мы и не станем, мне актёрская профессия совсем не нравится, а вот - стюардессами на международные авиалинии, мы бы прошли без конкурса. Представьте: выходим мы с ней в салон и говорим: "Добрый день, дамы и господа!". По-английски, конечно.
Шурка тут же всё это "прорекал".
- Ну, перестань, Сашка! Можно и по-французски, - Артём прогнусавил вслед за Шуркой.
- Ребята! Ну, Дайте мне договорить, - обиделась Катька.
- Нет, нет! Дальше уже ничего не будет в этом салоне, - сказал категорично Сашка.
- Почему? - удивилась девушка.
- Потому что, Катенька, самолёт упадёт на землю и разобьётся.
Глаза девчонки округлились.
- Почему упадёт?!
- Ты, солнышко, его просто продырявишь. С таким ростом только в
баскетбол играют или на посту, как дядя Стёпа-милиционер стоят, чтоб далеко видно было.
Катерина схватила полотенце.
- Ах, так! Ну, держитесь!!!
Ребята бегали по квартире, увёртываясь от разгневанной девушки,  наконец, они устали и спрятались от неё в ванной.
- Кать, прости! Мы больше так не будем. Ты самая красивая девчонка этого района, честное слово, - взмолился Сашка.
- И тебе прямая дорога не только  в стюардессы. Ты будешь здорово смотреться в комбинезоне и каске на строительстве аэропорта в Южно-Сахалинске, - продолжал Артём.
За дверью стало тихо. Они выглянули в коридор. Катерина стояла перед ними.
- А вот это я сделаю обязательно. Можете мне поверить. Этот аэропорт будет не хуже наших, а даже лучше. Он будет оснащён, как самый знаменитый международный, например, как Орли в Париже, или Хитроу в Лондоне.
Глаза Катерины светились изумрудно-зелёным светом, лицо пылало румянцем. И было в ней что-то такое стремительное и настоящее, что Сашка и Артём , наверняка, знали, что она построит этот аэродром.
Через полчаса сестра засобиралась на тренировку. За ней увязался Сашка, делая многозначительные знаки Артёму. На что тот показал ему кулак.
- Почему? - оскорбился Шурка.
- Потому что ты не пара ей. Да и телом не вышел.
- Я только провожу. И дел у меня дома хватает...
Артём проводил друга и сестру. Долго смотрел в окно, наблюдая, как Сашка добросовестно тащил спортивную сумку Катьки и старался выглядеть солиднее. Не сутулился, как обычно, но это не делало его взрослее.
- И когда она успела превратиться в красавицу? - думал Артём, любуясь стройной, хорошо сложенной девушкой.
- Да, пропал Шурка. Такая кого хочешь, околдует.
Потом он собрал фотографии, взял лист бумаги и написал: “Здравствуй, любимая”. Нарисовал Спасскую башню, Большой театр, универмаг "Детский мир" и подписал: "Мы знакомимся с Москвой". На другой стороне листа он нарисовал Катю и Сашку, и добавил: "Катька и Шурка идут на тренировку". Сложил письмо, достал учебник современного русского языка, открыл первую страницу, несколько раз перечитал её, но ничего не понял.
Раздался телефонный звонок. По зуммеру он понял, что междугородний. Артём взял трубку и услышал голос мамы:
- Алло, алло! Зина, это ты?
- Нет, это я.
- Тёма, ну, наконец, я тебя застала. Как у тебя дела в университете? Скажи, у тебя всё хорошо? Ты не болеешь?
- Всё хорошо, мама, не волнуйся.
- Тёма, я прилетаю девятого в три часа дня по Москве. Я так соскучилась по тебе, два года не виделись. Ты очень вырос?
- Как все, - сказал Артём.
- Артём, я сейчас уезжаю в Готвальдов к мужу. У него там съёмка. Звонить больше не буду. Ты встретишь меня?
- Да, конечно, мама. Обязательно.
- Почему ты такой грустный?
- Нет, тебе показалось.
- Тёма, передавай всем привет. Целую тебя.
- Я тебя тоже. До встречи.
Артём положил трубку, потом опять схватил её, но короткие гудки говорили о том, что связь оборвалась.
- Мама, я люблю тебя, - сказал Артём в пульсирующий эфир.