Борис Майнаев
ВОРОНЬИ ПЯТНАШКИ
Едва я переступил порог дома и шагнул на мостовую, как над головой раздалось резкое карканье. Я поднял голову. Знакомая ворона, как всегда сидела на своем месте. Облюбованная птицей сосна была немолода и уже потеряла половину своих верхних ветвей. На одной из оставшихся и балансировала на ветру ворона. Большая черная птица склонила голову набок и посмотрела на меня.
- Привет, подруга,- проговорил я негромко,- как ночь провела?
Ворона снова качнулась на ветке и, уравновесив себя хвостом, повернула голову в другую сторону, взглянув на меня другим глазом. Я знал, что сейчас она медленно спрыгнет на ветку пониже и снова каркнет. Так продолжалось уже больше двух недель. Она встречала меня, и мы здоровались друг с другом. Поначалу я думал, что каждое утро на сосне сидит другая птица, пока не приметил, что у той, что каркает, как только я перешагиваю за порог, белый бок. Точнее не весь бок, а одно из перьев левого крыла. Это было обычная черная ворона, и происхождение белой отметины мне было не понятно. Иногда мне казалось, что это просто мазок краски. Любопытная птица могла случайно задеть где-то свежеокрашенную стену или что-то подобное, а теперь выглядит в стае модницей. Иногда, я думал о том, что она могла родиться с этой отметиной. Тогда ее жизнь совсем не легка. Вороны, насколько я могу судить, не переносят в своей среде ничего выделяющегося. Еще одним вопросом для меня было наше ежедневное свидание. Она всегда сидела на одном месте и всегда, при виде меня сначала каркала, потом рассматривала меня и спрыгивала на ветку ниже. Один раз, я несколько минут постоял под деревом, ожидая продолжения «разговора». Птица, словно что-то пытаясь объяснить мне, время от времени каркала, но не улетала и не спускалась вниз. На мою речь она реагировала странно, поворачивала голову, рассматривая меня, то одним, то другим глазом, и снова каркала. Дошло до того, что я стал подумывать о том, что в нее вселилась душа какого-то моего знакомого, ушедшего в другой мир. И он, таким образом, пытается со мной связаться.
Один раз, в субботу, как обычно выйдя поутру из дома, я подошел к большому белому камню, лежащему на перекресте парковых дорожек, и принялся выкладывать из камней различные рисунки. Я думал, что смогу привлечь внимание белобокой вороны и найду с ней общий язык. Так я делал три или четыре субботы, но добился только одного. Ворона стала опускаться еще на одну ветку ниже и, как мне казалось, в ее карканье было больше добра, чем раньше. Хотя, это могло мне только чудиться.
Как-то в воскресенье, стоя у окна своего кабинета, я увидел странную картину. Моя ворона, заметив, машину, медленно поворачивающую в нашу улицу, вдруг слетела на дорогу и, дождавшись, пока автомобиль почти приблизился к ней, взлетела на свое дерево. Это было так странно, что я продолжил свое наблюдение. Машина проехала. Ворона каркнула что-то и стремительно опустилась на дорожное полотно. Не сразу, но я понял, что она не просто ходит, высоко поднимая лапки и внимательно вглядываясь в асфальт, а что-то подбирает с дороги. Наконец ей надоело бродить по земле и она, снова что-то выкрикнув, куда-то улетела. Я вернулся к столу и продолжил работу. Через какое-то время я снова услышал воронье карканье. Через окно я увидел ту же картину. Только в этот раз моя знакомая не опустилась на дорогу, а что-то сбросила на нее, пролетев довольно низко над серым асфальтом. Я где-то читал, что некоторые вороны, таким образом, раскалывают орехи и выклевывают их сердцевину. Могла ли моя знакомая проделать тоже самое? Сейчас она снова, проследив за проехавшей машиной, вышла на дорогу и принялась подбирать что-то с асфальта. В этот раз я решил одеться и сходить, посмотреть, что там делает птица.
Знакомое карканье встретило меня на пороге дома.
- Привет, подруга! – Ответил я.
Белобокая сидела на нижней ветке своей сосны. Она внимательно проследила за всеми моими передвижениями и, когда я вышел на дорогу, дважды каркнула. Это действительно были орехи. Раздавленные колесами машин скорлупки обильно покрывали асфальт. Похоже, что ворона часто использовала автомобили, как средство раскалывания орехов.
- Умница,- я похвалил свою знакомую. Она ответила мне своим обычным «ка-ар-р-р». Я посмотрел на птицу и сказал,- Ты никуда не улетай, я схожу домой за орехами и принесу тебе завтрак. Хорошо?
Она снова каркнула. Дома я наколол горсть орехов и вышел с ними на улицу. Белобокая была на своем обычном месте. В этот раз она, молча, смотрела на меня, склоняя голову то в одну, то в другую сторону. Я подошел к камню, на котором совсем недавно выкладывал различные рисунки, и положил на него очищенные ореховые ядрышки. В этот раз она коротко что-то выкрикнула, наверное, поблагодарив меня. Чтобы не смущать птицу, я отошел к порогу дома. Она некоторое время смотрела на меня, потом тяжело спланировала на землю. Ворона неспеша дошагала до камня, запрыгнула на него и принялась весело завтракать.
- Ну, вот,- проговорил я негромко,- а я все рисунками тебя развлекал.
Теперь каждое утро, поздоровавшись, мы принимались каждый за свое. Я выкладывал на камень орехи или небольшие сухарики. Белобокая спукалась вниз и принималась завтракать. Она до того осмелела, что, увидя меня, стала слетать с дерева и, потешно поднимая лапки, вышагивая в метре от меня, провожать до машины. Каждое утро я разговаривал с птицей, надеясь услышать от нее хоть одно слово. В ответ она каркала, но, как я заметил, тональность ее ответов изменилась. И было ли это и с ее стороны попыткой заговорить со мной или я просто стал замечать отличие в ее возгласах, не знаю?
Была суббота. С неба лил серый осенний дождь, и на душе было так же пасмурно и хмуро. Экран компьютера показался мне чем-то похожим на болотную ряску и вызвал головокружение. Поэтому я встал, оделся и вышел на улицу. Бесконечные нити дождя не были холодными, но и радости не приносили. Я сделал небольшой круг по району и вернулся к дому, только у самого порога поняв, что возвращаться в кабинет не хочу. Вдруг на глаза бросился участок сухой земли и одинокая скамья. Дождь не попадал на нее, задержанный шатром сосновых веток. Знакомая ветка была пуста. Легкая грусть не добавила мне настроения, но я шагнул под сень иголок и опустился на сыроватое сидение. Мелкие капли, может, шелестели, а, может, говорили о чем-то грустном. Эта песнь или шепот были так дурманяще однообразны, что я, похоже, вздремнул. Вдруг что-то упало прямо передо мной, глухой звук заставил меня вздрогнуть и прийти в себя. У моей правой туфли лежал белый камень. Я мог бы поклясться, что его только что не было. Но не успел я поднять голову, как рядом с камешком упал большой лесной орех. И в ту же секунду раздалось негромкое карканье.
- Привет, подруга,- обрадовался я, увидя на знакомой ветке белобокую ворону. – Орешков захотела или со мной поделиться хочешь?
Ворона склонила голову набок и, глядя на меня одним глазом, что-то снова каркнула.
- Жаль,- ответил я,- что мы не понимаем друг друга, но я искренне рад тебя видеть.
С этими словами я поднял орех, раздавил его между пальцами и, выбрав ядрышко, положил его на край скамьи.
- Не бойся, я тебя не трону.
На всякий случай, я отодвинулся на самый край сидения.
Ворона склонила голову на другую сторону и снова посмотрела на меня. Черная бусинка глаза, как мне показалось, была полна сомнений.
- Я даже дышать перестану. Ты только не бойся, садись рядом со мной и ешь свой орех. Ты его, наверное, с большим трудом добыла?
Большой клюв открылся и, не проронив ни звука, снова закрылся. Для большей достоверности я отвернулся и закрыл глаза. В тот же миг на меня пахнуло легким ветром. Я невольно открыл глаза и боковым зрением увидел черную ворону, сидящую рядом со мной. Меня и птицу разделяли метра полтора крашеной в зеленый цвет доски сидения. Зернышко черного глаза смотрело на меня. Я не шевелился. Большой клюв ударил в орех, и ворона переступила с ноги на ногу. Она, не спуская с меня своего взгляда, склевала орех до последней крошки, потом каркнула, наверное, поблагодарив меня. Какое-то время мы сидели, нахохлившись, рядом - большая черная ворона и человек в кожаном плаще и серой ворсистой кепке. На миг мне показалось, что мы оба думаем об одном и том же – бесконечном дожде и надвигающейся зиме. Потом птица оттолкнулась лапками от сидения и медленно поднялась на знакомую мне ветку.
- Вот и чудненько,- проговорил я, поднимаясь, мы хорошо посидели и поговорили. Ну, до следующей встречи.
День был не по-осеннему прекрасен. Яркое солнце ласкало чистое, голубое небо. Дома, уже посеревшие в ожидании холодов, вдруг выпрямились и стали моложе. Мне захотелось открыть окно, но от одного вида опустившейся ниже нуля отметины термометра, прикрепленного снаружи, мне стало холодно. В любом случае надо было одеваться и выходить. Несмотря на субботу, сидеть в квартире я не мог, потому что моей белобокой подружке нужен был завтрак. Едва я собрался отойти от окна, как заметил, свою знакомую ворону, что-то искавшую на асфальтированной дорожке у нашего дома. Она делала свой неказистый шаг, потом что-то подхватывала клювом, и снова шагала в сторону. Это было странно, но кривая ее передвижения была четко очерчена окружностью диаметром не больше полутора метров. Вот птица на секунду замерла, затем снова шагнула вперед, ударила клювом и опять шагнула, чтобы снова стукнуть серый асфальт. Я четко видел, что дорожка пуста, и мне было непонятно, что же склевывает ворона? Вдруг на серой дорожке что-то мелькнуло, и птица тот час шагнула вперед.
- Господи!- Вскрикнул я, рассмотрев, что удерживает внимание вороны.
Это были солнечные зайчики. Ветер трепал на балконе соседнего дома, что-то, отражавшее свет, и птица пыталась клювом поймать отраженный солнечный блик.
На душе стало тепло, и я невольно расхохотался. Первый раз в своей жизни я видел ворону, игравшую в пятнашки с солнцем. Состязание продолжалось минуты три, потом, крохотное облачко набросило тень на двор. Птица некоторое время все еще стояла на дорожке, словно, ожидая продолжения игры, потом каркнула что-то недовольное и взлетела на свою сосну.
Я, продолжая улыбаться, прошел на кухню, наколол орехов, оделся и вышел на улицу. Едва я направился к знакомому камню, как ворона, молча, спланировала вниз. Она опустилась на землю и, одним глазом, поглядывая на меня и, смешно переваливаясь, зашагала к своему столу. И, хотя птица держалась другой стороны камня, все равно это выглядело, как равное партнерство. Я нес подруге еду, а она шла ко мне навстречу. Ореховые ядрышки легли на камень. Ворона легко взлетела и, усевшись рядом с едой, принялась стучать клювом, собирая орешки. Я стоял рядом, но она только изредка, склонив голову, смотрела в мою сторону. Птица поела и, легко оттолкнувшись от своего «стола», взлетела на привычную ветку и только потом каркнула что-то. Наверное, поблагодарила.
Теперь, когда я выходил по утрам из дома, ворона, чаще всего, слетала вниз и шествовала неподалеку от меня к своему камню. На ветку птица поднималась только тогда, когда стол становился чистым, а я шел дальше.
- Вы даже ходите одинаково,- как-то пошутила моя жена,- вразвалочку. Только она качается слева направо, а ты - наоборот.
Падал снег. И картина, почему-то, не будила в душе ничего теплого. С белесого неба слетали снежинки, и не было в них ни добра, ни зла. Простой снег падал на обычную мостовую. И вдруг я испугался тому, что снегопад, всегда вызывавший во мне бурю чувств, сейчас был мне безразличен. Что это было?! Я остановился и поднял лицо к небу. Белые бабочки ледяной красавицы Зимы медленно кружились в увлекательном танце и, не замечая меня, неслышно опускались на землю. Дома, втянувшие в плечи стен, горбатые крыши, слепо рассматривали меня теплыми зрачками окон. Это было то странное время, когда день еще не ушел, а вечер еще не смягчил сумрак ожидаемой ночи. Мне показалось, что где-то в глубине двора каркнула ворона, но сосна, на которой, обычно, сидела птица, была укутана, шалью снегопада. Сквозь нее не было видно даже яркой зелени иголок.
Свирепое рычание, неожиданно вернуло меня в действительность. Я взглянул в сторону звука и вздрогнул. Метрах в трех от меня, преграждая путь к дому, стоял пес. Не сразу, но я увидел тупую голову и провалившиеся свиные глазки американского питбультерьера. Собака снова зарычала и шагнула в мою сторону. На свежем снегу появилась борозда от ленты темного поводка, свисавшей с его спины. Это могло означать только одно – пес вырвался из рук хозяина и сейчас, от собственной храбрости и неожиданно обретенной свободы, был агрессивен и опасен. Я замер, размышляя о том, как себя вести, чтобы не вызвать еще большего раздражения животного. На мой голос пес отреагировал еще более угрожающим рычанием. Я попытался сделать короткий шаг назад, но питбультерьер вдруг сорвался с места и с коротким рыком, бросился на меня. Я вскинул руки, прикрывая лицо и горло, но тут что-то с силой ударило меня по плечам, почти сбив с ног. В ту же секунду я услышал незнакомый мне тяжелый шелест и звонкий удар, как мне показалось, кости о кость. Пес взревел, я открыл глаза и только тогда увидел, что собака пытается в прыжке достать низко летящего ворона. Птица, уворачиваясь от тяжелых лап и зубов, раз за разом долбила собачий лоб своим тяжелым клювом. Я закричал, но изо рта не раздалось ни звука. Вдруг я заметил, что стою на коленях, и буквально, на расстоянии моей вытянутой руки идет схватка питбуля и ворона. Птица каркнула, пес завизжал и кинулся прочь. Белобокая, а это была она, медленно поднялась на свою ветку. Мне показалось, что ворона была ранена, но снег был, по-прежнему, девственно чист.
- Спасибо, подруга,- я поднял вверх лицо, но в пелене кружащегося снега не увидел ни птицы, ни ветки, на которой она обычно сидела.
Я снова шепотом поблагодарил свою защитницу и пошел домой. Там я наколол орехов, прихватил несколько сухариков и пару кусочков рафинада и вынес все это на улицу. Потом я расчистил камень, служивший белобокой столом, от снега и разложил на нем еду.
- Это все, что я могу для тебя сделать,- сказал я и, чувствуя теплоту, разливающуюся в груди, пошел домой.
Когда я был уже у самого порога, с сосны донесся короткий вороний вскрик. Может быть, она благодарила меня, а, может, успокаивала…
Медленно, замирая во вьюжные, холодные дни и ночи, к нам в город пришла весна. Небо стало синее, и солнце, временами, не только светило, но и грело. Вороны стали надолго куда-то улетать и возвращаться в наш двор лишь к ночи. Белобокая, по-прежнему, встречала меня каждое утро приветственным карканьем и, ковыляя рядом со мной в сторону нашего камня, терпеливо дожидалась своего завтрака. Иногда, съев все, что я ей принес, птица успевала долететь до моей машины и, стоя неподалеку, провожала меня на работу.
В эту субботу я поднялся позже обычного. На часах было уже без пяти восемь, когда я вышел из дома, чтобы покормить ворону. На пороге меня встретил многоголосый птичий хор, в котором не было привычного карканья. Более того, я не увидел в нашем дворе ни одной подруги белобокой. На нижних ветках ее сосны, сидели два диких голубя. По камню, служившему вороне столом, прогуливался взъерошенный воробей.
- Подруга, где ты? – Спросил я, но никто не ответил мне.
Я подошел ближе к камню и увидел на нем большое белое перо. Тоска тенью легла на душу. Не знаю почему, но я понял, что сегодня потерял одного из своих друзей.
Бесконечное голубое небо заставило меня прижмуриться, но это не помогло, и что-то заволокло взор. Пришла весна, и моя ворона, решил я, создала семью. Я был уверен, что она станет хорошей мамой и, когда-нибудь, ее птенцы прилетят в наш двор коротать холодную зиму. Может быть, она сама приведет их за собой, и тогда, на пороге дома, меня встретит не одинокое карканье, и на нашем тротуаре в пятнашки с солнцем будет играть целая воронья семья.
Борис Майнаев