Моя карьера арбатского художника подошла к концу где-то в начале того 1992 года. Точную дату сказать не могу. Хотя помню, как я в последний раз стоял там со своими картинками. Воспоминания это не сильно приятные, и даже немного унизительные. Меня из тех мест просто выперли обстоятельства, так как стоять мне там, в принципе, было и негде. Забор, что у театра Вахтангова и напротив отделения милиции, где я столько времени провёл с карикатуристом Лёшей, - был окончательно поделен между продавцами картин. А перед ними ещё стояли многочисленные столики с шапками-ушанками, матрёшками, расписными шкатулками и другими сувенирами для интуристов. Это уже был рынок, контролируемый представителями вездесущих криминальных структур. Возможно, там ещё были кусочки, где была какая-то от них свобода. Мой друг Лёша уехал в Голландию, а я там повис в воздухе. Он ещё умел с бандитами как-то договариваться, и он никому там не платил. Лёша даже ходил обедать в кафе, где местных криминалитет любил сидеть и обсуждать свои тёмные делишки. Я не знаю, кто именно контролировал Арбат, на котором я кормился с лета 1987 года. Это надо спросить у историков-криминалистов. Советская власть окончательно рухнула и на её место пришли бывшие спортсмены и молодые кавказские джигиты. Это был процесс крайне печальный, но неизбежный. В СССР было очень много спортсменов и им надо было чем-то себе зарабатывать на пропитание и на яркую, но короткую жизнь. Понять это можно и как-то глупо думать, что могло быть по-другому. Мы начали жить по законам джунглей…
Советский Союз, как мы помним, очень много денег тратил на развитие советского спорта. Все более-менее здоровые дети занимались спортом. И я, в том числе, не был исключением из этих правил. Просто я занимался не боксом, борьбой и поднятием штанги, а я плавал. И довольно неплохо, на уровне кандидата в мастера спорта СССР. Плавание – это самый миролюбивый вид спорта, как и лёгкая атлетика. Не надо бить никого по лицу и с детства привыкать к насилию. Бандитами, в основном, становились молодые люди, которые умели драться. Их тут же брали на эту, так сказать, нелёгкую работу в криминальную сферу деятельности. Нужны были ещё те, кто умел хорошо стрелять по мишеням, для этого вполне годились бывшие пятиборцы. Конечно же, бандитами могли стать и обычные молодые люди из рабоче-крестьянских низов. Они не читали хороших книжек про покорение Космоса нашими отважными звездолётчиками, писателя Ивана Ефремова; и тем более книжек, с морально этическими текстами про то, что убивать и грабить других людей не очень хорошо, и за это тебя накажет Карма, и ты вновь родишься, но в более худших условиях. На какой-нибудь далёкой кошмарной планете, где будет постоянный холод, жуткий страх. Или опять же на Земле, где-нибудь в Сомали или на Гаити. Это я не к тому, что чтение книжек – это панацея от преступности, но это имеет большое значение для юного мозга, не говоря уже о его душе. Какая-нибудь книга может сильно повлиять на всю будущую жизнь читателя. И в плохом, и в хорошем смысле. И ребёнка, не читавшего в детстве хороших книг, легче сбить с правильного пути, и увести в дремучий лес, где прав тот, кто сильнее и хитрее. Преступником может стать и очень начитанный мальчик, и здесь не надо заблуждаться и впадать в лживое морализаторство. Всё сильно зависит от обстоятельств и от его судьбы. Подросток может встретить тёмного человека, который его подчинит своей воле и сделает своим духовным вассалом. Или же он случайно окажется в тюремном заведении, куда попадёт из-за какой-то глупости. Тогда же, в начале девяностых, никаких моральных и нравственных законов у нас в стране, можно сказать, не было. Это были времена постсоветского духовного вакуума…
Хорошо помню, как я в последний раз торговал на Арбате. Я выставил свои чёрно-белые графики под стёклышками, рядом с витриной магазина «Русская вышивка», который находился прямо напротив нашего забора. Место было свободное, ну и я туда встал. Через какое-то время, ко мне подошли черновласые юноши, окружили меня и потребовали заплатить за место. В противном случае, они поломают мне мои картинки, а возможно даже и попортят моё бледное лицо. Ну и, после небольшого общения, я сходил к забору и одолжил у одного продавца, которого звали Паша, двадцать долларов. Отдал деньги рэкетирам, и они улыбаясь ушли, разрешив мне дальше торговать. А потом, я просто собрал свои работы и навсегда ушёл с этой знаменитой пешеходной улицы. Мне, конечно же, было не очень весело, и я даже как-то внутри себя переживал за своё малодушие. Тот же карикатурист Лёша не стал бы никому платить и героически бы стал с ними драться. Я же тут же сломался, и мне было потом стыдно. И тут же рядом находилось отделение милиции, которой на всё это беззаконие было глубоко плевать. Разве что, если бы меня начали бить то, возможно, этого бы не допустили. Честно говоря, я бы и сам никогда не пошёл в милицию жаловаться. Это было бы очень смешно и наивно. Я сам был человеком вне закона, и жил в Москве и без паспорта, и без прописки. Так что, всё имеет своё начало и свой конец. И я, видимо, просто вышел не в тот день, и встал не в том месте. Пробовать ещё раз я уже не хотел. Можно было отдавать свои работы продавцам, но я этого не стал делать, и к тому же, я не рисовал церквушки и что-то в этом роде. Моё творчество не имело особой коммерческой ценности: улыбающихся котов и испуганных зайцев я тогда ещё не рисовал. Это, я немного попытался объяснить этим юношам, но они меня не поняли, так как явно не разбирались в этих тонкостях изобразительного искусства. Хочешь стоять, - плати! А что ты там рисуешь, это нам, брат, не интересно. Всё было правильно, и в этом была своя логика. Эпоха социализма закончилась, и наступил такой вот гангстерский чикагский капитализм со своими постсоветскими особенностями…
И где же я теперь буду зарабатывать себе на сигареты и на еду?.. Хорошо ещё, что меня тогда подкармливала моя добрая тётушка, и разрешила мне жить в комнате её дочери. Уход с Арбата был для меня довольно драматичен, и я потом долго переживал и внутри себя грустил. Дело было не только в деньгах, но и в привычке туда ходить и встречать там своих друзей и приятелей. И была, конечно же, сильная привязанность к этому весёлому шумному потоку разнообразных людей… Бандиты вытеснили не только меня, были и другие пострадавшие художники, которые переместились в разные места Москвы; кто-то - на вернисаж в Измайлово, кто-то стоял у художественного салона на улице Димитрова. Именно к этому салону я и перебрался, как мне посоветовал викинг Пётр. Сам он там не стоял, но частенько туда захаживал и общался с другими художниками, и иногда он там приторговывал минералами и полудрагоценными камнями, из своей коллекции. Пётр ещё до бандитов мне говорил, что на Арбате уже делать нечего и туда уже приличные люди не ходят. И он был прав. Как это не печально, но моя любимая улица, на которой я провёл столько времени, окончательно превратилась в некое подобие Рижского рынка. Наш знаменитый бард Окуджава, который там жил, считал, что Арбат испортился, когда его сделали пешеходной зоной и поставили там скамейки и фонари. И здесь я с ним не соглашусь, потому что именно поэтому я там и стал уличным художником. Ему, конечно же, не нравилось, что под окнами всё время орут пьяные прохожие и в подъездах всё время кто-то справляет малую нужду. И ему, поэтому, трудно сосредоточиться над своим очередным романом. И его все узнают на улице, и ему невозможно пройтись вечерком незамеченным по своему старенькому Арбату в булочную: «Ой, гляди-ка, Окуджава идёт!»…
Так что мне пришлось распрощаться с Арбатом и уйти, гордо насупив свои густые светлые брови, из этих исторических мест. Я там, конечно же, буду изредка появляться, но уже больше не продам там ни одной своей картинки. Никто этого особо не заметит. Арбат будет продолжать жить своей жизнью, и я к ней уже не буду иметь никакого отношения. Первый раз я там продал свой рисунок в августе 1987 года, а про последнюю свою продажу я и не помню. За неполные пять лет, я продал довольно большое количество своих работ, которые скромно подписывал – Аve. Ничего выдающегося я не совершил, и никто мне памятник там не поставит. Памятник неизвестному молодому художнику. Возможно, что я был довольно запоминающейся личностью, но, опять же не уверен. Тот же Лёша был намного колоритнее меня, и тот же художник-авангардист Миша По, который ходил в шляпе и курил трубку, и тот же бабочник Юра Махаон, со своими чудными коллажами… Колоритных людей там хватало и без меня. Я был там, видимо, обычным странноватым персонажем и выделялся своими чёрно-белыми картинками, в которых чувствовалась некая эротомания, и художники местные меня добродушно за это уважали. Никто меня там не обижал. Никто меня там не бил по лицу. Я ни разу не попал в местное арбатское отделение милиции. Однажды один милиционер меня как-то повёл туда для проверки документов, но уже при входе его куда-то срочно по рации вызвали, и он меня отпустил. Другой милиционер мне запрещал выставлять свои работы по морально-этическим соображениям. «Здесь же мамы и дети ходят, а ты тут Это всё вывешиваешь!». Однажды один пьяный милиционер в старшем звании, хотел меня повести к себе домой, так я ему понравился. «Пойдём-ка со мной, я тут рядом живу, ты мне нравишься, выпьем». Я не думаю, что он обязательно хотел надо мной надругаться, но шансы такие были. В общем, я как-то сумел этого падения избежать и незаметно скрылся. Один раз какая-то заезжая шпана меня хотела ограбить среди бела дня, но тоже мне повезло. Так, что Арбат не был таким уж опасным местом, и это была довольно культурная улица, и мне жаль было с ней расставаться. Как с любимой, но строгой женщиной…