Воспоминания отца.
В начальный период войны 1941 г.в Туле и области, как и по всей стране
проходила мобилизация военнообязанных, формировались истребительные
батальоны, создавались отряды народного ополчения, уходили на фронт
добровольцы. В Туле проходила также партийная мобилизация.
Маршевые роты политбойцов были отправлены на Западный фронт и приняли
непосредственное участие в боях.
Наступала 2-ая танковая армия Гудериана. Немцы подошли к Туле вплотную, взяли город в полукольцо. Под Тулой продолжались бои.
В усадьбу Л.Н.Толстова ворвались оккупанты на долгих 47 дней. Немецких раненых поступало все больше и больше, фашисты заняли под госпиталь все помещения музея.
В ходе оборонительных боев и начавшегося наступления был полностью
разгромлен мощный танковый кулак войск армии Гудериана. Была ликвидирована угроза Москвы с юга. Ясная Поляна была освобождена от оккупантов. Окончательное освобождение Тульской области произошло в
конце декабря 1941 года.
При отступлении немцы сжигали до тла окрестные деревни, учиняли там
зверские расправы, мородерствовали, уничтожали все на своём пути.
Мой солдатский марш от г. Тулы до г. Щекино шахта N 16.
Голова моя была забита воспоминаниями о встрече с женой, детьми,
родными, которые приютили мою семью после возвращения её с детьми
из эвакуации города Пензы. После выписки меня из госпиталя, эта встреча
продолжалась всего одни сутки, а потом опять продолжительная разлука. Будучи в командировке в г. Туле в декабре 1941 года, я в первую очередь пошёл пешком искать свою семью. И как было от этого отказаться, ведь моя семья и родные в течении двух месяцев находились в оккупационной зоне. День
выдался морозный, более 20 градусов. Встречный ветер обжигал щеки, ноги
в хромовых сапогах подмерзали, но я упрямо шёл.
Шёл по изъезженной дороге на обочинах которой валялись трупы людей и лошадей, останки всевозможных автомашин и сгоревших танков с экипажами, повозок и много домашнего скраба ( домашних вещей). Стояли обугленные сожжённые дома, оскверненный музей Л.Н. Толстого в Ясной поляне. У Косогорского металлургического завода дорогу мне преградила упавшая громадная металлическая труба. Шёл быстро, мороз меня подгонял,шёл на пределе своих сил, без отдыха. Мысли были только о семье и родных.
За временем не наблюдал. И вот я в посёлке шахты N 16, ищу барак, в
который переселились мои родные из землянки. Поводом для переезда
был муж сестры, который устроился работать на шахту N 16.
Какая-то неведомая сила подтолкнула Татьяну выйти на улицу.
Увидев меня, она кинулась ко мне и повисла у меня на шее. Она плакала,
судорожно вздрагивая. Поддерживая её трясущееся тело, я сам расчувствовался и бережно прижал её к себе. Она продолжала дрожать
в моих руках, её руки, словно схваченные судорогой, оставались у меня
на шее. Потом она резко их сняла и вырвалась из моих объятий. Вытирая
глаза от слез, в полголоса сказала.
- Лёня, пойдём скорей домой там, наверное, дочки плачут.
Как я был рад, что они были все целы, живы и здоровы. Только дочка Леночка, которой не было и двух годиков, в период оккупации, обожгла кипятком себе ручку. Татьяна смотрела мне в глаза, они были полны скорби и просьбы о прощении за то, что не уберегла младшую дочку.
- Мне очень плохо без тебя,- опустив голову произнесла она.
Сердце моё сжалось, нелегкое было моё расставание, надо было срочно
возвращаться на службу.
Я не хотел, чтобы моя жена с детьми была обузой, нахлебницей у моей сестры с мужем, у которых своих детей трое и двое родителей. Необходимо
было решить вопрос о переселении моей семьи. Решая служебные дела, попутно я узнал, что для эвакуированных, значит и для моей семьи, я могу добиться получить в городе квартиру. И я добился. Вся квартира состояла из одной комнаты на втором этаже с общей кухней. И все-таки, это была отдельная городская квартира в центре города на Красноармейской улице, в пятистах метрах от Московского вокзала. В ней можно было жить самостоятельно, независимо ни от кого, и не мешать никому. Была найдена необходимая обстановка, полуторная железная кровать, кем-то оставленная при эвакуации в военном городке, стол, шкафчик и три стула.
Я приехал за Татьяной на лошади запряженной в сани. Как она обрадовалась. Она суетилась, торопливо собирая и укладывая небольшие,оставшиеся от эвакуации вещи. Они все уложились в два фанерных чемодана. Татьяна собрала детей, оделась сама и мы поехали на санях в мир своих мечтаний- жить одной семьёй, не предполагая, что её ждёт впереди.
Весь день был занят переездом и уборкой комнаты.
Это было наше законно оформленное жильё, на которое я получил ордер.
В первый день переезда Татьяна занялась уборкой комнаты. Мыла стекла в единственном окне, промывала рамы,вытирала стены,мыла до блеска полы. Все это она делала с радостью, с большим удовольствием, на таком большом
душевном подъеме, что мне не удавалось остановить её ,отдохнуть. Все это время я уделил своим маленьким дочкам. Они щебетали возле меня и я испытывал огромную радость. Закончив уборку, Татьяна вспомнила, с самого утра она ничего не ела. После скудного ужина, чая без сахара, мы все легли спать. Дочки, измученные переездом, моментально уснули. День прошёл в переезде и уборке.
Мы не заметили, как город зажег свои скудные огни электролампочек.
Шум на улице постепенно утихал, только шум редких трамваев нарушали его.
С Московского вокзала и с Товарной станции доносился шум идущих поездов
с воинскими эшелонами. Тульская область не вся ещё была освобождена, на незначительной её южной части находился раненый, но ещё сильный враг в
фашисткой форме.
Несмотря на усталость, нам с Татьяной не спалось, разговаривали
полушёпотом. Говорили о домашних заботах, о вечной нехватке денег, об
окончательно рухнувших былых надеждах. Разговаривая и мечтая о лучшем будущем, о благополучном окончании войны, засыпая, Татьяна тихо промолвила.
- Надо это все пережить и остаться живыми,- и уже будучи сонной твердила,- Лёня, ты береги себя.
А мои полусонные мысли, блуждая где-то вдалеке, пытались предугадать
моё будущее. Что могло быть по возвращению в часть? Полк запасной, из
него пополняются фронтовые части. Почти ежедневно отправляются на фронт маршевые роты, не исключена возможность попасть в строй вот такой роты. Вместе с ней шагать с открытыми глазами навстречу нежелательной смерти. Вот попробуй убереги себя от этой костлявой.
Голова моя от многочисленных мыслей, блуждающих, ищущих все новые
и новые предположения, пытаясь найти, предугадать, стала набухать, тяжелеть,
стала куда-то проваливаться, исчезать.Мысли настойчиво продолжали работать. Мне снился Немон и я плывущий в лодке с красавицей литовкой. Молодая, красивая с распущенными густыми русыми волосами, с открытыми голубыми, не знающими горя, глазами, с тонкими черными бровями. Её белое лицо с веселой улыбкой на её слегка розовых губах светилось. Она сидела в лодке, и управляя вёслами, сдерживала движение лодки по течению реки. Спортивный костюм плотно облегал её тело и чётко подчеркивал её стройную фигуру. Девичья грудь таила в себе что-то такое, от чего нельзя было оторвать взгляд. Манила и привлекала к себе так, что тяжело было сдерживать себя. Открывая свой прелестный маленький ротик, она спросила меня.
- Почему у Вас на форме нет знаков различия, почему у других они есть,
ведь Вы же не солдат?
- Да, я не солдат и не командир. Знаки различия я не ношу, потому,что я их
ещё не заслужил,- отвечал я ей.
- Так кто-же Вы?- заинтересовалась она.
- В первую очередь -я человек, во вторую очередь- я военнослужащий,
вольно определяющий,- сказал я.
- Как это вольно определяющий,- переспросила моя спутница.
- Как тебе сказать,- произнёс я и сам задумался, как бы это ей ответить,
чтобы она поняла.
Она тоже молчала, не спуская с меня глаз, очевидно думала, как я ей буду
врать, изворачиваться.
- Вольно определяющий военный это тот,- я сделал небольшую паузу,-
это доброволец, который решил добровольно, без всякого принуждения и
насилия, посвятить свою жизнь военной службе. Это тот-же человек в
военной форме, который обучается военному делу заочно, то есть минуя
военные специальные училища. Экзамены сдаёт экстерном, один раз в год
по программе училища. Через год я закончу и тогда буду носить знаки
различия.
В разговоре не заметил, как моя спутница подвела лодку к плоскому
берегу, улыбаясь сказала .
- Смотрите какая хорошая лужайка, пойдёмте наберём цветов!
Она не бегала, а порхала от одного цветка к другому подобно разноцветной
бабочке, перелетающей с одного цветка на другой. Каждым сорванным
цветком она восхищалась и радовалась. Глядя на её возбужденное лицо и
сияющие глаза, она превращалась в маленькую девочку впервые увидевшую обилие цветов. Я тайно любовался её возбужденной радостью, её весельем,
её порханием от одного цветка к другому. Её щеки горели румянцем, а
весёлая улыбка не сходила с её лица. Она что-то негромко щебетала и пела,
как маленькая пташка. Подбежав ко мне, глядя мне в глаза весело прощебетала:
-Вот, видите какой красивый я набрала букет цветов, они нравятся Вам?
Я молчал.
- Что с Вами?- спросила она,- почему у Вас такое грустное лицо? Ах,какая
я дура,- воскликнула она,- Вы, наверное, вспомнили свою любимую девушку,
которая там на Родине так-же веселится и собирает цветы.Я угадала или нет.
- Может быть,- неопределенно, без улыбки на лице, ответил я.
- Не грустите, пойдёмте вон туда, поближе к реке и посидим на берегу.
Подошли к берегу,выбрали место поудобнее и уселись. Но сидеть ей было
неудобно и она положила свой букет в сторону. Расстегнула джемпер,
собрала волосы в пучок,поднялась повыше,легла на спину и вытянув ноги заложила руки за голову. Глаза её сами собой потихоньку сомкнулись в
сладостной истоме. Она с улыбкой на устах засыпала, а может мне это
показалось, что она засыпает. Я лёг на бок лицом к ней и не мог удержаться
от того, чтоб не дотронуться, не обнять её.
Я долго боролся с этим искушением, мои мысли раздваивались. Одни
подталкивали меня к этому, другие говорили, ведь ты только первый раз
встречаешься с ней и не знаешь её. А значит, не имеешь права нахально
поступать. А первые твердили своё, чего ты боишься, ты что ,не кавалер, не
мужчина. Быть может она сама этого хочет, быть может она для этого так легла.
- Вот, смотри на меня, любуйся мною, хочу проверить Вас. Сидите возле меня, смотрите на меня, о чем-то думаете и ничего не говорите.
Неужели Вы не способны обнять и поцеловать меня? Может быть Вы ещё
не целованы? Может быть Вам ещё не приходилось обнимать девушку и не
знаете женской ласки? Кто Вы и как мне Вас разгадать?
А я, сидя возле неё, смотрел на её спокойное лицо с закрытыми глазами,
с слегка улыбающимися губами и думал, пытаясь разгадать, кто она эта
девушка и девушка-ли? Сердце моё начинало биться учащенно, нервы
напряглись до предела, в глазах потемнело, в голове шумело. Что-бы себя
успокоить, я лёг на спину, руками закрыл лицо, но это продолжалось недолго.
Какая-то неведомая сила влекла меня к ней. Бессознательно я повернулся к
ней и открыл глаза, она тоже незаметным движением слегка повернулась
ко мне. Лицо её было серьёзным,глаза были закрыты, на лбу появилась испарина, губы были полуоткрытыми, слегка вздрагивали, щеки пылали румянцем. Она была такая непосредственная, близкая, что я уже не мог
владеть ни своим разумом, ни самим собой. В одно мгновение показалось,
что она магнитная, все ближе и ближе притягивала меня к себе и говорила:
- Какой Вы робкий и несмелый. Я боялась с Вами плыть и больше того боялась с Вами выходить на берег. Оказывается мы оба несмелые, боимся друг друга. Я девушка, мне неприлично первой Вас обнимать и целовать. Вам парням это право дано природой. Может быть Вы лишены этого права? Так зачем-же Вы плыли со мной сюда? А ещё военный практикант. Что-то не приходилось мне встречать таких нерешительных, молчаливых.
Моё испытание,колебание кончилось. Я приподнялся, наклонился к её лицу с закрытыми глазами, мои губы уже тянулись к её губам, протянул свои руки к
её грудям и стал слегка зажимать их в своих ладонях. Татьяна спала, как вдруг ощутила, кто-то сжимает её груди. Она резко вскочила.
- Лёня,что с тобой?
Откидываясь на подушку и не вполне осознавая где я, на её вопрос спросил:
- А ты подумала, кто-то другой?
- Я очень устала и поздно заснула, а ты разбудил меня своими руками.
Мы засмеялись, повернулись друг к другу и принялись ворковать. Я слушал
её, а сам старался вспомнить.
- Что же мне приснилось во сне?
Татьяна раздумывала, как она с двумя детьми справится здесь одна без поддержки и тяжело вздохнула.
- Я вспомнила своих родных сестёр с которыми жили дружно и помогали друг другу. Они разъехались по всей стране, смогу-ли я их увидеть?
- Я понимаю, как ты скучаешь по ним,- поддержал я её,- мне очень жалко
с тобой расставаться и с детьми. Запомни, милая моя Татьяна, я тебя и детей очень и очень люблю! Татьяна обняла меня своими, ещё сильными, руками за шею и поцеловала таким долгим поцелуем, что у обоих захватило дух. Моё сердце рвалось на части при мысли о долгой, быть может вечной, разлуке.
Она выглядела очень уставшей, бледной, глаза потускнели. Один день оставался у меня, чтобы помочь семье в самом необходимом.
И замелькала вереница воспоминаний. Снова вижу я свою Татьяну красивой, молодой, статной,энергичной и немного задумчивой, от прошлого
её отделяла растерянность и уныние. Мне на душе стало тяжело и чтоб успокоить себя, я вышел из комнаты, прошёлся по коридору, спустился во двор.
Морозный воздух вывел меня из состояния задумчивости. Немного постоял
у подъезда и пошёл посмотреть на многолюдную улицу в дневное время. По
ней двигались трамваи в сторону Московского вокзала, а от вокзала шли поезда в сторону Москвы и в южном направлении, по территории освобождённой от немецких войск. Людской поток увеличился. Но к 22-00
часам совсем замирал. Редкие прохожие, оглядываясь, торопились и шли
в обе стороны. С этого времени начинал действовать комендантский час.
Усиливающийся мороз стал проникать мне под шинель,шерстяные носки в
хромовых сапогах плохо защищали ноги от холода. Во время боев с финскими
войсками на Карельском перешейке в декабре 1939 года и январе 1940 года
я подморозил пальцы ног. Теперь они всегда напоминали о себе. Немного
потоптавшись на месте, я вернулся в комнату.
Татьяна поджидала меня, она сидела в одной ночной сорочке на табуретке у замерзшего окна и о чем-то думала. Заслышав приближающие шаги мужа,
которые она могла-бы отличить и узнать из тысячи разных шагов, она поднялась с табуретки. Тихонько подошла к детской постели, посмотрев на
прижавшихся друг к другу дочек, поправила одеяло. Руки маленькой Леночки
положила под одеяло. Сама, укрывшись с головой ватным одеялом, уже лежала в кровати, когда я открывал дверь. Не успев закрыть дверь комнаты, Татьяна
тихим голосом спросила.
- Лёня, где ты был?- И не получив от меня ответа, сказала.
- Раздевайся, поговорим в постели.
Я разделся, разулся и поставил сапоги на табуретку возле обогревательного щитка печки. Сняв верхнее обмундирование и оставшись в нижнем белье,
я подошёл к дочкам, тихо наклонился над ними и поцеловал каждую в щечку.
Подтолкнув спущенный край одеяла, послушал их детское легкое дыхание.
Успокоившись, подошёл к кровати и лёг рядом с женой. Татьяна, накрывая
меня одеялом, своим уже согретым телом прижалась ко мне. Некоторое
время мы молчали, она что-то обдумывала. Её расчесанные волосы рассыпались по подушке и лезли в глаза. Движением руки она старалась их
отводить за ухо, но они все равно падали и лезли в глаза и рот. Она начала
сердиться и, рывком приподнимаясь, собрала их в горсть и привычным движением рук завязала их в пучок. Облегченно вздохнула, успокоилась и начала свой рассказ:
- Лёня, если бы ты знал, как мне было нелегко, когда Леночка ошпарила
правую ручку кипятком. Как она кричала, плакала день и ночь. Сколько мне пришлось пережить и самой переплакать, пока её ручка стала заживать.
Я помолчал,задумался и чуть слышно сказал.
- Наверно, сильно обожгла?- И добавил.
- Как это случилось?
Татьяна, умоляюще,посмотрела мне в глаза.
- Прости меня, я сама в этом виновата.
Я поставила на пол чугунок с кипящим бельём. Игрушка упала в чугунок и Леночка решила достать её. Как это было страшно, Леночка кричала и сильно
плакала. Все были в растерянности. Фрося кричала и ругалась. Сдержанная
мама-свекровь решила по своему. Все это произошло в период оккупации.
В соседнем доме квартировал немецкий фельдшер. Она обратилась к нему и
он помог. Каждый день он накладывал повязку на больную ручку, пока ранки стали затягиваться. Как мы были ему благодарны. Он поступил, как
настоящий врач, который дал клятву Гиппократа-"В какой бы дом я не зашёл,
я войду туда для пользы больного".
Я слушал Татьяну, а сам благодарил свою маму за её находчивость. Она спасала мою маленькую дочку. Татьяне достались сильные переживания и
бессонные ночи. Татьяна рассказывала, а в глазах наворачивались слезы.
- Фрося продолжала меня ругать и упрекать куском хлеба. Да они приютили
и кормили меня с детьми. Я вынуждена была плакать и молчать, а сколько намеков и упрёков пришлось выслушать,- помолчав добавила,- моя сестра не могла-бы так поступить. Я виню себя за то, что я приехала к ним. Лучше было-бы остаться мне с детьми в эвакуации в Пензе, чем так жить. Конечно ты скажешь, она не права, я и сама понимаю это. Она платила мне за твои заботы о ней. Ты никогда ей не возражал и ни в чем не отказывал, когда она жила без мужа с тремя детьми ты помогал ей деньгами.
Помолчав немного добавила:
- Когда её муж отбывал пятилетний срок, она решила, в первый год нашей
с тобой совместной жизни, отправить тебя на дальний восток, где её муж
отбывал свой первый срок наказания. Разве так делают порядочные люди?
Я, как могла трудилась, заботилась о твоих родителях при совместной с ними жизни в землянке и на шахте и ничего не заслужила. Не заслужила их уважения.
- Дорогая моя, дорогая, прошу тебя, умоляю тебя!.......,-уговаривал я Татьяну.
В конце концов она успокоилась и уже обычным голосом сказала.
- Утром надо будет присмотреть какой нибудь сарайчик и необходимо немного найти дров.
В своё оправдание, я сказал.
- Это верно, я об этом и не подумал, надо будет чем свет подняться.
Татьяна, как женщина умеющая все предусмотреть, остановила меня.
- Утро вечера мудренее, давай спать, все решим завтра.
Я стукнул себя по лбу с той озабоченностью, которая появлялась каждый
раз в моей голове, когда я вспоминал о поставленной передо мной задачей от
командования полка, это вызывало во мне дрожь. Я вяло проговорил.
- Необходимо заехать в комендатуру и сделать отметку в командировочном
об отъезде,- и тихо добавил,- ты знаешь, как мне хорошо с тобой, но за
опоздание придётся отвечать.
Татьяна обернулась ко мне возмущённая и мысленно сказала,- неужели ты
всегда будешь такой. У тебя служба на первом месте.
И вспомнилось Татьяне то зловещее раннее утро двадцать второго июня
1941 года, оно глубоко запало у неё в голове и до конца её жизни не забудется.
Изнемогая от страха и беготни, пережила бомбардировку, обстрел города и
военного городка.
А бой идёт, разбит аэродром.
И ни один из самолётов
Не смог осуществить подъем.
Горят самолёты,казармы горят.
Сплошной стеной устрашающий ад.
Воспоминания отца- Думчева Алексея Алексеевича 1912 год рожд.