О молитве

   

      Молитва - это способ нашего общения с Богом, духовное усилие, делаемое навстречу Богу. И усилие это требуется сделать вовсе не потому, что Бог от нас далеко. Бог как раз совсем не далеко. Далеко от Него мы, потому что душевно слепы и духовно глухи. Усилие, делаемое навстречу Богу в молитве, - это и есть преодоление собственной глухоты, обособленности, замкнутости на самих себе. Хотя наша молитва и обращена к Богу, но объект её - наша душа, возделываемое поле, сад, который Бог даёт нам возделывать и хранить.

      Молитва «Отче наш» - не просто главные слова для любого христианина. Это единственная молитва, которой научил нас сам Бог. Бог-Сын продиктовал нам молитву к Богу-Отцу.

      Молящийся человек обращается к Богу, называя Его «Отче» - Отец. Первым же словом молитвы человек обозначает свои отношения с Богом: Отец и сын. Не Господин и даже не Учитель, но именно Отец - самый близкий тип родства, который только и существует на свете. Тип родства, в котором соединяется и Господин и Учитель, и добавляется ещё то, чего нет ни в отношениях Господин-слуга, ни в отношениях Учитель-ученик. Всё это восходит на новую высоту, овеянную теплом отеческой любви, любви, существующей только между отцом и сыном.

      И не просто «Отче», но «Отче наш». Не разделяющее - «мой», но объединяющее «наш». Наш общий Отец. Один на всех. Всем одинаково открытый. Всех одинаково любящий и принимающий каждого в Своё сердце. Следовательно, все мы - чада Божии, а между собой - не иначе как братья и сёстры. И когда в Евангелие говорится о брате, то имеется ввиду родство уже вовсе не кровное, но общечеловеческое, всепланетарное, в котором нет не только врагов, но даже и чужих, а есть лишь братья.

      В этих двух коротеньких словах «Отче наш» - мироощущение, подкреплённое осознанием двойного родства всех живущих на этой земле: родства человека и Бога (Отец и сын) и родства человека со всем человечеством (братья и сёстры).

      Есть ли призыв к единению более гуманный по смыслу (единение через человеколюбие, а не через страх или ненависть), есть ли призыв в своей простоте более доступный для понимания и столь всеохватывающий по масштабу: сюда приглашено всё человечество. И никто не окажется здесь лишним, поскольку в индивидуальной молитве каждого человека его маленькое «я» представлено одновременно и как частица всего человечества и как тянущееся к нашему общему Отцу дитя.

      И в этом мире двойного родства (Бог - человек, человек - человек) разве есть место вражде или распре, а уж тем более ненависти и кровопролитию? Есть ли тут место братоубийству? Из-за чего ссоримся? Ради чего воюем? Или же называя в молитве Бога «Отче наш» мы каждодневно лжем? Самим себе, Богу, друг другу.

      Разве хоть кому-нибудь и когда- нибудь это удавалось?