Серенькая казённая «Нива-шевроле» рвёт колёсами кочковатый, изодранный тракторами дорожный аппендикс, уводящий в глубь леса. Съезд ведёт к уединённому хутору Блажного – местные кличут его отшельником. Контролёра энергосбыта Тамару Жемчугову раздирает любопытство: в посёлке она наслушалась об отшельнике всякого.
Может, в городе, откуда приехал этот тип, таких чудиков пруд пруди, зато в деревне все на виду, и бывший военный по фамилии Блажный уже окутал себя мрачноватой тайной. Территориально хутор относится к посёлку, но пилить до него лесом около километра. Долгое время дом числился заброшенным, Тамара здесь раньше не бывала, но покосившиеся столбы электропередачи подсказывают, что она едет правильно. Дорога по старому выселку убитая, время близится к трём часам дня, дом отшельника – на сегодня последний адрес.
Оторвав руку от руля, Тамара Аркадьевна лезет под подол – её раздражают слишком тесные розовые трусики под белым сарафаном, расшитым сиреневыми тюльпанами. Жар собственной промежности едва не обжигает ладонь. Массивы женских ляжек сочно обтянуты капроновыми колготками, тугая синтетика создаёт в паху мучительный парниковый эффект, там пощипывает от пота, преет и чешется. На термометре плюс двадцать пять. Хочется поднести к губам чашу холодного пива и слегка опрокинуть, чтобы щекочущие пенные струйки потекли на шею, промочили вырез на груди...
Женщина за рулём сглатывает слюну. Неподалёку есть дикое озеро, но у неё нет купальника. Может, когда она закончит, заскочить к водоёму и ополоснуться в безлюдном месте? В своём районе грудастая и крутобокая контролёр Жемчугова не боится никого, чаще бывает наоборот - её побаиваются и заискивают. Силёнкой Бог не обделил, а ответственный пост в энергосбыте и общение с должниками приучили её на любую наглость отвечать двойной наглостью.
Добраться до трусиков Тамара не успевает – вцепляется в баранку двумя руками, сбрасывает газ, форсирует очередной нырок. Со старческим рыком «Нива» переваливает ухаб, подвеска скрежещет, над приборной панелью клубится всепроникающая пыль из-под днища.
«Зачем сегодня натянула эти розовые, со спандексом? – морщась, Тамара думает о впивающихся трусах. – Жара, вся ж… уже в мыле! Точно заскочу на озеро, плевать, что без бикини. Подумаешь, напугаю пару рыбаков розовыми плавками… между прочим, всего второй раз надёванные! Ох, ещё и колготки ляжки режут. Надо было брюки надеть, но кто знал, что трястись в такую даль?»
«Даль» - это глухой посёлок Пойменный, у контролёра энергосбыта Жемчуговой сегодня здесь внеплановая ревизия домашних приборов учёта. На соседнем сиденье - несессер с бланками актов, схемой электроснабжения района, прибором и кусачками, замотанными изолентой. Этих кусачек побаиваются все должники и штрафники в округе. С утра на обходе Тамара Аркадьевна уже составила в Пойменном три акта: отыскала в двух домах «леваки» и обесточила дом злостных алкашей Серединкиных. Правда, чует её сердце, они всё равно опять подцепятся.
- Наконец-то дотюхала. Теперь бы ещё обратно не застрять!
Булькая внутренностями, утомлённая «Нива» выкатывается на прогалину. Искомый дом отшельника стоит на поляне в мареве солнечного света, чуть замутнённого облаками. Приземистый пятистенок на четыре окна, примерно полуторавековой давности. Следов строительства не видно, однако перед домом развалена куча гравия, пыльные мешки с цементом, замызганные раствором вёдра. Молча краснеет пузатая бетономешалка, лежит опрокинутая тачка, ворох лопат.
Внимание Тамары Жемчуговой привлекает несуразная конструкция наверху, похожая на вертолётный винт. Большой самодельный пропеллер медленно вертится на крыше, наматывая на себя рваные облака. Он придаёт дому сходство с гротескной мельницей. Под навесом – пыльный «топчик» Т-16, мотоцикл, канистры, какие-то агрегаты, пресс для стружки. Домишко стар, но крепок. Не считая ветряка на крыше, единственное отличие от других, которое бросается в глаза – новые прочные ставни на окнах. Ставни сейчас редко где увидишь.
Отвернув зеркало заднего вида, Тамара вскользь подсвежает рот бронзовой помадой. Пусть хозяин и сумасшедший, но всё-таки мужик. Прежде чем выйти, высматривает: нет ли поблизости собаки? В несессере у неё лежит заряженный электрошокер. Блудные дворовые псы - самое неприятное явление для почтальонов и контролёров. На пышной икре у Жемчуговой до сих пор белеет давний шрам в форме полумесяца, оставленный сорвавшейся с привязи овчаркой. Из-за этой отметины Тамара мучается в капроновых колготках даже жарким летом, хотя подруги уверяют, что изъян почти не виден.
Ни рычания, ни лая. Похоже, собаки у Блажного всё-таки нет, иначе среагировала бы на чужую машину. Выйдя из «Нивы», Тамара оправляет платье, подхватывает несессер. Её женские формы обширны и полновесны. Лунные икры кажутся мокрыми в стекающем блеске капроновых колготок, валуны крупных грудей распирают лиф, георгиново-пунцовые волосы (буквально вчера покрасилась!) заколоты в пушистый лисий хвост. Когда Тамара идёт через полянку, ягодицы совершают волнообразные движения. Зад, обтянутый ситцем, напоминает глыбу мармелада, под прилипшим подолом полукругом проступают очертания трусиков – упругий розовый ломтик.
Сорокалетнюю Жемчугову часто путают с цыганкой, хотя родом она из далёких терских казаков – «чернобровая казачка». Мужики в электросетях говорят, что с Тамарой можно ещё «ого-го как зажечь!», однако после развода секс в её жизни скорее исключение, чем правило. У неё миловидное, чуть асимметричное лицо, левый глаз застыл в вечном ехидном прищуре, важная фигура, боевой нрав. Правильно Тамарина фамилия звучит Ж-Е-мчугова с ударением в начале, но на селе все упорно зовут её ЖемчугОвой. До того устала поправлять, что махнула рукой. Не в ударении счастье.
Среди кучи расщеплённого горбыля возится хозяин. Выпрямившись, он пристально смотрит из-под руки на клокочущую серую «Ниву» и идущую к нему крупную красноволосую женщину в бело-сиреневом платье.
- Блажный? – осведомляется Тамара Аркадьевна. – Евдоким Леонтьевич?
- Так точно! Прапорщик в отставке, - по-военному бросает хозяин и тут же без перехода: - Вы знаете, что война будет?
Тамару предупредили, что у Блажного пунктик насчёт войны. Мужчина он невзрачный, какой-то кособокий и запущенный, однако на психа внешне не похож. На нём выгоревшая гимнастёрка с погонами прапорщика, по эмблемам Тамара опознаёт ракетные войска. Ниже пояса военная форма кончается - на Блажном рабочие брезентовые штаны и тапки на босу ногу. Между заскорузлых пальцев набилась цементная мука.
- Будет-будет, - Тамара взмахивает удостоверением. – Я контролёр сельского энергосбыта, и пока война не началась, покажите ваш индивидуальный прибор учёта. Насколько известно, у вас скопилась задолженность.
- У меня два месяца как запущен собственный ветряк, - отшельник гордо кивает на нелепый пропеллер над домом. – А ещё - полкрыши солнечных батарей. Я автономен.
- Евдоким Леонтьевич, - Тамара сдвигает чёрные роскошные брови. – Ваши самодельные устройства не зарегистрированы, а значит, я должна проинспектировать ваше электрохозяйство. Вы допустите меня в дом или мне прийти с участковым?
- Да проходите, ради Бога, - отшельник Блажный отряхивает руки, кивает в сторону сеней. Он ниже крепкой Тамары на полголовы и легче раза в полтора.
В Пойменном Жемчугову успокоили, что отшельник Блажный странноват, но неопасен. Закупать консервы ящиками и твердить про скорую войну – ещё не преступление. В посёлке его так и прозвали: Война. Бывший военный Блажный по выходу на пенсию по выслуге лет продал городскую квартиру, полученную за безупречную службу. Не пьёт, не курит, семьи нет. Приехал в далёкое, полуживое Пойменное, купил домик на самом отшибе и всем встречным угрюмо заявляет:
- Мегаполисы - на прицеле спутниковых систем, я имел доступ к сверхсекретным документам. Радиус поражения после первых ударов – до восьмидесяти километров. Звоните родственникам: из городов надо бежать. Война будет! Обязательно будет война. Запасайте ресурсы! Времени мало.
На военную пенсию и деньги от продажи квартиры диковинный гость приобрёл мини-трактор, кучу непонятных железок и стройматериалов. Мешками закупает соль, спички, тушёнку, брикетированные каши. Своим поведением Война чуть не спровоцировал ажиотажный спрос на продукты – поглядев на загадочного горожанина, поселковые бабы тоже кинулись впрок набирать сухофрукты, чай и баночное мясо, но получили по шее от мужей и успокоились. Война войной, а на чекушку мужу вынь да положь.
***
В отшельничьем доме Блажного - минимум уюта. Наполовину склад, наполовину крепость. Всё загромождено коробками, ящиками, приборами, какими-то банками. В воздухе стоит запах пережжённого хлеба, технических масел, железа и кислоты.
- Где у вас счётчик? – Жемчугова вертит головой, едва не стукнувшись о притолоку.
Счётчик небрежно завешан старой газетой. Жилой угол хозяина вмещает койку, тумбочку, умывальник и плитку. Тамара замечает, что на каждый предмет красным трафаретом нанесён инвентарный номер, а при входе красуется подробная опись имущества: «Шкаф духовой для заготовки галет - 1. Кровать металлическая - 1. Короб вентиляционный - 6. Батареи резервные аккумуляторные - 18…» Аккуратист, однако!
По въевшейся привычке Тамара выхватывает взглядом любые энергопотребители, провода и розетки. Приборов немало: лампа, чайник, духовка, холодильник, плита… в умывальнике торчит водопроводный кран – стало быть, у хозяина есть скважина, а где скважина – там и насос. Уличная бетономешалка тоже наверняка запитана от сети, не на воздухе же она пашет?
- Покажите счётчик, мне нужно сверить данные.
Блажный сдёргивает ветхую бумагу. Счётчик молчит, пробки на месте. Судя по цифрам в окошках, с весны отшельник не намотал ни единого киловатта электричества. Ой ли?
- Убедились? – спрашивает хозяин. – Я целиком автономен! А почему? Потому что при атомном взрыве электростанции выйдут из строя первыми. Массовый пожар и потоп, прорыв плотин и полный блэкаут. Какой смысл ставить на дохлую лошадь?
- Посмотрим на вашу лошадь, - Тамара выдвигает колено вперёд, роется в несессере. – Судя по обилию электроприборов, ваш кустарный ветряк должен давать по мегаватту в сутки. Но что-то мне подсказывает, его мощности даже на самогонный аппарат не хватит…
- Моя ВЭС ещё не вышла на проектную мощность, - соглашается хозяин. – Поэтому я задействовал солнечные батареи. Помните: война обязательно будет, никакой энергией пренебрегать нельзя!
В руках у Тамары Аркадьевны появляется АЦП – аналого-цифровой преобразователь. Очень удобная штучка для проверки жилья на факт хищения электричества. Пробный замер на вводе, потом замер на нутрянке… Та-а-ак... что и требовалось доказать. Есть левак! Утечка идёт в обход счётчика, причём внушительная.
Тамара оборачивается к тщедушному прапорщику всем своим богатым телом, запаянным в облегающий сарафан. Снова хочется пить и как же ей всё-таки жмут эти карамельно-розовые трусики! Весь день преследует чувство, будто её «женские чечки» запекаются словно курица в фольге. Запах ползёт из-под подола – пряный, горячий, розмариновый. Стиснутый капроном пах вырабатывает свой крепкий интимный бульон, не считаясь с рабочим днём хозяйки. Шов колготок между ног съехал в сторону, надо было их поправить, дура, пока стояла за машиной.
- Я уже вижу, что вы никакой энергией не пренебрегаете, - Тамара щурит левый глаз ещё сильнее. – «Ветряк, батареи…» и у районных электросетей тырите, только шум стоит! А ещё офицер, человек вроде приличный! И не стыдно вам, Евдоким Леонтьевич?
- Я не офицер, я прапорщик, - поправляет Блажный, но видно, что он слегка смущён. – Как вас зовут, извините?...
- Контролёр энергосбыта, Жемчугова Тамара Аркадьевна. Кто дал вам право пользоваться светом в обход счётчика?
- Тамара Аркадьевна, что мне теперь будет? Меня отключат? Я признаю, с ветряком предстоит ещё много доработок…
Кособокий отшельник в гимнастёрке с погонами, неуместной среди леса как кавалерийские шпоры у водолаза, вызывает у Тамары снисхождение и сочувствие. В её разъездах бывает всякое. Иногда неплательщики идут на «сучку-ревизора» чуть не врукопашную, даже как-то пытались изнасиловать, но Блажный явно не из той породы – где ему, дохляку, противостоять спелой бабе весом в девяносто четыре кило? Он бывший ракетчик, а не спецназовец и не уголовник.
- Вам светит административная статья семь-девятнадцать КоАП, - Тамара ищет в несессере чистый бланк. – Получите до пятнадцати тысяч штрафа и начисление по среднему тарифу за безучётное потребление с момента последней проверки.
- Пятнадцать тысяч я осилю, - вдруг успокаивается Блажный. – Мне действительно пока требуется больше энергии, чем могут дать ветряк и гелиопанели… они обеспечивают только тридцать процентов от необходимого.
Прапорщик-Война отходит к старой русской печи, заваленной запчастями, крыльчатками, шлангами и гаечными ключами.
- Уважаемая Тамара, в посёлке меня принимают за ненормального, и пусть. Слепцы! Война уравнивает всех, но те, кто к ней готов, имеют преимущество. Хотите, я покажу вам то, чего никто не видел? У меня есть чему поучиться.
- Если это не противозаконно, - предупреждает крупная Тамара. – Учтите, я при исполнении служебных обязанностей.
Чем там хочет похвастать отставной сумасшедший прапор? Новость о штрафе он воспринял спокойно, угрозы с его стороны не ощущается. Удовлетворим своё женское любопытство, будет о чём в конторе бабам рассказать.
Блажный отодвигает фальшивую гипсокартонную плиту, сливающуюся с печью. Тамара Жемчугова поневоле подаётся вперёд, вытягивая сливочно-белую шею, загоревшую лишь над грудью. В проёме открывается уходящая вниз деревянная лестница. Не обычная «палка-палка-жёрдочка», какая стоит у неё самой, а широкая, удобная, слишком солидная для деревенского подполья.
- Здесь будет защитный люк, он уже сварен, но слишком тяжёл, и я его пока не ставлю, - Блажный начинает спускаться вниз. – Берегите голову, вы повыше меня.
Вероятно, на лестнице стоит световое реле – едва лысоватая макушка отшельника уходит под землю, из проёма начинает бить неяркий свет. Жемчугова усмехается: вот куда утекают ворованные киловатты! Придерживая рукой подол, чтобы мужчине снизу не были видны её ляжки, контролёрша идёт следом по дощаным ступеням, сколоченным из паллет. Она чувствует себя участницей программы о кладоискателях и фамильных склепах.
«Склеп имени Блажного! Ха. Надеюсь, у него там не ядерная боеголовка, украденная с работы? Пусть не обижается, но тогда я заявлю на него в ментовку. Нечего терроризм разводить».
Ступенек около дюжины, хозяин и гостья спускаются быстро. Вскоре Тамара широко раскрытыми глазами озирает скрытые угодья прапорщика по кличке Война.
«Оп-па-па… - потрясённо думает Жемчугова. - Может, он и дурачок, но дурачок работящий! С фантазией».
Под старинным домом Блажного обустроено бомбоубежище по всем правилам фортификационной науки. В молодости Тамара бывала в таких же казематах на экскурсии в Питере. Своды в несколько накатов, бетонные стены, цементный пол. Помещение имеет размеры примерно пять на пять метров и высоту метра два с половиной, однако точно определить нельзя: стены снизу доверху заняты стеллажами, в ячейках плотно натолканы коробки, банки, ящики, военные аптечки…
«Это ж сколько он со своей армии наворовал! – удивление в мыслях у Тамары граничит с восхищением. – Барахла - на сотни тыщ, наверно!»
На каждый стеллаж прикноплена педантичная опись содержимого, написанная от руки шариковой ручкой: «гвозди», «защитные костюмы ОЗК», «гороховый концентрат», «шприцы». Где-то в углу под потолком деловито пыхтит вытяжной вентилятор. На ближнем стеллаже Тамара видит несколько противогазных сумок, целлофановые блоки с лапшой «Доширак», батарею бутылок со спиртом, прибор химической разведки, мешки с сахарным песком. Завершают композицию стол-верстак, бензогенератор и приземистый двуспальный топчан, застланный солдатским синим одеялом.
Хозяин позволяет гостье осмотреться и оценить масштабы своей сокровищницы. Штаб, склад, блиндаж… как правильно назвать эту подземную обитель?
- Оф-фигеть!... – выдыхает Тамара. Она пытается прикинуть, сколько кубометров грунта вынуто из-под дома, но земляные работы – не её конёк. – Целый дом под домом! Вы сами это копали? В одиночку?
Хозяин-отшельник явно доволен эффектом.
- Вы преувеличиваете мои возможности. Прежде здесь было просторное подполье, как в любом деревенском доме. Я только углубил и обустроил. Биотуалет, приточно-вытяжная вентиляция, резервное водоснабжение. Нанимать местных алкоголиков я не стал – всё испортят, деньги возьмут, а спирт растащат. Ротный капитан по старой дружбе привозил мне пару салажат из воинской части.
- Эксплуатация солдатского труда? – Тамара Жемчугова насмешливо грозит пальцем. – Моему Герке тоже скоро в армию. Куда ещё попадёт?...
- Могу похлопотать, - говорит Блажный. – По старому месту службы остались надёжные офицеры.
- Далеко?
- В Восточной Сибири.
- О-о-ой, нет уж, спасибо! – с бронзовых губ Тамары летит непроизвольный материнский вздох. – Сибирь – это… фьють, у чёрта на рогах! Надеюсь, Герке поближе посчастливится.
- Дело ваше, - ровно говорит Блажной. – Я называю этот бункер ОУП - «обустроенный укреплённый пункт». В лесу к югу отсюда будет ещё один, но он пока не готов. Затем я свяжу их подземным ходом... если успею до начала боевых действий.
Тамару Жемчугову смешит серьёзный и торжественный вид Евдокима Блажного. Нет, ну слыханное ли дело – в забытой деревне самозваный мессия роет подземные ходы, ставит ветряки и закупает консервы? Готовится занимать оборону – от кого? Видно, пенсию зря не дают. Денег и времени тебе девать некуда, товарищ прапорщик… лучше бы за свет вовремя платил.
«Хотя какое моё дело? – трезво размышляет Жемчугова. – Дядька не убийца, не бандит. Может, и псих, но тихонький. Хочет жить под землёй - скатертью дорога, лишь бы долг за электричество вернул».
В бункере царит такой идеальный порядок, что дерзкая и властная Тамара не решается ничего тронуть. Оглядев таинственный склеп, женщина зябко поводит пышными плечами. Несмотря на вытяжку, в паху у неё по-прежнему тесно и сыро, спандекс трусиков облепил массивные ягодицы как жирный липкий блин. Чешется застарелый собачий рубец на голени, от сухого подвального воздуха першит в горле. В тусклом подвальном свете круглые женские икры в лайкре блестят, словно обсыпанные металлическими опилками.
- Благодарю за экскурсию, Евдоким Леонтьевич, - Тамара Аркадьевна чувствует неловкость перед не совсем здоровым дядькой, которого по долгу службы обязана привлечь к ответственности. – Вижу, к войне вы готовы. Не бойтесь, я никому не выдам.
- Я бы советовал каждому грамотному человеку построить себе подобное укрытие, - говорит прапорщик Блажный (до чего подходящая фамилия, звучит почти как «блаженный»!) – Вы не бывали в ракетных комплексах сил стратегического сдерживания?
- Нет, - Тамара усмехается нелепому предположению. – В армии не служила, как-то не довелось.
- Я там служил. Целый город в шахте! Конференц-зал, кухня, кубрики, лифты. Абсолютная автономия, замкнутый цикл очистки воздуха, тройные системы защиты, герметичные люки – и всё на глубине свыше ста метров. Апогей военной мысли! А война всё-таки будет, помяните моё слово. Сейчас, через день, через неделю… если разобраться, каждый час на счету.
Ироничная Тамара представляет, как вечером после работы вместо возни в огороде прячется у себя в голбце и роет бункер по чертежам прапорщика Блажного. Зрелище выходит настолько дурацким, что Жемчугова едва не заливается смехом на весь подвал. Ох и чудик этот электрический воришка!
Впрочем, с психами лучше не спорить, и вообще пора назад, на поверхность. К свету и солнцу! Тамара – женщина здравомыслящая, но если задержаться в этом угрюмом подземелье ещё на пять минут, она заразится тихим помешательством хозяина. Ей тоже покажется, что война не за горами. Ядерная зима, грохот самолётов и радиоактивные осадки…
- Хорошо, я всё увидела. Идёмте наверх, мне всё-таки нужно составить акт о хищении электричества… не обессудьте. Война войной, а закон законом.
На обратном пути Тамаре вновь приходится потуже подбирать бело-сиреневый подол. Её могучая гладкая задница качается прямо перед Блажным, сквозь ситец нахально выпирают тугие стрелки трусиков, оборки выделяются на круглых ягодицах как кромки стеклопакета. Колготки поскрипывают между взмокших ляжек. Тамаре немного стыдно за свой шрам на икре, хотя под сеткой капрона он незаметен.
К счастью, отшельнику Блажному не до женских прелестей плывущей впереди контролёрши. Одичавший лесной полководец целиком погружен в предстоящую глобальную катастрофу.
- Топливные ресурсы… Энергетические ресурсы… Пищевые ресурсы… - бубнят позади Тамары. – Превентивные удары будут нанесены по морским портам и военным аэродромам… Вода! Главной ценностью станет питьевая вода! Опреснительные станции. Далее средства связи и антенное хозяйство. Спутники, конечно, грохнут сразу. Транспорт, топливо… Стратегический ресурс…
Чутьё подсказывает Тамаре, что «временная нормальность» отшельника подходит к концу. Нужно писать протокол и сматывать удочки. Но уже наверху, заполняя бланк, она не выдерживает.
- Евдоким Леонтьевич, мне очень неудобно… я пришла вас наказать и всё такое… не найдётся ли у вас стакана воды? Жарко.
В доказательство Тамара чуть оттягивает на груди вырез сарафана. Её бюст круглится двумя зрелыми арбузами, на коже видны соляные потёки пота. Внутри капроновых колготок словно работает потогонная машина: под ляжками копится липкая сахарная сладость, впитываясь в табуретку.
Погремев у крана, Блажный приносит эмалированную кружку холодной воды.
- Своя скважина. Защищённая, с угольной фильтрацией.
Тамара выпивает воду залпом, полощет рот остатками и глотает. Вода как вода. Но отчего у неё перед глазами всё поплыло? Только что здесь стоял один Блажный, а теперь их два или три. Руки отяжелели. Женщина не может удержать ручку и роняет её на пол. Нагнуться за ней уже нет сил, да и зачем ей какая-то ручка? Смешной бесполезный предмет. И человек перед нею тоже смешной и бесполезный. Кстати, как его зовут? Уже вышибло!
- Прос-стите… где я?... я что-то ур-ронила… - контролёр Жемчугова всё-таки хочет потянуться за ручкой, но некрасиво всхрапывает и кладёт на стол голову с пушистым лисьим хвостом на затылке.
Отшельник Блажный вынимает кружку из её пальцев.
- Надо же, чуть не забыл, - говорит он в пустоту избы. – Женщины – это тоже ресурс...
***
- Дззззз! Шшшшш! Дзззззз!
Когда Тамара приходит в себя, под нею заботливо расстелена плащ-палатка. Как-то сразу Жемчугова догадывается, что лежит на цементном полу в подземном бункере Блажного.
Ломит виски, а во рту ещё суше чем прежде. Какую убойную дрянь подсыпал ей в воду отшельник и когда только успел? Тамара лежит на животе, это очень неудобно – мешает выпирающий грандиозный бюст. Первая реакция контролёрши - ощупать себя, привстать, одёрнуть подол и поправить чёлку, но руки не поддаются, они крепко скручены сзади. Запястья Жемчуговой свободны, зато большие пальцы сощёлкнуты вместе чем-то вроде плоской железной прищепки.
Потрогав прищепку, Тамара понимает, что у неё на пальцах - специальные миниатюрные наручники. Похоже, прапорщик Блажный запасся не только консервами и батареями, но и средствами посерьёзнее.
Дзззз! Шшшшш! Дзззззз!
В подвальном воздухе пахнет окалиной, озоном, какими-то кислыми газами. Извернув голову, Тамара видит потолок бункера – зрение плывёт, с пола он кажется очень высоким. Видит ряды стеллажей, край топчана и свисающие с него грязные пятки Блажного. Отшельник возится где-то над нею в изголовье, звякает металлом, сосредоточенно сопит. Туфли с Жемчуговой сняты. Потерев бедром о бедро, она убеждается, что большие пальцы её ног тоже соединены крошечными стальными наручниками – прямо поверх колготок.
- Эй ты, подонок! – Тамара хрипит, возится животом на расстеленном брезенте. - Ты что наделал, долбанутик? Развяжи меня!
Пятки безмолвствуют, никакой реакции. Опять звон железа. Дззззз! Шшшшш! Дззззз.
В книгах Тамаре иногда попадались фразы: «…её связали по рукам и ногам». Особого значения она им не придавала – ну, связали героиню и связали, значит, так надо! Об ощущениях пленницы там ничего не говорилось. Видимо, подразумевалось, что связанная женщина лежит себе да поплёвывает. Авторы полагали, что её не душит досада, что ей не жмёт нижнее бельё, что она не мечтает вернуть обратно свои драгоценные руки?
Теперь Тамара выяснила, что связанные за спину руки - это больно, унизительно и неловко. Её колготки с лайкровым отблеском раскисли от холодного пота, трусики из липкого розового спандекса просто безумствуют, в промежности чешется, словно между ног у Тамары ползёт мохнатая противная гусеница.
- Слышишь, придурок? Отпусти меня! Меня же найдут!
Отшельник оборачивается, нависая над арестанткой в бело-сиреневом сарафане. Тамара прикусывает язык: у него нет лица! Вместо лица – железный щит с прорезью из синего стекла. Прапорщик превратился в биоробота из фантастического триллера.
Оцепенение длится ровно одну секунду, пока Блажный не сдвигает на лоб сварочную маску.
- Тебя не найдут, женщина, - говорит он. – Если я сам этого не захочу.
Затем снова опускает маску и продолжает своё невидимое занятие. Дззззз! Шшшшш! Дззззз! Запах окалины становится резче. Становится ясно, что Блажный приваривает к топчану что-то металлическое. Мысль неприятная и ничего хорошего Тамаре не сулит.
- Выпусти меня, тварь! Выпусти! Выпусти!
Тамара не узнаёт своего голоса. В жизни голос у неё громкий и раскатистый, но в секретном бункере, забитом армейским скарбом, он визглив и жалок, будто его тоже стянули жёсткими наручниками. Её руки устали торчать заломленными за поясницу, тугие манжеты плавок вспарывают Жемчуговой ягодицы наискосок. Левая резинка впивается больнее, жаль, скованными пальцами ничего не поправить. Почему Тамара не нашла времени раньше привести свой туалет в порядок? Вдоль каёмки трусиков щекочутся, стекают ручейки пота, раскалённый капрон не успевает впитывать влагу и стеклянно звенит от натяжения.
Несмотря на дикую ситуацию, страха у Тамары Аркадьевны нет, она баба не робкого десятка. Отшельник напоил её какой-то отравой, затащил в подвал и надел наручники, но это слишком глупо, чтобы быть правдой. Пока что Тамара испытывает только боль в вывихнутых пальцах и досаду на собственную ошибку.
«Как глупо я попалась этому психу! – устав кричать, лежащая широкобёдрая женщина проводит языком по шершавым бронзовым губам. – Думала, разбираюсь в людях. Кому поверила? Такой смирный, интеллигентный с виду… Гад! Впервые в жизни стакан воды в чужом доме попросила – и нашла на жопу приключений…»
На ресницах у Тамары висят капли, вертеть головой неудобно. Стащить мини-наручники с пальцев невозможно, они заклинивают на косточках суставов. Шевелить руками больно. Тамара и не подозревала, насколько чувствительны её большие пальцы. Они ноют и постепенно опухают в стальных колечках. Было бы легче, если бы прапор просто связал Жемчугову верёвкой или ремнём. Несчастная контролёрша сейчас никудышный боец: от сильной дозы снотворного в голове до сих пор шумит, мысли обрывочны, а мышцы налиты жидким свинцом.
- Эй ты, шизик, отпусти меня! Сука! Менты тебя всё равно найдут и твой подземный клоповник не поможет!
Вопли Тамары отскакивают от меланхоличной спины Блажного, не причиняя ему вреда. Когда прапорщик Война перекладывает электроды, под застиранной военной гимнастёркой проступают худые лопатки.
- Чуть не выпустил из виду, что женщина во время войны – тоже важный ресурс, - бормочет отшельник. – Надеялся обойтись Маргаритой. Но если трофей сам упал в руки – почему бы нет?
Какая Маргарита? Неужели у чокнутого отшельника здесь томится ещё одна жертва? Тамара лихорадочно вспоминает, не исчезали ли в последнее время люди в районе, но боль в пальцах уже настолько невыносима, что мешает думать.
- Выпусти меня! – хрипит она с пола. – Сними наручники и выпусти, пожалуйста! Я сразу уеду, никому не скажу, слышишь?
- Да, машина… - говорит Блажный. – Машина – улика. Мы её спрячем… там, где даже грибники не ходят. Я возьму с неё только аккумулятор и топливо - пригодятся.
- Боже, нет! Отпусти меня! Тебя всё равно найдут! Будешь встречать свою войну в «Полярной сове», на зоне для пожизненных! Или в дурке!
Блажный закончил свои сварочные дела, смотрит на Тамару сверху – она напоминает пышный бело-сиреневый торт, руки за спиной завёрнуты в диковинную розочку, скрепка наручников впивается в торчащие пальцы, ноги босы, икры в колготках подрагивают от бессильного бешенства. В трусиках у Тамары – сыро, жарко, топко, словно там подтекает кухонный смеситель.
- Будем устраиваться, - безумный отшельник убирает с топчана провода и сварочный аппарат. Сползает на пол, становится на колени возле жирного крутого бедра пленницы. – У тебя прекрасные толстые ляжки, Тамара! У тебя красивые колготки...
Скованная наручниками Жемчугова прекрасно понимает, к чему идёт дело – кто бы сомневался! Если одинокий мужик и беспомощная баба находятся вдвоём в берлоге среди леса, вариантов дальнейшего развития событий очень немного. Похоже, её сейчас изнасилуют. А потом Блажный педантично нанесёт на пленницу многозначный инвентарный номер, словно на мешок с тушёнкой, и включит её в опись, приколоченную у двери: "Женский ресурс Жемчугова Т.А (для удовлетворения половых нужд гарнизона) - 1 шт."
- Выпусти меня, придурок! – Тамара предпринимает последнюю попытку договориться с ненормальным ракетчиком. – Ну что же ты?… Хочешь, я сама тебе дам? Сама, добровольно? Только железки с пальцев сними, давит очень…
Осторожно, почти робко Евдоким Блажный приподнимает подол на округлых и тяжёлых ляжках связанной. Смотрит на розовые трусики, глубоко впившиеся в женские ягодицы, разделившие их на упругие круглые ломти, на вкусно поскрипывающие колготки Тамары. Ощупывает небольшой шрамик на икре. При тусклом свете бункера капрон причудливо мерцает и переливается, когда пленница напрягает мышцы ног.
Тамара пытается отпрянуть, но она слишком устала, и пальцевые фиксаторы режут фаланги слишком болезненно. Заскорузлые ладони отставного военного скользят по её ногам – колготки отзываются снежным хрустом и свистом. Спина пленницы дрожит в вырезе бело-сиреневого сарафана.
– Скоро война, а у меня давно не было настоящей женщины… кроме Маргариты.
- Отпусти меня! – надсадно воет Тамара. – Отпусти меня, нелюдь! Даун! Сука! Я же глотку тебе перегрызу, чуешь, скотина?
Контролёр Жемчугова крутится на плащ-палатке, будто могучая рыба, внезапно ожившая на пиршественном столе. Извивается, рычит, мяукает, трясёт сзади затёкшими руками. Умом она понимает, что лучше бы лежать смирно, но назло себе опять бьётся грудью о цементный пол, чувствуя, как трусики с колготками стискивают её пах всё мучительнее и туже…
Блажный стоит на четвереньках сзади. Он увлечённо мнёт, гладит, нюхает свою заключённую. Стальные пластинки на пальцах отнимают у Тамары всякую надежду на сопротивление. Если Тамара пытается высвободить одну руку, наручники вонзаются в другую ещё глубже. Единственный разумный выход – отдаться на волю тюремщика, предоставить ему себя в беспрепятственное пользование, замереть и не шевелиться, тогда не так больно.
Но непокорная Жемчугова никому не прощает подлости, она рычит и ругается, пока отшельник не напяливает ей на голову тугой армейский противогаз.
- Фто? Фы ф ума фофёл? Тьфу! Уфери эфу фрянь, фифорас!
Норматив «надевание противогаза на поражённого товарища» отшельник Блажный определённо сдавал на «отлично». Спустя три секунды эластичная холодная резина плотно обжимает лоб и подбородок распростёртой пленницы. Крики стали глуше и тише, а обзор Тамары сузился до двух плексигласовых очков-иллюминаторов. Жемчугова почти плачет от бессилия. Шлем-маска из слежавшегося вонючего каучука стянула ей волосы и щёки, стёкла запотевают, ей страшно не хватает дыхания.
- У-у-у! Фуп! Фу-у-уп.
Последний раз Тамара надевала противогаз в школе на уроках военной подготовки и всегда считала это за издевательство. Во-первых, он портит причёску. Во-вторых, в нём трудно дышать. В-третьих, вид у человека в противогазе самый что ни на есть кретинский.
Стуча гофрированным хоботком об пол, Тамара чувствует мокрые мужские руки у себя между ног, корчится и стонет. Прищемлённые маской пряди волос щекочут ей ресницы и брови, отдуть или поправить их нечем. Сырые розовые трусики впиваются в стянутую невольницу, словно клин. Упругий треугольник спандекса раздражает возбуждённые половые органы, прилип к ляжкам как пластырь. Хочется отогнать чужие руки, освободиться от маски и почесать себя в паху, но сделать ничего нельзя.
Соски Тамары в лифе, прижатые всей массой тела, до того раздуты, что кажется, вот-вот пробурят цементный пол. Когда Жемчугова слабо ворочается, соски трутся о внутренности чашечек и напрягаются ещё сильнее, хотя дальше уже некуда.
- Уфыф! Уфы-ы-ы…
Вонючий противогаз бесит Тамару ещё больше, чем скрепки-наручники и лапы отшельника под юбкой. Жемчугова слышит, как мозолистые пальцы вползают между её раздвинутых ног. Ладони жадно оглаживают её капроновые ноги, а потом…
Ах! Тамара подпрыгивает всем телом, пальцам рук и ног опять становится больно от стальных наручников, но на это уже плевать. Мужчина сзади лижет её бёдра сквозь липкую оболочку колготок, подбирается почти вплотную к клитору, дразнит её прикосновениями языка. Даже через трусики Тамара ощущает, что лесной житель небрит. Обострившимися нервами она реагирует визгом на каждый укол мужской щетины в промежность, пока прапорщик-Война вылизывает ей сдвинутые бёдра и ягодицы, крепко сдавленные розовыми трусиками наискосок.
- Вкусная… сладкая… живая… наша…
Корчась в наручниках, Жемчугова сипло дышит в гадкую и тесную утробу противогаза. Иногда мужской колючий рот почти ныряет в её пах… но тут же отдаляется и снова занимается периферией тела. От невольно проснувшегося желания пленнице сводит поясницу, рот Тамары переполнен слюной и бронзовой помадой. Однако мучитель ушёл от паха куда-то вниз и заигрывает с её скованными пальцами ног, обтянутыми слюдяным блестящим капроном.
За всю взрослую жизнь у «чернобровой казачки» Тамары Жемчуговой было десять или одиннадцать мужчин. Грешна, бывшему мужу в браке тоже пару раз рога наставила. Супруг Ромка работал у них мастером электроучастка и сам по части баб был не святой. Но неумелые, грубые ласки отшельника-Войны напоминают Тамаре не бывшего мужа, а такие же неумелые ласки Сашки-Седого, с которым она стала женщиной в семнадцать лет.
Городская общага, разбитая койка, тонюсенькая дверь – и два взрослеющих тела, переплетённых в невообразимой сладостной муке. Сашка целует Тамару в затылок, взъерошивает её рассыпанные по плечам, юные и волнистые волосы (тогда она красилась под блондинку). Точно так же Тамара лежала ничком, закусив подушку и не успевая проглатывать слюну. Слюна сочилась ей на подбородок и медленно стекала на серую общажную простыню.
Она была раздета лишь наполовину, на ней оставались лифчик и колготки. Сашка-Седой, третьекурсник и её будущий первый мужчина, гладил Тамаре широкие бёдра руками и языком, животом и грудью. Водил мошонкой по атласной заднице молодой подруги. Купался в её вытянутых ногах, дышал запахом кожи, поедал сливочное мясо сельской чернобровой студентки, приправленное терпким потом и облитое капроновой глазурью…
Где он сейчас, этот Сашка? Их «бессмертная» любовь просуществовала до летних каникул, а к осени Седой вовсю загуливал с косолапой библиотекаршей Надькой.
- Кто ты была? – шепчет прапорщик Блажный. – Штабная писаришка… второй дивизион… толстые ляжки, чёрные колготки… помнишь, как я заваливал тебя на ящики, Маргарита?... Тебе нравилось, но ты давала Яшмину, потому что он был майором, да?...
Из бессвязного лопотания за спиной Тамара догадывается, что чокнутый прапор тоже поглощён амурными воспоминаниями. Судя по репликам, в армии он крутил роман с некой Маргаритой Шихельской, служившей при штабе дивизиона. У этой Марго была отменная корма, чёрные колготки в сетку и доступный нрав. Иногда она отдавалась Блажному на вещевом складе – в том числе позволяла надеть себе противогаз и скрутить назад руки, - но чаще Шихельская бесстыдно загуливала с каким-то Яшминым из старшего комсостава, и Блажный мучился ревностью.
- Я же знал, Марго, что тебе нужны только деньги… Знал! Яшмин списывал продпайки и лекарства, я списывал солярку и спирт… мы имели тебя, а ты имела нас обоих.
Выгибая спину, трепеща толстыми выломленными локтями, Тамара в противогазе и наручниках бессильно уткнулась лицом в складки плащ-палатки. Она уже согласна, чтобы этот поганец Блажный её трахнул, сколько можно лизаться? Где ты ползаешь, заморыш червивый? Укуси меня немедленно, сволочь! Туда, в самый эпицентр! В моё горячее и женское! Пожалуйста! Найди через мембрану трусиков мою «женскую кнопку», которая уже хлюпает от собственного сока, и грызи её, соси, рви, делай с ней что угодно, только долго, долго, долго…
- Что такое, Маргаритка? - вдруг плаксиво говорит Блажный. – Не получается – и всё!…
Отвалившись в сторону, прапорщик некоторое время рассматривает себя. Вздыхает, хмурится… и обречённо подтягивает штаны. Акт насилия, по-видимому, не состоится.
Известие о крахе мужской силы пленница встречает со смешанным чувством ярости, злорадства и разочарования. Тамара хохочет в противогаз и одновременно рыдает от судорог внизу живота. Её распалённая плоть требует законного завершения игры.
«Ну что же ты, баран? – безмолвно вопит потная капроновая женщина. – Стяни с меня трусы, хоть рукой мне помоги, ублюдок!... Тварь, насильник, извращенец!... Хочу! Хочу! Хочу! Господи, как потом болеть-то будет…»
Евдокиму Блажному лет пятьдесят, таких пожилых любовников у Тамары никогда не было, но половые осечки в его возрасте – наверняка не редкость. Несмотря на драматичность ситуации, разомлевшая, насквозь промокшая арестантка чувствует острую женскую обиду и досаду. Её грубо остановили на краю обрыва, прервали взлёт, словно невидимый диспетчер объявил небо закрытым. Тамара мычит и дёргается на полу, ритмично пережёвывает бёдрами закушенные розовые трусики, будто ловит безвозвратно отступающий оргазм. К боли от наручников и впившихся колготок теперь добавилась тягучая боль в неудовлетворённом лоне. Гениталии ждут вторжения насильника извне, но они его не дождутся.
Поделом поддонку! Поделом! Импотент вонючий! Неужели гордая казачка Жемчугова была согласна, чтобы в грязной землянке её окучил убогий пожилой сумасшедший? Нет! Ни за что! Пусть лучше в трусах у неё лопнет всё женское, чем такой позор.
Отшельник массирует себе пах – тоже испытывает дискомфорт от бесславного финала.
- Мне нужно идти кое-что сделать, Маргарита, - тихо говорит он. – Потом мы попробуем ещё. У тебя посинели пальцы, сейчас я сниму наручники. Но я не хочу, чтобы ресурсы покидали убежище в моё отсутствие.
Тамара ничего не успевает понять, когда Блажный приподнимает ей голову и надевает на горло стальной ошейник - ещё тёплый от сварки. Карабин ошейника приварен двухметровой собачьей цепью к болтам в изголовье.
***
- Мммвлвлв! Бвлвылылывр!
Измотанная болью и потом, Тамара неуклюже вертится на топчане. Её положение мало изменилось, кроме того, что теперь она прикована цепью к стене как блудливая собака. Ошейник режет её литую полную шею, рот до отказа растянут самодельным кляпом – сиреневый пластиковый мячик с тесёмками упруго, плотно распирает пленнице челюсти и нёбо. Тесёмки от шара врезаются в щёки и застёгнуты за ушами. Скомканный, сплюснутый язык придавлен, он гудит и ноет от напряжения. Под ним копится слюна, заполняющая рот пополам с кляпом.
Противогаз с Тамары сняли, но в наказание тут же вставили кляп: недоизнасилованная пленница укусила отшельника, пока он перекладывал её тушу с пола на лежанку. Успела впиться ему в предплечье, прокусила жилистую руку через горькое солдатское сукно.
Ни слова не говоря, Блажный достал откуда-то сиреневый кляп и запихал в рот строптивому «женскому ресурсу». Мячик гладок и упруг, это эластичное яблоко можно сжать челюстями, но стоит его отпустить – и оно принимает прежнюю овальную форму. Язык Тамары плотно прижат к нижним зубам, словно в рот ей втиснули боксёрскую капу.
- Блмлмлврврылы!
Неподъёмная Тамара тяжко ворочается на деревянном лежаке, гремя цепью. Бункер пуст, отшельник ушёл наверх – прятать её верную энергосбытовскую «Ниву». Единственное, что он сделал – действительно снял мини-наручники с её рук и ног, поскольку пальцы пленницы заметно опухли. Правда, положение Тамары мало улучшилось: прежде чем снять наручники, сумасшедший прапорщик предварительно спутал ей ремнями запястья, локти и лодыжки.
Упаковав арестантку, отшельник некоторое время стоял подле неё, что-то помечая в блокноте и оглядывая подвал.
- Пока придётся так, Марго, - бормотал он про себя. – Ты не должна дотянуться до стеллажей с инструментом. Нужно перегруппировать запасы. Всё тяжёлое, острое и металлическое – к дверям. Санитарно-гигиенические принадлежности, книги, постельное бельё… правильно ли я всё рассчитал?
Лёжа вниз лицом, контролёр Жемчугова скулит от безвыходности и ярости. Потёртые брезентовые ремни защитного цвета снабжены заклёпками и крючьями. Вероятно, они сняты с переносного армейского снаряжения. В трусиках у пленницы царит страшная влажность, будто вся слюна, не нашедшая места в заткнутом рту, отыскала себе запасной выход. Лобок царапается и стонет от клейкой влаги. Микроскопические капли с размеренностью метронома сцеживаются в тесное гнёздышко трусиков. Если взяться за мокрые колготки рукой, наверное, раздастся громкое сырое чавканье. Запах истомлённого тела, полового возбуждения и раскисшей синтетики парит в подвале осязаемым душным облаком.
«А я, когда сюда ехала, об озере мечтала! О пиве! Планы на вечер строила… господи, за что мне это? Скажите мне, что я сплю!»
Узница неистово трётся животом о постель в надежде, что тугие розовые трусы из спандекса, терзающие лоно резинками, случайно выправятся и лягут в паху ровнее, но чуда не происходит. Будь её руки свободными, Тамара Аркадьевна в клочья разодрала бы себя ногтями сквозь шёлк и капрон, лишь бы избавиться от нестерпимого зуда в промежности.
Подлый и неожиданный плен у безумца. Неподвижность. Кляп. Мокрые колготки. Мокрое одеяло. Мокрые ремни. Тарахтящее сердце. Занемевшие мышцы. В довершение всех бед Тамару мучает незапланированное половое желание. Вот уже года два гордая казачка Жемчугова не бывала в постели с мужчиной. Заниматься онанизмом она тоже не привыкла, потому её интимная жизнь почти равна нулю. Теперь униженная, растоптанная, взбешённая Тамара испытывает дикий сексуальный голод в каждой клетке своего беспомощного, обтянутого тела.
Женщина на дне лесного бункера глухо и жалобно бубнит в сиреневый шар, словно шепчется с ним.
На лестнице слышен грохот отодвигаемого запечного листа: отшельник Блажный возвращается. Унылое лицо, щетина, выгоревшие погоны – как же ничтожен этот ублюдок… да ещё и импотент! Если бы не трюк со снотворным, Тамара никогда не угодила бы в капкан к такому мозгляку.
- Отогнал машину в чащу, - спокойно говорит отшельник, словно докладывает о хорошо проделанной работе. – Аккумулятор и бензин заберу позже. Её не найдут.
Связанная Тамара Аркадьевна горой возвышается на топчане кверху задом и смотрит мимо мерзавца, мимо полок с припасами. Пленница выдохлась и устала. У неё больше нет сил плюхаться в этих ремнях и тесных колготках. Беспокоят только соски - они укрупнились, стали твёрдыми, налитыми как две вишнёвых карамельки - и врезающиеся в гениталии кромки розовых трусиков. Блажному слышно, как женщина вяло сглатывает слюну, набегающую под кляпом, и как на одеяло падают капли пота с разгорячённого тела. Прапорщик присаживается на край лежанки.
- Мы переживём войну, Маргарита… я очень на это надеюсь. Завтра мне нужно будет съездить в село на мотоцикле. Подумай, какие вещи тебе понадобятся. Что-нибудь для женской гигиены, да? Какие-то впитывающие салфетки, тампоны и прочее?
Тамара Жемчугова слабо двигает затёкшими руками. Челюсти у неё занемели от сиреневого кляпа, но сейчас она лихорадочно размышляет, как извлечь максимум пользы из щедрого предложения тюремщика?
«С волками жить – по-волчьи выть… Заказать этому уроду побольше всего - тампоны, помаду, шампунь, краску для волос! Может, ещё чулки и тени попросить? В Пойменном обязательно пойдёт слух, что старому холостяку понадобились женские вещи!... Но этого мало. Как-то бы упросить его передать записку кому-нибудь из наших… и чтобы он ничего не понял. Блин, соображай, Томка, иначе сгниёшь в этом подполье!»
С мужем Тамара разведена, а дети – Герка с Алькой – уехали на три недели в детский лагерь. Хватиться Тамары могут только соседи по улице или подруга Кира, с которой они хотели сегодня усидеть по пивку. На работе Жемчугову до завтра никто искать не будет: она предупредила, что оставит казённую машину дома, такое и раньше бывало.
Господи, какой дикий тупик! Изо всех сил пленница гонит от себя самую жуткую мысль: её могут вообще не найти. Усадьба стоит в глухомани, входной люк за печью замаскирован, по пути сюда Тамара не встретила ни души. Только синицы да галки.
Даже если Кира заявит в милицию, прапор запросто открестится. Он на голубом глазу скажет, что в глаза не видал никакого контролёра Жемчуговой – и ему поверят, на селе он считается безобидным дурачком. Вряд ли участковый уполномоченный Лёнька Ракитин заподозрит, что исчезнувшая Тамара валяется на глубине четырёх метров под домом Блажного – в мокрых колготках, с кляпом во рту, прикованная к койке стальным ошейником.
- Ывлырфллыл!
Снова чужие липкие руки: Блажный стягивает с себя рабочие штаны, пристраивается верхом на Тамаре, воровато лезет под сарафан своей жертвы. Набрался силёнок, решился на вторую попытку? Женщина тщится поднять голову с заткнутым ртом, но шея отягощена ошейником с болтающимся китайским замочком. Арестантка беспомощно возит по лежанке пышными бёдрами, розовые трусики всё туже погружаются в тело.
Сколько времени она здесь, в этом склепе? Порой Тамаре кажется, что она уже несколько суток провела связанной и никогда больше не увидит своих рук, не отлепит от промежности приклеившихся плавок. Не умоет лица, не расчешет георгиново-пунцовых волос…
Отшельник-Война гладит её ноги сверху донизу. Капрон поёт неслышную, влажную, липкую песню. Когда Блажный достигает пальцами брезентовых ремней, удерживающих бёдра пленницы, он чувствует адский жар, исходящий от паха. Трусики Тамары Жемчуговой жалобно потрескивают, до звона переполненные напряжённой интимной плотью.
Тюремщик погружает сморщенное лицо между ног связанной, проводит языком по её ляжкам, дышит ароматом мокрого капрона и лайкры. Постанывая от гадких ласк ниже пояса, Тамара слабо шевелит пальцами скрученных рук. Прапорщик покусывает её за тыльную часть, с неожиданной силой сгребает за полуголую белую спину, потом запускает ладони снизу, скользит по животу в капроне, щупает сквозь лифчик раздутые соски.
- Ууумлмлвлврвлвы! – издаёт Тамара Аркадьевна. Это означает «хоть трусы с меня сними, я больше не могу!»
Капрон на её ногах весело светится и мерцает, однако Тамаре не до веселья: она вот-вот спятит от ремней, домогательств, возбуждения и своих перегретых колготок. Её ягодицы вскипели, запах из-под юбки напоминает смесь подкисшего топлёного молока, болотной ряски и лугового щавеля. Ещё хуже прапорщика-Войны Тамару истязают собственные трусики. Розовый клин по-прежнему врезается в лоно, стиснул и сплющил низ живота, причиняя болезненное удовольствие и раздражение.
В который раз Тамара пробует вырвать связанные за спину руки, ломает ногти, напрягает плечи. Если бы удалось вырвать руки, она бы разодрала себя до крови! Будь у неё на воле хоть один пальчик, она бы сразу расцарапала себе груди и ляжки, а потом проникла себе в розовые трусики и изнасиловала себя без всякой жалости, не дожидаясь этого слабака! Кажется, ей достаточно единственного прикосновения, чтобы взорваться вместе с гнусным бункером и разлететься по свету мелкими частицами. Но как? Как это сделать?
«Прапор, маньяк ты подземный! – безумствует арестантка. - Сколько можно возиться, будь ты мужиком, сволочь! Сделай со мной хоть что-нибудь!... Хоть что-то!»
Увы, хватка на бёдрах Тамары внезапно исчезает. Неудавшийся насильник во второй раз терпит фиаско. Блажный понуро слезает с жертвы, придерживая спущенные штаны. Краем глаза пленница видит, как его вялый орган сиротливо болтается вылущенным гороховым стручком.
- Снова не получается… - снова бормочет прапорщик. – Как так? Надо попробовать с Маргаритой! С ней у меня всегда выходит.
Связанная Тамара чуть не давится кляпом, в её казачьих глазах – отвращение, изумление, брезгливость. Отшельник-Война откуда-то извлекает уродливую надувную куклу, бережно протирает тряпкой. На голову куклы тоже напялен армейский противогаз, навроде того, что был на Тамаре. Золотые искусственные локоны торчат клочьями спутанной соломы. Топорщатся нелепые кукольные сиськи, на силиконовые ляжки натянуты чёрные сетчатые чулки. Пластиковая вагина между ног секс-игрушки напоминает гротескный сдавленный пончик.
- Маргарита… - шепчет безумный прапорщик. – Ты меня не забыла? Прости, я чуть тебе не изменил.
Слегка смущаясь арестантки, Блажный утаскивает плащ-палатку куда-то вбок и взгромождается на свою бесценную поддельную Маргариту. Тамара Жемчугова готова провалиться сквозь землю от непонятного стыда... впрочем, они и так под землёй. Её, сорокалетнюю разведённую красавицу, от которой без ума все электрики и мастера, променяли на какую-то надувную дрянь! Судя по скрипу и возне, с куклой у отшельника действительно получается гораздо лучше.
Тамара невыносимо страдает. Тяжело дыша через нос и обливаясь потом, время от времени она пытается за спиной расковырять ногтями ремни на кистях, однако руки загнуты слишком неудобно – не дотянешься. В отчаянии Жемчугова дёргается на лежаке, пучит глаза, делает челюстями жевательные движения, надеясь ослабить тесёмки сиреневого кляпа, выплюнуть мячик - тоже безрезультатно.
Прапорщик самозабвенно пыхтит на резиновой Марго, бормочет плоские солдатские комплименты. Комедия абсурда! Изнывающей от ремней и колготок Тамаре чудится, что в паху у неё клубком свернулся крошечный, но чуткий зверёк. Он недовольно выгибает спинку, пытается поудобнее устроиться, негодует на спандексовые трусики с колготками, которые стиснули его чересчур плотно и крепко. Зверёк рычит, сердится, толкается во все стороны – каждый его толчок прокатывается по нервам, отдаётся в животе, в позвоночнике, в мочках ушей, заставляя Жемчугову приглушённо стонать и пускать слюни в кляп.
Копошение на полу учащается, жалобно стонет силиконовая оболочка, затем доносятся отвратительные хлюпающие звуки – и вздох облегчения.
- Мы смогли, Марго! – слышится торжествующий шёпот Блажного. – Спасибо, девочка моя. Ты никогда меня не подводила!
От пережитого унижения, от всех издевательств, духоты, закоченелости и головной боли Тамара Аркадьевна Жемчугова – крепкая и бесстрашная женщина - впервые в жизни теряет сознание.
***
В себя Тамара приходит на том же топчане, но уже развязанной. Проклятые ремни, изрезавшие ей все руки, исчезли, кляпа во рту больше нет, ошейник с горла исчез тоже. Тишина давит на уши. Свет горит, в углу всё так же монотонно гудит вытяжной вентилятор.
Первым делом женщина запускает обе руки себе в трусики, подвывая от удовольствия, чешет и рвёт свои ненаглядные «женские чечки», запечённые в розовом спандексе, словно курица в фольге. Запах ползёт из-под подола сарафана – пряный, горячий, розмариновый, интимный. Прапорщика Блажного в бункере нет. Походный несессер Жемчуговой стоит рядом с нею. Что произошло? Хозяин подвала устал ждать, запер бесчувственную пленницу и отбыл по своим надобностям – готовиться к воображаемой войне?
Вдосталь начесавшись, Тамара со стоном поворачивается набок. Только теперь она видит несколько пятитысячных купюр, вдетых в ручку несессера, и лаконичную записку на листке из полевого блокнота.
«Ты свободна, женщина. Я не могу себе позволить держать бесполезные ресурсы. Возьми эти деньги - за штраф и за беспокойство. Твоя машина стоит возле дома. До свидания.
P.S. Война всё-таки будет. Помни об этом».
(использована иллюстрация из открытых источников Яндекс)