Мура- это моя тетка, родная сестра моей мамы, Мария Исааковна. Почему Мура, не знаю, но так ее звали всегда и все вокруг меня, я никогда не называл ее на “Вы” и не добавлял “Тетя”. Только “Мура, ты”.
Я сейчас попытаюсь рассказать твою жизнь, Мура, и, если ошибусь или допущу где-нибудь неточность, не суди, пожалуйста, слишком строго.
Мура родилась в дружной и красивой семье: мама, папа и старшая на восемь лет сестра (моя мама). Ей было три года, когда началась Война. Отец ушел на фронт, как и его родной и двоюродные братья и племянники. А ее увезли в эвакуацию в Казахстан, где было прожито два года. То, что пришлось испытать ее маме и бабушке во время бегства в 1941 году: реальная угроза скорого и неминуемого убийства всех близких, в том числе маленьких детей, непрекращающиеся бомбежки городов, станций и поездов- навсегда наложило отпечаток на всех. Моя мама рассказывала мне совершенно фантастическую историю, пригодную для сценария фильма: во время бегства из Клинцов они оказались на станции Конотоп. Станцию постоянно бомбили, по ней нескончаемым потоком то на запад, то на восток шли военные эшелоны, а они сидели где-то в уголке среди других беженцев и ждали возможности уехать в тыл. И вот одиннадцатилетней девочке почему-то пришло в голову, что сейчас она встретит своего папу среди этого столпотворения, ведь он тоже в такой же военной форме- значит, должен быть где-то здесь. И она его действительно увидела! Девочка закричала так, что отец обернулся, узнал, подбежал к ним, обнял и поспешил к своему уходящему эшелону. Произошло это в августе 1941 года, и впереди была еще вся Война...
А затем была бесконечная дорога и долгие, долгие месяцы голода, мертвящий холод длинной зимы, снова голод, ожидание вестей от воюющего отца и мужа. В эвакуации они жили своей, сугубо женской семьей, с бабушкой, обладавшей ясным разумом и острым языком. Воспоминания Муры об этом периоде уже довольно внятные и ясные. Она до сих пор помнит голод, холод и свои впечатления от белых пирогов в чужих руках.
Я не случайно так много внимания уделяю этому времени. Получается, что эта Война по-разному убивала всех и повсюду, и для каждого она была своей. В статистику потерь не вошли пропавшие от голода, холода и невыносимых условий люди в тылу, вырванные из родных мест и заброшенные в неведомые края без надежды на помощь. И когда я перебираю фотокарточки тех лет и вижу худых, старых в 30-35 лет женщин с натруженными руками, суровым взглядом и сжатыми губами, я как будто вижу, не только то, что они испытали, но и готовность этих людей до конца противостоять любым невзгодам. У каждого была своя Война и своя Победа. Они бились за своих детей, которых нужно было сохранить во что бы то ни стало. Их Победа -жизнь детей. И кто может измерить, чья Победа более значима? Бабушка была очень религиозна и верила, что Бог, конечно, спасет их всех, ведь не может же быть иначе. И поддерживало людей все это время то, что всегда поддерживает и спасает: Вера, Надежа и Любовь. Вера в то, что все проходит, пройдет и это, надежда на окончание этого ужаса (ведь не может же он длиться вечно), надежда на возвращение домой и, конечно же, любовь к родным и близким, готовность отдать им все, что только было возможно в это черное время.
Из эвакуации они вернулись в 1943 году, сразу после освобождения города, когда еще не прекратились бомбежки, в разграбленный и истоптанный дом.
Я пытаюсь представить мой родной город в это время и не получается. Сосны на Солодовке носили следы Войны, там убивали людей: детей, женщин и стариков, а я, не зная этого, катался мимо этих деревьев на лыжах и собирал землянику в местах, действительно политых кровью. И не успокаивает, что вообще вся наша планета в крови людей. Остовы домов после пожаров (немцы в последние дни оккупации сознательно жгли город), разрушенные здания заводов и фабрик. Никак не могу вообразить себе тех, кто, как на работе, мог днем убивать и жечь, а потом спокойно приходить домой, ужинать и ложиться спать рядом с ничего не знающей об этом женой. И говорить по вечерам о том, что сегодня было много работы, он что-то устал.
Все это, происходящее вокруг с людьми, жившими по соседству, совсем рядом, влияло, делало людей жестче, закрытыми, осторожными, жизнь уже не казалась такой уж бесценной и неповторимой тем, на чьих глазах неоднократно убивали, и дети вырастали с раненной этой Войной психикой. И таких раненых и покалеченных детей выросло поколение. Дети Войны- это не преувеличение, это как медицинский факт.
В 1945 году к семье победителем фашизма вернулся с Войны отец. Его ждали отдавшие все свои силы в борьбе за выживание мама и бабушка и дети. Они верили, что самое страшное закончилось, теперь будет, конечно же лучше и лучше. Но, оказалось, что раны Войны не проходят просто, не оставляя следов. Отец, не выдержал эйфории победителя, наушничества “доброжелателей”, постоянного женского внимания и всего, что с этим связано. А мама, оказавшаяся беззащитной в этой жизни, уже не способна была вынести еще и эти беды. Девочки все понимали, ведь в тех условиях взрослеют быстро.
Трагедия случилась, когда старшая сестра, закончив школу, уехала учиться в другой город. Мама ушла из жизни решительно, оставив всем право жить так, как они хотят, но как можно было объяснить это Муре, которой было тогда 12 лет? Я читал уже в свои взрослые годы ее автобиографию, написанную скорее всего без всякого повода, просто потому что ей нужно было перед кем-то высказаться. Это был один из самых трагических текстов, которые я прочел в жизни. Двенадцатилетняя девочка пишет о том, что она потеряла маму, осталась с папой, бабушкой и сестрой, о том, как жить дальше. Папа оставался главным в ее жизни до своих последних дней, Мура его беззаветно любила и бесконечно уважала, он стал для нее эталоном доблести и мужского достоинства.
Я смотрю на фотографии Муры тех лет и вижу, как будто читаю, беды, пронесшиеся над ее головой и оставившие свои следы. Большие черные глаза готовы принять любые удары, они как будто наполнены невысказанной тайной, известной только ей. Она и хотела бы высказать кому-нибудь все, что было на душе, но или сказать некому, или сказать просто невозможно. А приходиться жить, как прочие дети, ходить в школу, делать уроки, писать сочинения и решать задачи, хотя главная задача никак не решается и уже не решится никогда.
Время шло, старшая сестра вышла замуж, появились дети. И я в том числе. Первые мои воспоминания о Муре - детские, ей было 16 лет, когда я родился. Наверное, поэтому мы с сестрой и привыкли звать ее по имени, без добавления “тетя”. Значительно позже я понял, что Мура обладает твердой волей и железным характером, у нее ироничный и скептический взгляд на все, что есть вокруг, рубит правду-матку в глаза, даже когда это не очень требуется, и, при желании, она готова высмеять любого. А еще она всегда пела. Пела, когда была одна и в компаниях, а особенно на семейных мероприятиях вместе с отцом. Песни русские народные, военные, украинские и, конечно, на идиш. Мне кажется, что пела она замечательно. Вообще в семье у нас всегда пели, почему-то только у меня оказалась проблема со слухом и голосом. Хотя я этого не понимал и старался как можно громче вторить общему хору, тем более что, имея хорошую память, быстро запоминал слова. Во мне и сейчас живут слова и мелодии этих песен и просто ждут возможности быть озвученными в хорошей компании. И за это я тоже благодарен Муре и дедушке.
Замуж Мура вышла в положенный срок за честного, спокойного и добросовестного человека, который пришел примаком в их с отцом дом. Само это положение примака делает человека зависимым и влияет на атмосферу в доме, тем более что характер Муры не стал мягче, но терпимость и спокойствие мужа превосходило все мыслимые возможности, и они прожили вместе всю долгую жизнь и вырастили двух дочерей.
В девяностые они собрались и все, кроме старшей дочери, уехали в Израиль. Причин было много. Формальным толчком была Чернобыльская катастрофа, совсем недалеко от Клинцов. После этого участились случаи онкологии в регионе, начались проблемы со здоровьем и в их семье (а может, это только казалось). Они всегда жили скромно, но, когда стали закрываться заводы, (а муж работал сварщиком на автокрановом заводе), когда перестали платить зарплату бюджетникам, (а Мура была медсестрой в больнице), стало ясно, что нужно что-то делать. А так как ни у кого в семье не было даже зачатков предпринимательства, то ничего, кроме бегства от нерешаемых вопросов, они не придумали.
Вообще проблема отъезда, исхода, бегства не осмыслена, ее, конечно, пытаются объяснить, но полностью оценить во всем объеме, пока не получилось. Страну покинули миллионы трудоспособных людей разных национальностей, специальностей, образования, часто высококвалифицированных специалистов. Эти потери можно было бы сравнить с потерями в еще одной страшной войне. Но это только одна сторона всей панорамы жизни нашего государства. Совершенно исчезла особенная, ни на что не похожая культура черты оседлости, культура местечковая. Евреев практически не осталось в маленьких среднерусских городах. Переселились в большие города и растворились там почти без следа или уехали и пополнили собой диаспоры в Израиле, США и в других более благополучных странах. Уехали люди и увезли с собой идиш, язык евреев городков Российской империи. И еще одна страница огромного полотна культуры нашей страны исчезла, думаю, навсегда. Кто-то может сказать, уехали и ладно, обойдемся. Конечно, страна выживет, но сколько еще сил и времени потребуется на это восстановление и людских, и интеллектуальных ресурсов? А мозаика культурного слоя безвозвратно потеряла еще один драгоценный камешек своего разноцветного полотна. Потеряла навсегда.
Мура теперь благополучно живет в жаркой южной стране с семьей своей младшей дочери, которая переняла многие черты характера своей матери: живой ум, острый язык, готовность высмеять кого угодно, несмотря на положение и возраст. Старший внук уже отслужил в армии, младший напоминает ушедшего мужа, а Мура так же ворчит на зятя, дочь и внуков, как ворчала бы даже на царя Соломона, будь он в пределах досягаемости. И в доме у них такая же атмосфера безалаберности, как в маленьком домике в Клинцах, такие же шумные разговоры и безусловная преданность друг другу.
Мне не хватает твоих песен, Мура, твоей язвительности, шуток над первыми и не первыми лицами. Авторитет у тебя может быть заработан только поистине космическими достижениями, поэтому я всегда готов поработать еще и еще, чтобы дождаться пусть не похвалы, но хотя бы одобрительного взгляда, я его пойму. Ты часть моей жизни, Мура, неотъемлемая и важная. И дай, Бог, тебе многих лет!