ЛЕТО. НОСОРОГ
Пришло жаркое лето. Воскресный день. Кухонное окно распахнуто в огород. Снопы солнечного света лежат на подоконнике, стенах, полу. Ожили, стали яркими голубые обои, пестрые половики. Широкие половицы чистого пола отливают золотистым соломенным блеском.
Я пристроилась на подоконнике, высунув голову в огород. Весёлая толпа разноцветных мальв нежится на солнце. Порхают бабочки, стрекозы, залетают в окно. Барсик охотится за ними, шлёпая лапой по стенам.
Совсем близко боковые окна соседнего дома Лариных. Они обрамлены кружевом голубых наличников. На кухонном окне стоит самовар. Тётка Татьяна закладывает в него марлевый узелок с яйцами. Пока кипит вода для чая, в ней же сварятся и яйца.
Пробегая из кухонного чулана на двор с кормом для кур в большом блюде, бабушка торопливо выкрикивает:
- Валька, Нюрка, Лидка! Тьфу! Притка бы тебя взяла! Катька! Вздуй самовар.
Катя берёт медный ведёрный самовар, ставит его на пол, заливает воду. Железным лотком с длинной ручкой выгребает из печки жаркие угли и высыпает в самоварную трубу. Надевает на трубу голенище старого керзового сапога и, как мехами, раздувает угли. Самовар пыхтит. Катя закрывает его конфоркой.
В передней Лида собирается гладить бельё. Она приходит в чулан с высоким чугунным утюгом. Ставит его на железку у печки, открывает крышку, достаёт совком угли, закладывает в утюг. Закрыв, она берёт его и бежит в переднюю. Вслед за ней из дырочек в крышке утюга летят искорки. Стопка белья большая, и Лида несколько раз прибегает за горячими угольками.
Покрутившись около Лиды, я снова иду на кухню, высовываюсь из окна, млею на солнце.
В соседском окне появляется Инна, веснушчатая девочка с волосами прямыми и жёлтыми, как солома. Это внучка тётки Татьяны, моя ровесница. Она приезжает к бабушке в гости. Отец Инны, дядя Коля, – партийный начальник. Они живут на какой-то Красной Горбатке.
Я не понимаю, как можно жить на Горбатке. Иногда спрашиваю Инну:
- А ты не сваливаешься со своей Горбатки?
Она смеётся и говорит:
- Да там ровно. Просто так называется.
Мы перекликаемся с Инной и договариваемся идти гулять. Идём на нашу усадьбу. Ещё её зовут гумно или зада.
Чистые луговые травы волнуются под ветерком. Цветёт липкая тёмно-красная дрёма, плавясь на солнце смолкой. Мы зовём её «куриная слепота» и верим, что от неё слепнут куры.
Голубеет луговая бегония. Чашечки её цветков пронизаны розовыми жилками и горят на солнце, как лампадки.
Улыбаются ромашки, моргая белыми ресницами.
Островки розово-красного клевера источают медовый аромат.
Повсюду рассыпаны, как голубые росинки, мелкие цветочки вероники дубровной.
Звенят синие колокольчики, мелкие луговые, и крупные, лесные.
Золотыми веснушками освещают луг жёлтые лютики.
По пути мы срываем и едим мягкие игольчатые пучки дикого лука.
Солнце жарко припекает голову. Ложимся в траву и смотрим в небо. По небу плывут белые, толстые, пушистые облака.
Я говорю:
- Если бы была длинная-длинная лестница, мы бы залезли на облако и покатались.
- А как бы мы слезли? Спрашивает Инна.
Вдруг мою ногу что-то царапнуло. Приподнявшись, увидела неспешно ползущего по ноге очень большого чёрного жука. На его голове – круто загнутый рог. Спина в тяжёлом панцире. Я взяла его в руки и показала Инне. Она воскликнула:
-Какой страшный! - и боязливо отстранилась.
Заключив жука в сомкнутые ладошки, понесла его домой. Дорогой думала:
«Положу в банку ватки, чтобы жуку было мягко, дам ему травки, листочков. Завяжу банку марлей. Я такого жука никогда не видела. На носу – рог. Носорог! Покажу Але Власовой и Наде Олонцевой. Им жук понравится. Они не такие бояки, как эта Инка».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.