Как, например, правильно прочитать: «И вечный бой! Покой нам только снится»? Он в своей комнате в коммунальной квартире пытался это понять. Читают же великие артисты? Выделял одно слово, затем другое. Хотел сделать так, чтобы душа вдруг смогла выразить себя.
А ее раздражали его завывания за дверью. Казалось, что он чудит. Может, сходит с ума. Постучала, с наглой улыбкой громко сказала, что у нее от его интонаций сводит зубы, будто она набила рот лимоном. И просила поберечь ее нервы. Ей было наплевать, что она по возрасту годится ему в дочери. А что здесь такого?
А он прекрасно понимал, что некоторые женщины, которые много пережили, которых изрядно потрепала жизнь, именно так и защищаются: громким голосом, наглой улыбкой, острыми и солеными словечками. Так делают бабочки: развернут крылышки, и на солнечном свете вспыхивают ложные глаза. Подлетит птица, увидит глаза – отпрянет в ужасе. Так и здесь. И еще знал, что за солеными словечками и сломанными улыбками – беззащитность.
Делал голос тише, и снова искал нужные интонации: «Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль». Нужно было так сказать, чтобы никто не усомнился в искренности. Слова как ноты: нужно научиться играть. Музыку души.
Он не артист – Боже упаси. Нет. Просто иногда приходит время, когда мы наедине с собой читаем стихи. Чтобы нас никто не видел и не слышал.
За плечами много лет. И большая часть жизни прожита. Почти вся жизнь. И стихи помогают понять самого себя. В этот печальный период жизни. В период заката: «Закат в крови! Из сердца кровь струится»! «Из сердца кровь струится».
А еще он знал, что некоторые женщины, которых изрядно била жизнь, затихают, склоняются, вянут. А она – нет. Она смеялась, смотрела прямо в глаза немигающим взглядом, как будто говорила: только тронь меня.
Она пережила ложное обвинение, по которому у нее отобрали ребенка. Она пережила сумасшествие мужа – не больше и не меньше. И сейчас ее сын у бабушки со стороны мужа. И она делает все, чтобы его вернуть. Об этом трудно рассказывать: мало тех, кто поймет, не осудив.
Она почти ничему не училась. 11 классов кое-как. И ничего не помнила из школы. И почти ничего не читала. Ей было не до этого. Об трудно рассказывать. И, наверное, не надо. Но она не сломалась. И не превратилась в тень. Она научилась сопротивляться. Вот и новому соседу, который годится ей в отцы, сказала, что от его завываний у нее может сердце остановиться. А она еще хочет жить.
Ей иногда казалось, что в жизни никогда ничего хорошего не будет. Но боролась, потому что хотела жить. Потому что хотела увидеть свое отражение в ребенке. Только еще придется побороться. Но об этом лучше не говорить.
Она выучилась на продавца. Ученицей в небольшом магазинчике. Даже таблицу умножения толком не знала. А сейчас работает в крупном современном магазине. В магазине, который напоминает дворец.
К ней часто пристают мужчины. Среди них есть такие, от которых лучше держаться подальше. И тогда она расправляет крылышки и показывает ложные глазки. Ложные глаза, которые суровостью и насмешливостью могут испугать наглых и несдержанных мужчин.
Он пришел на кухню мыть посуду. Она что-то сказала ему. В ответ он прочитал какое-то четверостишье. Она вдруг, неожиданно для себя, попросила его что-нибудь почитать. Может, она подумала, что он сам все это написал.
Он закрыл кран, чтобы вода не шумела: «Наш путь – степной, наш путь в тоске безбрежной». Куда от тоски денешься? Никуда не денешься. Тоска иногда превращается в судьбу.
Она, притихнув, слушала. Волшебный мир слов, за которыми – надежда: «Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами Степную даль».
А как же иначе? Все обязательно домчатся. И она домчится. И озарит свою даль.
А он увидел, что она плачет. Он же ей в отцы годится. И лучше ее знает жизнь. И он скажет ей словами великого поэта: «Покоя нет! Степная кобылица несется вскачь». Скажет, что тоска не главное. Главное – нестись вскачь, пока молодая. И верить в себя. Иначе нельзя.