Статья опубликована в сборнике "Филологические чтения: Человек.Текст. Дискурс": материалы конференции. Ярославль, ЯГПУ, 2020. С.6-11.
ИССЛЕДОВАНИЕ АКСИОЛОГИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ ТЕКСТА (НА МАТЕРИАЛЕ РАССКАЗА И.А. БУНИНА "ЛЕГКОЕ ДЫХАНИЕ")
В статье рассматривается актуальная в школьном образовании проблема исследования аксиологической структуры текста (на примере рассказа И. А. Бунина). Трактовка нормы представляется важной задачей, решение которой предлагается в русле учения А. А. Ухтомского о доминанте, где истинная доминанта содержит аспекты нормы, характерные для религиозного мировоззрения. Восприятие аксиологической структуры текста рассматриваемого рассказа с позиции адресата в контексте учения о доминанте представляется как негативное и совпадает с выводами М. М. Дунаева, анализировавшего то же произведение в контексте православия. Делается вывод о возможности изучать аксиологический аспект текстов в соотнесении их с исследованиями Ухтомского и Дунаева.
Ключевые слова: оценочность, аксиологическая структура текста, норма, учение о доминанте, А. А. Ухтомский, М. М. Дунаев, И. А. Бунин.
В настоящее время значительное внимание уделяется интертекстуальному анализу произведений. Между тем, читатель оценивает произведение в совокупности всех его уровней: текста, контекста, интертекста. Текст – слова, предложения, связанные по смыслу и тематически. Контекст – связи текста со всевозможными явлениями вне самого текста. Интертекст – соотнесение текста с другими текстами. При этом «текст, контекст и интертекст являются важнейшими элементами коммуникативного смыслопорождения…» [10, с. 31]. Оценочность текста есть «порождение и восприятие текста как процесс формирования и интерпретации субъективных смыслов со стороны автора и адресата» [7, с. 28], в результате чего формируется «аксиологическая структура текста» [8, c. 101]. В отличие от семантической категории оценки оценочность текста более абстрактна [6, с. 252], и ключевыми для нее представляются понятия ценности (значение объекта для субъекта) и нормы (эталон, образец). Постмодерн поставил под сомнение возможность выстроить иерархию ценностей, так как границы нормы приобрели подвижность. Возможно, поэтому во многих школьных программах по литературе отсутствует такая важная задача, как формирование традиционных ценностей у читателя с помощью художественного текста.
В связи с современной трудностью определения нормы целесообразным видится обращение к наследию А. А. Ухтомского [9, 11,12,13], чья теория доминанты применима во многих научных сферах. Из работ Ухтомского понятие доминанта перешло в литературоведческие труды формальной школы; М. М. Бахтин близко к этому понятию ставил «единственное со-бытие», а В. П. Зинченко указывал на то, что и понятие хронотопа Бахтин позаимствовал у Ухтомского [4, с. 245]. Доминанта, по Ухтомскому, «заключается в выделении важного, существенного» и представляет собой «тип мышления», при котором восприятие, опыт и мысли обуславливают конечный «проект» реальности [12, с. 438–440]. Любой живой организм следует доминанте, и любое проявление его жизнедеятельности несет в себе «отпечаток» этой доминанты. Если у животных доминанта выражается в сосредоточенности на определенном позыве, то у человека, кроме этого, – в переживаниях, в «собеседовании» с окружающими, в религиозном чувстве. Доминанта может быть истинной (истина) или ошибочной. Истина «заложена» в человеке и доминирует, если согласовывать свои представления о мире с народными представлениями, основанными на опыте, который формирует впечатления, убеждения, образы. Путь к истине лежит через «растворение» в наследии предков [12, с. 201]. Религия – надежное «хранилище» истины, и в нем содержатся нормы, по которым общество и каждый индивидуум могут «сверять» свои доминанты. Из идей Ухтомского следует, что «проект реальности» в произведении должен подтверждаться доминантой в жизни писателя, так как он в своем творчестве обязательно следует своей доминанте, в результате чего главное, существенное для писателя отражается в доминанте произведения.
Доминанта эта может быть выражена как через текст, так и через контекст, интертекст.
Во многие школьные программы включен рассказ И.А. Бунина «Легкое дыхание», который желательно рассматривать в рамках аксиологии и ставить вопрос о том, какие ценности «пропагандируются» в данном произведении. На творчество и жизнь И. А. Бунина оказал влияние так называемый «серебряный век», где было «разрешено всё, что не запрещено», главной тенденцией в то время было отрицание культурного наследия прошлого; царили настроения безнадежности, пассивности, глубокого индивидуализма. Последнее, несомненно, присутствовало в личности писателя. А индивидуализм и истинная доминанта, по Ухтомскому, – несовместимы… Попробуем рассмотреть доминанту рассказа «Легкое дыхание» [1]..
Настроение легкости, беззаботности и беспечности создается уже названием произведения. И дальнейшие строки не стирают это ощущение, потому что описание кладбища и креста сочетается с эпитетами свежий, новый, просторный, с описанием звенящего ветра, фарфорового венка и фарфорового медальона, где изображена гимназистка Оля Мещерская с «радостными, поразительно живыми глазами». Упоминание фарфора ассоциативно связывается с легкостью, прозрачностью, хрупкостью, с тонким звенящим звуком: с первых строк создается образ «легкого дыхания».
Главная героиня рассказа – Мещерская – «из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек», способная к обучению, «но шаловлива и очень беспечна», чем и выделяется из толпы других гимназисток. Беспечность – качество, которое восхищает автора, заостряющего далее внимание читателя на «тонкой талии и стройных ножках» девушки, на ее «груди» и «заголившегося при падении на бегу колена». Тот факт, что «без забот и усилий» Оля приобрела «изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз», подчеркивает легкость жизни героини. Автор противопоставляет Олю окружающим: «никто не танцевал так на балах, как Оля…», «никто не бегал на коньках, как она…», «ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней…», «никого не любили так младшие классы, как ее». И общество, не обладающее достоинствами Оли, и, следовательно, стоящее гораздо ниже ее, распускает о ней «толки, что она ветрена».
Девушка не обращает на это внимания и продолжает беспечно себя вести. Во всем тексте в каждом абзаце, где упоминается героиня, повторяются слова, связанные или ассоциирующиеся с весельем, ясностью, беззаботностью (например: «сошла с ума от веселья», «солнечная», «лучистое», «гулянье», «розовый вечер», «музыку», «самой беззаботной», «самой счастливой», «сияя глазами», «ясно и живо», «легко и грациозно», «необыкновенно чистый», «свежестью ландышей», «почти весело», «прелестная погода»…). Седая начальница гимназии, позвавшая Олю для беседы, в противовес героине не поднимает глаз, говорит официально, сухо, раздраженно. Мещерская, перебивая женщину, сообщает ей «почти весело», «не теряя простоты и спокойствия» о том, что обесчещена Алексеем Михайловичем, братом начальницы, в прошлом году. Между тем, если проанализировать эпизод с «развращением» Оли, который она описала в дневнике, то случай этот с участием 56-летнего мужчины возник по ряду причин. Поверхностная причина в том, что в девушке проснулись неясные сексуальные желания, а «подвернувшийся под руку» соблазнитель оказался одетым красиво и богато. Внутренняя причина, приведшая к финалу жизни Оли Мещерской – в глубочайшем эгоизме девушки. «Я была так счастлива, что одна!» – записывает она в дневнике. Ей «хорошо, как никогда в жизни», потому что она «одна во всем мире». Оля ни о ком не думает: ни о родителях с братом, ни о подругах, ни о чувствах и желаниях другого человека. Удовлетворяя свои желания, Оля стала целоваться с Алексеем Михайловичем, после чего, разочаровавшись, констатирует свое отвращение к нему и пишет загадочные слова: «Теперь мне один выход…». Ничто не позволяет трактовать эту фразу как решение вступить на путь самоубийства. Как известно из текста, больше года после этого Оля развлекалась и имела связи с другими мужчинами. Может, это и есть тот один выход? И героиня не ставит вопросы о том, что делать дальше, как правильно поступить; она, вероятно, в силу своего эгоцентризма, не допустила и мысли поделиться произошедшим хотя бы с мамой… однако зачем-то некстати (просто так захотелось) рассказала этот эпизод начальнице гимназии.
Офицера, с которым Оля имела связь, и который убил ее, автор описывает: «некрасивый и плебейского вида». Т.е. контекстуально некрасота и неаристократичность преподносятся читателю серьезными недостатками, носители которых губят красоту и богатство оттого, что не могут владеть ими. Офицер, как и все общество, противопоставляется Оле Мещерской. Антиподом Оли является и классная дама – «маленькая женщина», в описании одежды которой повторяется эпитет «черный», Женщина эта идет по грязной площади, «где много закопченных кузниц», на могилу Оли Мещерской, где с умилением вспоминает девушку. До этого классная дама посвятила много лет своей жизни родному брату, «соединила всю душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей». Это называется автором «выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь». Надо еще думать, что если бы «будущность» брата оказалась блестящей, соединить все-таки можно. Настоящей, действительной жизнью, получается, жили брат и подопечная классной дамы Оля Мещерская, смерть которой «пленила ее новой мечтой». Женщина с непонятным чувством вспоминает Олю, которая старинные книги называла «смешными» и запоминала из них то, что могло бы увеличивать женскую привлекательность…
В Библии говорится, что человек стал живым после того, как Бог вдохнул в него Свое дыхание (Бытие 2:7). Бог дал возможность человеку дышать – т.е. жить. Если человек тяжело дышит, он задыхается. Если легко дышит, полной грудью, свободно, – замечательно. Легкое дыхание Оли Мещерской – проявление высшей степени свободы дыхания, и, по мысли автора, Оля близка к Богу: ее необремененность ничем земным тому доказательство. Богатство, красота и легкое отношение ко всему – высшее проявление настоящей жизни. Люди, которые небогаты, некрасивы (как убивший Олю офицер), неудачливы в семейной жизни (как начальница), немолоды (как Алексей Михайлович) и люди, посвятившие свою жизнь на благо другого (как классная дама) – все эти люди живут ненастоящей, недействительной жизнью.
Но соотносится ли подобная авторская оценка настоящей жизни с ценностями, закрепленными в религии, которая есть хранилище истинной доминанты? Нет. Настоящая жизнь в религии – обязательно жизнь ради блага другого, а в отношениях между мужчиной и женщиной естественна верность, самопожертвование, ответственность. В социальной же структуре любовь закрепляется браком, а настоящая жизнь определяется гражданским самосознанием.
Предложенное в данной статье понимание смысла рассказа совпадает с его оценкой с позиции православия. Например, радикальная трактовка произведений Бунина в трудах И. А. Ильина, полагавшего, что у писателя герой – «особь, а не личность», а сам автор – «анатом человеческого инстинкта» [5, с. 74–78], подтверждается исследованиями М. М. Дунаева, который, вначале заявив о том, что «…главная особенность великой русской литературы: это литература прежде всего православная» [3, с. 5], позже согласился с тем, что значительная часть литературного наследия совсем не православна. Дунаев о «Легком дыхании» пишет: «Бунин воспринимает любовь и как плотскую тёмную власть пола. <…> Поэтому писатель и не видит греховной повреждённости той любви, которую превозносит. Грех и любовь (земная) – эти понятия для Бунина несовместны. Бунин поэтизирует лёгкость греха. <…> …гибель совсем юной бездумной грешницы Оли Мещерской как будто рассеивает в мире то поэтическое, как лёгкое дыхание, торжество греха, каким невещественно переполнено пространство рассказа. <…> Грусть по Мещерской – пьянящий дурман, позволяющий забыть одиночество собственной жизни» [2, с. 17]. Дунаев дал оценку многим рассказам Бунина, параллельно проследив отношение автора к такой ценности, как любовь. Ученый констатировал как у писателя, так и у его героев «эгоистическое неумение любить, неумение нести все тяготы, которые любовь налагает... <…> Его (Бунина. – О.В.) влекло тайное кипение страсти, которая боится вырваться наружу…» [3, с. 17].
Очевидно, что метод изучения текста Дунаевым близок положению в учении Ухтомского о подтверждении доминанты во всем, к чему склонен ее носитель. Полагаем, что такой метод оправдан при анализе произведения при изучении текстов в школе и не только, так как позволяет лучше понять как автора, так и его произведение; обогащает мировоззрение читателя.
Исследование аксиологической структуры текста рассмотренного здесь рассказа позволяет адресату сформировать оценку произведения, которая (в соотнесении с истинной доминантой Ухтомского и с православным миропониманием) характеризуется как негативная. Обнаруживается подмена смыслов таких ценностей, как жизнь, любовь; сюжет, образы и отношение к ним автора провоцируют читателя на бездумное и аморальное поведение, что необходимо принимать во внимание при изучении текста данного рассказа и ему подобных в школе.
Ссылки
1. Бунин И. А. Легкое дыхание / Полн. собр. соч. в 13 т. Т.4. М.: Воскресенье, 2006. 536 с. С. 275–279.
2. Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. М.: Русский гуманитарный Интернет-университет, 2003. URL: http://palomnic.org/bibl_lit/bibl/dunaev/17/ (дата обращения: 10.04.2020).
3. Дунаев М. М. Православие и русская литература. В 6 ч. Ч.1. М.: Христианская литература. 1996.
4. Зинченко В. П. Мои Учителя и Заслуженные собеседники // Стиль мышления: проблема исторического единства научного знания. К 80-летию Владимира Петровича Зинченко. М.: РОССПЭН, 2011. С. 229–582. URL: https://www.hse.ru/pubs/share/direct/document/90363583 (дата обращения: 26.12.2018).
5. Ильин И. А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики: Бунин, Ремизов, Шмелев. М.: Скифы, 1991. 347 с.
6. Квашина В. В. Оценочность как языковая категория в современной лингвистике // Историческая и социально-образовательная мысль. 2013, №5 (21). С. 250–25.
7. Марьянчик В. А. Аксиологическая структура медиа-политического текста (лингвостилистический аспект): Автореф. дис. … докт. филол. наук: 10.02.01. Архангельск, 2013. 36 л. URL: http://medialing.spbu.ru/upload/files/file_1410807658_9933.pdf (дата обращения: 10.04.2020).
8. Марьянчик В. А. Оценка как категория текста // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2011, №1, С. 100–103.
9. Некрылов Ф. П. А. А. Ухтомский в воспоминаниях и письмах [сборник] // Научное издание. Сост. Ф. П. Некрылов. СПб.: изд. СПбГУ, 1992. 205 с.
10. Прюво Жан, Седых А. П., Бузинова Л. М. Текст, контекст, интертекст: синтез смыслопорождения // Научный результат. Вопросы теоретической и прикладной лингвистики. Т.4, №3, 2018. С. 21–35.
11. Ухтомский А. А. Доминанта души. Из гуманитарного наследия. Рыбинск: Рыбинское подворье, 2000. 608 с.
12. Ухтомский А. А. Заслуженный собеседник: Этика. Религия. Наука. Рыбинск: Рыбинское подворье, 1997. 576 с.
13. Ухтомский А. А. Интуиция совести: Письма. Записные книжки. Заметки на полях. СПб.: Петербургский писатель, 1996.