Охота, как говорят, пуще неволи... Всю ночь, напролёт, носились полыхающие языки молнии и наше старенькое деревянное жилище, казалось вот-вот с треском займется беспощадным огнём, или от страшных раскатов грома развалится подобно потешному карточному домику. Но проведя в тревожной бессоннице ночь, утром, глядя в окно на хлёсткий беспросветный ливень, влез всё-таки в длинные с отворотами сапоги, глухо, надвинув на голову капюшон, облёкся в непромокаемый плащ и выбрался за околицу.
Неплохо встретить на пути, хотя бы единственного, совершенно незнакомого рыболова. Обменяться сочувственными взглядами, а что, ежели повезёт: познакомиться поближе. Попытаться переманить, а бывает и поддаться на его увлекательные россказни о необыкновенно удачливой ловле на другом неизвестном мне водоёме, с неповторимо извилистыми берегами, в убранстве стройных камышей и кружевных цветущих на плаву островков белоснежных лилий. Словом, избрать совместное дружественное предприятие.
Среди улицы лежал поверженной грудою распластанный тополь, некогда статный серебристый красавец. На бетонном столбе, с бывшей гулкой упреждающей строгостью, болтались беспорядочно издёрганными усами обрывки проводов... Однако из братии заядлой, страждущей по увлекательному ужению рыбы на этот раз никого не оказалось. «Что же? И в одиночестве порыбачить не возбраняется». Выбрал довольно известный маршрут автобуса на старинное село Арапово, с величественно примыкающим зеленым лесом, с перестуками в кондовой древесной глуши занятых врачевателей дятлов. Или реющей в тёплых воздушных потоках, будто подкопчённой гамузом, вместе с морскими селёдками, дымчатой выпи. С надеждой подыскать, в той стороне лесной, на узкой речке в числе нескольких запруженных проток мало-мальски тихое подходящее местечко.
Дождь прекращался, но разгульный юго-западный ветер надсадно дул в направлении леса и свободно носился над запрудами, нагоняя шипящие крутые волны. Более привлекательный прогал оказался за невысокой земляной плотиной, промеж дико разросшихся ракит, которые натужно скрипели с ворохом листвы роняя ветки в седые бурлящие потоки. Устроился на раскладном стульчике. Распустил удочку. Поплавок легковесной пушинкой полетел во всю длину лески.
В ожидании клёва осматриваюсь, стараясь найти хоть какие-нибудь жизнедеятельные признаки в буйно мятущейся матушке-природе. «Неужели всё схоронилось?.. О, старая знакомая!» К носку сапога приткнулась слепая лягушка. На месте глаз её торчали белесые желваки, похоже выклеванные цаплей. От постоянного недоедания лягушка казалась пучком скрученной проволоки, обтянутой от истощения иссиня-жёлтой кожей. Однажды в былую солнечную погоду наблюдал, как она, полагаясь исключительно на слух, пыталась ловить крохотную вьющуюся мошкару. И тогда-то, сожалея о её мирском неустройстве, угостил пойманной рыбешкой.
Где-то через полчаса с трепетным сердечным порывом я вытащил из воды на тонкой звенящей леске довольно увесистого карася. «Потерпи чуток, бедолага! И твоего меньшего приемлемого размера попадётся", - пуская его в клетчатый садок, проговорил лягушке, в предвосхищении дальнейшего успешного клёва. А та-ам, впереди, метрах в ста, на правобережье, из чащобы стонущих деревьев с торчавшей пристройкой, от избы лесника, выскочила на воду белая крикливая стая гусей. Нещадный ветер сносил их назад к берегу, но старый опытный гусак зазывал подопечных к более спокойным водам. И мало-помалу, искусно лавируя в набегающих волнах, белокрылое сообщество носилось с умиротворенным гоготаньем рядом с моим чутким поплавком. От беспардонных аборигенов не ожидалось ничего хорошего. Стараясь отпугнуть, прихлопнул в ладони, с досадой наблюдая за исчезнувшей голодной лягушкой. Горбоносый гусак покосился на меня враждебно и взялся щипать ярко окрашенный поплавок. «Этого ещё не хватало?» Отбросив в сторону удочку, резко замахал руками, словно пытаясь взлететь огромной хищной птицей. Тройка красноносых купальщиков, показывая поджатые хвосты, развернулась было на попятную, но матёрый гусак горделиво выгнув шею, прогоготал во всю мочь, что он-де здесь заглавный хозяин. Дабы отогнать непрошеных гостей, пытался весьма сердито пролаять по-собачьи, а то и подвыть с оскалом зуб голодным волком. Но и это не улучшило положение. Затем, туго надув щеки, просвистал чуть ли ни соловьем разбойником. Сам же, в минуту оглохнув, оглянулся: не насмешил ли кого? Далее решил не либеральничать: взялся швырять комьями земли. Не взирая на хлёсткою "бомбежку", гуси вновь и вновь возвращались на занятые исходные позиции.
Время шло. Всё оставалось по-прежнему. Выпачканный по чёрному и взвинченный от бессилия предпринять что либо дельное, стал подумывать: куда бы самому перебраться отсюда подальше. Наблюдаю, однако, что-то противоестественное: неподалёку, по левое плечо от плотины, шаркая кругами над травами, носится навскидку долгий, с квадратным верхом, похожий на бумажный, пакет. Следом, извиваясь по-змеиному, мечется чёрный хвост. В пакет с лихим неистовством бьют, барабанят чьи-то лапы. И вот это, браво настроенное, непонятное нечто, бросается с крутизны в кипучий пруд. Вожак насторожился, выгнул в строгий вопросительный знак шею, прошипел и остекленевшим глазом разглядывал непонятное существо, которое скоро-скоро подгребало именно к нему, выставляя вперёд острые когтистые лапы. Крылатый абориген, упреждая зарвавшегося противника, резко защёлкал клювом. Не смотря ни на что неустрашимое чудище смело неслось навстречу. Гусак раскинул сильные широкие крылья для отражения дерзостного нападения. Какие-то секунды и кровавая схватка была неизбежной. Совершенно неожиданным образом, главный гусь стал оглядываться, не вынося неслыханного натиска, хотя и малого с виду, но отчаянной храбрости противника. И разом вся стая, в паническом страхе, едва касаясь крыльями седых взбудораженных вод, понеслась восвояси к спасительной крепости - толстых бревенчатых стен дома лесника. А живой воинственно настроенный пакет, в предвосхищении славной окончательной Виктории, преследую трусливых беглецов, отдалялся дальше и дальше от суши. Вдруг набежала огромная по силе волна, и он исчез, пуская гибельные пузыри. Моего храброго защитника поглотила тёмная пучина! "Что же это могло быть?" - рассуждал я в крайне душевном расстройстве. Всё-таки далее наблюдаю, как из шипящих пенистых вод показывается на свет Божий ушастая с огненно вытаращенными глазами голова. "О-о! да это же, отчаянный местный проныра, чёрный кот". Как предполагалось: днями спустя, кто-то из нерадивый удильщиков халатно разбросал по берегу пакеты с остатками пищи. Котяра же, в поисках поживы, смачно вылизывая остатки пахучих сливок, увлёкся так, что плотно, вместе с пышными усами, влез мордою в узкий молочный пакет. Выходит, ничего не видя вокруг, стал ошалело метаться в травах. Оказался в воде. И его подхватило мощное обратное течение. Вскидывая лапы, он всячески старался освободиться от удушливого пакета... Теперь, чудом спасшийся, он огляделся по сторонам, и, очумело фыркая, поплыл к плотине. Я выхватил из садка пойманного карася, поспешил навстречу. Помог ослабевшей животинке взобраться на скользкий обрывистый берег. Кот, отряхивая шерсть, окатил меня веером холодных брызг. И с рыбиной зубах помчался вскачь к родному сельскому порогу.
Как ни странно, остаток этого дня, я в полном спокойствии, если не брать во внимание порывистого ветра, ловил рыбу. Подкармливал мелюзгой вновь подплывшую слепую лягушку. А грозный, казалось неустрашимый, гусак лесника вплоть до самого вечера встревоженно гоготал вдалеке, переживая отчаянное нападение неведомого чудища... Я удивленно вскидывал головой, обдумывая необыкновенное происшествие: вот, ведь, каким странным образом обернулось - много чего на своём веку повидал старый опытный вожак, но с подобным непонятным явлением в здешних краях ему встречаться никак не доводилось.