Гаспар
(из записок покойного композитора NN)
Это произошло в полночь, в то самое время, когда, по преданиям стариков, духи тьмы выходят из преисподней и посещают простых смертных. Обычно я никогда не засиживался до полуночи, а старался уснуть как можно раньше. Но в тот раз был особый случай: начатая партитура увлекла меня, и я не в силах был от нее оторваться. В комнате было тепло и уютно; на улице давно смолкли стук карет и говор прохожих. Работать было необычайно легко и приятно. На столе горела свеча, тихо поскрипывало перо; я чувствовал себя наверху блаженства.
На полу у камина сидел мой любимец и единственный сожитель – кот Гаспар, черный, как смоль, с необычными для кота голубыми глазами. Я купил его еще котенком у одного из моих соседей – старого чудака, помешанного на кошках. За три года Гаспар изрядно подрос и я, честно говоря, гордился им, да и у моих знакомых он частенько вызывал восхищение.
Когда часы пробили полночь, поначалу не последовало ничего необычного. Я подвинул свечу ближе к себе, обмакнул перо в чернильнице, и вздумал было продолжить работу, как вдруг я услышал негромкий, и довольно таки приятный голос:
- Ну вот! Наконец то ты соизволил в первый раз за три года дождаться полуночи! Теперь то мы с тобой как следует потолкуем, будь спокоен!
Я выронил перо и обернулся. Сомнений быть не могло: со мною говорил Гаспар. Я был настолько поражен, что не мог вымолвить в ответ ни слова.
- Ага! Мы удивлены! Ну, ясное дело! Хотя, попробуй все-таки взять себя в руки! – сказал Гаспар, глядя мне прямо в глаза.
- Если бы ты был черным пуделем, я бы удивился меньше; о подобном я читал у Гете, но я не мог, черт возьми, предполагать, что сосед торгует нечистью! – ответил я, - Я, по крайней мере, могу надеяться, что ты не превратишься сейчас в Мефистофеля?
Гаспар презрительно фыркнул:
- Не беспокойся! Дешевые театральные эффекты? Бр-р! Какая мерзость! Нет, ради бога, я почитатель Гете, но некоторые прямолинейные сюжетные ходы… Фу!
Я отложил партитуру в сторону. Беседа становилась занятной.
- Чего же ты хочешь от меня? – спросил я
- Не беспокойся, ничего особенного! – ответил Гаспар, - Я мог бы тебе предложить одну занятную тему в эдаком сатанинском духе.
- Ну, что ж! Это не так уж плохо. Впрочем, я никак не мог предположить, что мой кот обладает столь обширными познаниями в области музыки! Давай, приятель!
Гаспар приподнял голову, и довольно невнятно промурлыкал себе под нос какую то мелодию. Я расхохотался. Это было весьма забавным.
- Да, дружок, слух у тебя не из лучших! – проговорил я сквозь смех.
- Что делать, что делать! Мой слух действительно не избалован сладкими аккордами месс. Не знаю более нелепого жанра! Куда уж лучше каприсы Паганини. Кстати, о мессах. Слушал я, как ты играл свою до-минорную Мессу, и должен сказать, что она не делает тебе чести! Нет, “Kyrie” написано не так уж плохо, но уже “Christe” это слащавая и нудная музыка. Я уже не говорю о пошлых контрастах в “Gloria”. Кстати, ты, насколько я помню, так и не гармонизировал соло тенора в “Christe”?
- Ну, это уж слишком! – воскликнул я, - Мой кот критикует мою Мессу, которую я ценю больше всех своих сочинений! Хватит! Я не гармонизировал соло тенора, но это, да будет тебе известно, невозможно! Я перебрал все известные мне последовательности…
Я раскрыл партитуру Мессы и пробежал первую часть глазами. Недоработанное соло выделялось в ней, как белое пятно. Сколько часов мне пришлось потратить на решение этой гармонической задачи, и все напрасно!
- Нет, нет! Это невозможно! – в бешенстве вскричал я.
- Ты в этом уверен? – спокойно спросил Гаспар, - Берусь сделать это за пару минут!
Кот вскочил на стол, обмакнул коготок в чернильнице, и довольно ловко нацарапал на бумаге несколько аккордов.
- Ну-ка, покажи! – сказал я, недоверчиво улыбаясь. Гаспар подвинул лапкой партитуру ближе ко мне. Я поставил ее на пюпитр, сыграл гармонизированное место, и замер от удивления – гармонии звучали ровно и совершенно.
- Черт побери! – прошептал я, - так просто!
В моем мозгу замелькали разные мысли. Я упрекал себя за то, что дал коту это дьявольское имя, чему виной был мой мистицизм – я не мог не наградить черного кота одним из имен сатаны.
- Вернемся к моей мелодии! – спокойно произнес Гаспар, приблизившись ко мне.
Он вскочил не стул, стоявший у старого фортепиано, и одной лапой, достаточно ясно и ловко сыграл великолепную тему. Я за всю мою жизнь не слышал ничего более захватывающего. Все каприсы старика Паганини были не более чем детской шалостью в сравнении с ней.
- Форшлаги я сыграть не смог, - сказал Гаспар, - Их нужно играть вот в этих местах, - он еще несколько раз коснулся клавиш.
- Превосходно! – воскликнул я, совершенно пораженный темой Гаспара, - Но если ты потребуешь в обмен мою душу, то так и знай, я не соглашусь!
- Не беспокойся, до этого не дойдет! – ответил кот, - Пиши! Состав инструментов и форму можешь выбирать сам.
- По-моему, лучше альта и фортепиано ничего не найти, - предположил я. Гаспар ничего не ответил, и я принялся за работу. Когда я написал уже довольно много, Гаспар прыгнул на стол и оценивающим взглядом посмотрел в ноты.
- Недурно, недурно! – промурлыкал он, - Хотя, в пятый, восьмой и одиннадцатый такты неплохо бы было вставить по тритону.
Я взбунтовался. Самолюбие затмило во мне благодарность за великолепную тему.
- Неужели ты думаешь, что я, опытный композитор, не смогу придать этой штуке дьявольский характер без твоих дурацких тритонов? – вскричал я.
Гаспар был абсолютно спокоен, но в глазах его мелькнул лукавый огонек.
- Ну, что ж! Как знаешь! – ответил он.
Я трудился, не останавливаясь, и к трем часам утра уже закончил великолепную Рапсодию для альта и фортепиано. Взглянув еще раз на мой труд, Гаспар нашел его вполне удовлетворительным, после чего, уютно усевшись у камина, он принялся излагать свои эстетические воззрения, то и дело перемежая их бесконечными нотациями. Его болтовня была весьма занятной, а критические замечания в адрес современных поэтов и музыкантов – меткими и остроумными. Я не перебивал его и с любопытством слушал все это, откинувшись в кресле. Свеча почти целиком догорела, когда удар соборного колокола возвестил о наступлении утра, и Гаспар замолчал. Он еще с минуту посидел без движения, смотря на меня, после чего лениво поднялся и ушел в другую комнату.
Я вдруг вообразил, что все происшедшее этой ночью было просто сном. Но на пюпитре стояла партитура моей Мессы, в которой по-прежнему отчетливо были видны аккорды, написанные лапой Гаспара, а на столе лежала папка с Рапсодией.
- Значит, это был не сон! – радостно воскликнул я, раскрывая папку, и с восхищением глядя на ноты моего последнего творения. Желая разделить с кем-нибудь мой восторг, я наскоро оделся и отправился к дирижеру местного оркестра, моему другу, и вдобавок – превосходному альтисту. Вставал он рано, и потому я не боялся прервать его сон своим более чем ранним визитом. Мой друг встретил меня с присущим ему радушием. Не разводя особенных церемоний, я вручил ему Рапсодию, и выразил желание узнать его мнение о ней. Он взял у меня из рук ноты, долго и внимательно просматривал их, мосле чего, отложив мое творение в сторону, произнес:
- Мне жаль тебя огорчать, но это, пожалуй, самое неудачное твое сочинение. Оно написано как то грубо, неуклюже! Не говоря уже о том, что главная тема просто отвратительна!
Он сел за инструмент и сыграл несколько тактов. Бог мой! ЭТО БЫЛА СОВСЕМ НЕ ТА МУЗЫКА! Вместо великолепной темы, которую я слышал накануне ночью, раздавалась какая-то пошлая и грубая мелодия! А когда я устремился к фортепиано, чтобы сыграть то – настоящее, я понял, что уже не могу вспомнить его! Я был потрясен.
- Впрочем, - произнес мой друг, еще раз раскрывая ноты, - это звучало бы немножко лучше, если бы ты вставил по тритону в пятый… так… ага!... восьмой и одиннадцатый такты!
Вечером того же дня я подарил Гаспара знакомому монаху францисканцу.