Глава V
- Здравия желаю! - чётко, по-военному, произнёс мужчина, подойдя вплотную к столу, где сидел Сомов.
- Здравствуйте! - тихо, почти беззвучно проговорил Егор, открыв широко глаза.
Не успел он поздороваться, как сразу же узнал в нём того самого майора-пограничника, что подвозил его однажды из Припяти в Киев. «Ну да, конечно, это же тот военный, - в какую-то секунду, пристально глядя на мужчину, подумал он. - Вот-те, на! Ну как же я мог не признать его сразу».
От этих мыслей сразу всё как-то закрутилось в его голове, причём так, что он ощутил даже некоторое волнение. «Стало быть, это всё же он! Ну да, конечно, иначе и быть не может, - радостно подумал он, - это тот самый майор инженерного отдела Западного пограничного округа, что участвовал в работе по определению границ зоны отчуждения и установке сигнализации». От этой мысли сердце Егора забилось, да так, что готово было выпрыгнуть из груди.
- Вот так встреча! - встав из-за стола и не скрывая своего удивления, радостно произнёс Егор.
- Разрешите, присесть…
- Присаживайтесь, конечно, прошу, - с некой растерянностью проговорил Сомов. - Я, когда увидел вас, то засомневался… ну мало ли…
- Что, «форма» не та?
- Ну да! Тогда вы были в армейском мундире, а сейчас…
- Не слишком доверяй внешнему виду…
- Выходит, что так.
- Я тоже засомневался поначалу, но зрительная память меня не подводит.Способность к наблюдению у меня изощрённая, можно сказать, до ясновидения - у пограничников только так.
Несмотря на то,что мужчина был выпивши,говорил он чётко и без всякого напряжения, понимая не только смысл каждого слова, но и их суть.
- Да, да, «зрительная память», - вглядываясь в лицо знакомого ему человека, произнёс Егор.
Сказав это, он подумал о том, что тоже способен получать и сохранять визуально образы, а также воспроизводить их в сознании в нужный момент, но в этот раз что-то не получилось у него, что-то не сработало.
- От времени не убежишь и не скроешься, - верно заметил мужчина.
- Это точно. Всегда буду вам благодарен за тот случай, когда вы подвезли меня, - проговорил Сомов, всё еще не веря в событие.
- Да что там, пустяки. Я уже, если честно сказать, забыл тот случай.
- Кстати, как у вас служба идёт? - смело, не скрывая своего любопытства, спросил Егор.
- Шла, да закончилась.
Сказав эти слова, мужчина тут же задумался, опустив низко голову. Это сразу насторожило Сомова.
- Прошу прощения, не совсем понял, что значит - «закончилась?»
- Как заканчивается служба, - подняв голову, недвусмысленно ответил офицер, - сокращение… и на пенсию. «Спасительные перемены…» оказались не для меня…
Слушая нового собеседника, Егор почему-то испытал желание узнать его гораздо больше, чем он успел за те несколько часов, что они ехали из Припяти в Киев. Но его смущало одно обстоятельство: тот был - спокойный, рассудительный, красиво одетый офицер (чего стоили только его начищенные до невероятного блеска сапоги), а этот был каким-то другим, как показалось Егору, с внутренним паническим голосом.
- А сейчас что? - с нескрываемым любопытством спросил Егор.
- А сейчас я вольный казак!..
В этом состоянии мужчина приподнял голову и, расправив свои широкие плечи, развёл руками - как богатырь! - причём сделал он это, на удивление, очень красиво, мощно и притягательно. Но в какой-то момент его глаза потускнели и наполнились совершенно иным смыслом. Такое состояние бывает у людей тогда, когда они не просто грустят, а переживают потерю чего-то нужного, важного, составляющую суть их самих. Чувствовалось, что его что-то не только мучает, давит изнутри, но и больно ранит, делая слабым, беспомощным и беззащитным.
- Николай, - приятно улыбаясь, сказал мужчина, протягивая руку.
- Да, да… я помню… - проговорил Егор, пожимая руку.
- А я вот, извиняюсь, забыл; зрительно помню, а вот с памятью на имена похуже.
- Егор. Егор Сомов.
- Да, да, теперь вспомнил. Очень приятно.
- Мне тоже.
- Я поначалу, если честно, тоже засомневался… - пожав плечами, проговорил Сомов.
- Да это нормально, каждый из нас видит и чувствует всё по-разному. К тому же столько времени прошло.
- Да, время летит…
- Прошу прощения, может, перейдём на «ты»? - обращаясь к Егору, проговорил Николай.
- Не возражаю, - тут же согласился Сомов, не думая о всякого рода манипуляциях, слабости или неуместной фамильярности собеседника.
- Знаешь, какое самое страшное неверие? - тут же проговорил Николай, уводя свой взгляд куда-то в сторону.
- Нет, не знаю, - откровенно, по-простому ответил Егор, не ожидая такого вопроса.
- А я тебе скажу: это неверие в самого себя.
Сказав эти слова, Николай постучал кулаком по своей груди, словно пытался достучаться до кого-то или до чего-то.
- Вижу, тебя мучают какие-то сомнения? - думая о словах Николая, тут же поинтересовался Сомов.
- «Мучают» - это не то слово! Они разрушают истины, мою веру… вот в чём проблема! - И, помолчав, добавил: - Они, видите ли, делают это потому, что в этом убеждены...
- Николай, извини, не совсем понял: кто это - «они»?
- Это уже не важно… - задумавшись, произнёс Николай, - а, впрочем, власть нынешняя - вот кто! Ну да ладно… жизнь - она ведь вещь сложная; как говорится, чему быть - того не миновать. Коль пошло всё криво колесом, то хорошего ждать, увы, не приходится. Расскажи-ка, брат, лучше о себе?
Спрашивая, Николай буквально прожигал глазами своего собеседника насквозь, так было ему интересно узнать всё о человеке, с которым уже встречался однажды, причём не в самое лучшее время.
- В отпуск приехал, - коротко ответил Сомов.
- В отпуск?
- Да. Я сейчас живу и работаю Сибири, в Красноярском крае, - спокойно ответил Егор.
- Вот как! - сделав удивлённые глаза, проговорил Николай. - Сибирь - золотое дно, Москва - золотые маковки, так вроде в народе говорят.
Сомов улыбнулся, но ничего не сказал.
- Ну а здесь, здесь-то, в Киеве, как оказался?
- Очень просто: в Киеве живут родители жены - вот решили навестить.
- Да, да… я помню; ты же говорил, что отвозил семью… ну конечно же. - И,помолчав, спросил: - А в Сибири-то, в Сибири как оказался?
- О, длинная история…
- А ты что, куда-то торопишься?
- Я в том плане, что двумя словами не расскажешь.
- Понимаю, но всё же?
- Ну, в общем, после всех этих событий с аварией… - нехотя начал рассказывать Егор, - от руководства станции поступило предложение… вот я и оказался там.
- Да, ну и дела! Смелый, между прочим, поступок. Очень смелый.
- Ну а что: нужно было как-то обустраиваться, продолжать жить.
Егор не знал, что говорить по этому поводу, да и говорить ли, а в голову ему приходили разные мысли.
- «Продолжать жить» ; это ты правильно сказал, между прочим, - неожиданно проговорил Николай, глядя Егору в глаза. - А где работаешь?
- По специальности.
- Понятно.
- Три года уже работаю…
- Значит, ты теперь сибиряк! - торжественно сказал Николай.
- Я сибиряк по рождению! Город Томск - моя родина. Там я родился, жил, учился.
- Теперь понятно. Кстати я бывал в Томске. Правда, давно. Хороший город, мне понравился.
- Значит, у нас много общего.
- Получается, что так, - улыбаясь, заключил Николай.
Слушая Николая, Егор изредка кивал головой, соглашаясь, видимо, с тем, что слышал. Ему нравилось не только умение этого человека грамотно и хорошо говорить, но и то, что он делал здравые умозаключения, отрицать которые было сложно. Во всяком случае, слушая его, нельзя было оставаться равнодушным: в словах был не только глубокий смысл, но и устойчивая логическая завершённость. Во всяком случае благодаря их первой встрече Егор как-то по-новому взглянул на происходящие в мире события, почувствовал нечто такое, на что никогда не обращал внимания. И вот судьба вновь их свела… «Но зачем? - спрашивал он себя в эти секунды. - Ведь случайных встреч не бывает. В этом мире всё служит определённой цели. У всего есть свой смысл».
- Слушай, Егор, - весело проговорил Николай, - а что, если нам отметить это дело? Посидим, поговорим, как мужчины, а?
- Хорошая мысль, между прочим. Почему бы и нет… можно и посидеть, и поговорить, у нас ведь не семеро по лавкам.
- Вот и я про то же. Правда, здесь не подают, но я знаю одно хорошее местечко, - подымаясь из-за стола, проговорил Николай, - там и водочки можно выпить, и закусить, как полагается: котлеты подают разные, салатики… даже бифштекс бывает, если повезёт.
- Удивительно! - легко соглашаясь с предложением Николая, проговорил Сомов.
Сказано - сделано.
- Ну вот, удачно зашли, - сказал Николай, переступая порог питейного заведения и оглядываясь по сторонам. - Народу немного, хотя что он нам - народ? Он - сам по себе, а мы - сами с усами.
- Это точно, - с улыбкой в глазах проговорил Егор.
Через пару минут они оба сидели за небольшим деревянным столом, насквозь пропахшим пивом, копчёной рыбой и какой-то сыростью. Но такая обстановка их мало пугала, поскольку они пришли в это заведение совершенно за другим - выпить и поговорить по душам.
- За встречу! - немногословно, но торжественно сказал Николай, подымая стопку «Столичной», налитую до краёв.
- За встречу! - не раздумывая, сказал Егор, поддерживая своего нового товарища по «оружию». Выпив, он медленно поставил стопку на стол, чувствуя, как сразу потеплело в груди.
- Как хорошо пошла, - с радостью проговорил Николай, не выпуская из рук стопку. - Вот ведь как бывает, а! Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдутся. Ну надо же, а!
От этих сказанных им слов глаза его засветились, да так, словно он ждал этой минуты всю жизнь.
- Кстати, - закусывая, проговорил Николай, - скажу честно, я тебя недавно вспоминал, правда, не помню, при каких обстоятельствах, но это не так уж
и важно, важно то, что мы с тобой встретились.
- Согласен, - твёрдо проговорил Егор, - это судьба!
- Вот и я про то же. Ну как тут за неё не выпить…
Сказав эти слова, Николай тут же разлил водку по стопкам. Выпив по второй, они оба неестественно оживились. Николай предался коротким воспоминаниям, а Егор смотрел на него и думал: «Действительно, как всё непредсказуемо и необъяснимо
в этой жизни. - Я ведь не знаю об этом человеке почти ничего: ни его фамилии, ни отчества, ни других его важных понятий, поскольку наша встреча была мимолётной. И вот (кто бы подумал!) через столько лет мы снова сидим вместе, - правда, уже не в машине, а в этом небольшом питейном заведении, - и рассуждаем о чём-то своём. А может, судьба на то и существует, чтобы подкидывать нам “сюрпризы”, пробуждая тем самым к чему-то высшему, к чему-то важному, что может помочь изменить направление
нашей жизни, подбодрить, что называется, напомнив нам о каких-то важных вещах. Впрочем, что бы я ни думал, по этому поводу, ни гадал, узнать истину во всей этой истории вряд ли возможно. Но что есть, то есть. И за это судьбе спасибо».
- Я ведь в той забегаловке… оказался совершенно случайно, - глядя на Егора своими большими умными глазами, продолжал Николай, выразительно жестикулируя руками, представляя всё как было. - Даже сам не понимаю, что я там забыл, ну и дела!
- Ты не поверишь: я тоже, - проговорил Егор, радуясь такому совпадению. - Жена с дочкой поехали к подруге, а я вот решил пройтись по городу: зашёл в музей…
- В музей? - тут же удивлённо спросил Николай с некоторой иронией.
- Да, в музей Булгакова.
- Ну это серьёзно…
- Потом вот совершенно случайно забрёл в эту «перепичку», - не желая вести разговор о музее, утвердительно проговорил Сомов.
- Значит, чему быть - того не миновать, - почтительно проговорил Николай.
- Получается, что так.
- А я другое скажу: по всей вероятности, у нас не было других вариантов, вот и всё… Судьба!
- Ну да! - коротко проговорил Сомов, согласившись с мнением Николая.
Надо сказать, что, общаясь с Николаем, в глазах, жестах и позе собеседника Егор видел уже совершенно другого человека. Нельзя сказать, что он был хуже, нет, просто это был уже другой человек. Как показалось Егору, в Николае не было того величия, что было прежде, хотя, что говорить: дух офицера в нём жил. И это притом, что этот человек вовсе не старался показать свои какие-то преимущества. Было в нём что-то особое, природное. Во всяком случае он не жонглировал словами, не прикрывался общими фразами, а говорил так, как есть. Одним словом, был открыт, и это Егору нравилось. Сомов смотрел не только на его манеры, но и на то, как он сложен: из него бы, подумал он в какой-то момент, хороший генерал вышел - столько достоинств в этом человеке!
- А ты чем занимаешься?
- О, брат! Спроси, что полегче.
Сказав эти слова, Николай с грустью задумался, дав понять, что ему хочется обойти молчанием некоторые вопросы. И тем не менее он продолжил:
- В армии меня оставляли, но, знаешь… - после этих слов он приложил указательный палец к губам и помотал головой.
- Не захотел, значит, - понимая проблему, спросил Егор.
- Да не то, что не захотел… пойми: это уже не та армия.
- Не понял, что значит - «не та армия» – не скрывая своего любопытства, поинтересовался Егор.
Николай тут же, словно ждал этого вопроса, ответил:
- Тут, как говорится, никто не думал, не гадал, как в беду попал…
Слушая Николая, Егор не знал, как ему быть: задавать ещё вопросы или перейти на другую тему, поскольку Николай что-то не договаривал, а всё «ходил» вокруг да около.
- Извини, но я не совсем понимаю… - подкрепляя своё любопытство, проговорил Егор. - Что за беда-то?
- А та беда, что красна не складом, а своим указом, - в том же загадочном духе ответил Николай.
- Секретный?
- Указ что ли?
- Ну да.
- Да нет, не секретный. Просто с марта этого года пограничные войска выведены из состава Вооруженных Сил. Сразу пошли сокращения, преобразования… короче, чёрт ногу сломит.
- Теперь понятно.
- Что-то у них там не так ; наверху… одним словом, теперь я вольная птица.
Раскинув руки, Николай попытался, видимо, изобразить птицу, но тут же резко прервался и, приблизившись к Егору, тихо проговорил:
- Знаешь, Егор, не того мне хотелось в этой жизни, да так сделалось…
- Да ты не расстраивайся, – попытался успокоить его Сомов.
- А я и не расстраиваюсь ; с чего ты взял, что я расстраиваюсь. Наше дело - холопское, а их дело - господское. Кстати, знаешь, чем отличается раб от служителя?
- Ну, если поразмыслить, - начал Егор, - то…
- Я напомню: если ты повинуешься неохотно - ты раб, а если охотно - служитель.
- Ну где-то я с тобой согласен, - кивнув головой, проговорил Сомов.
- Так вот: я не хочу повиноваться неохотно, понятно?
- Более чем, - согласившись с мнением собеседника, проговорил Егор. - А что теперь?
- В смысле?
- Я про работу.
- Пока не знаю. Сокурсники… ну, это… из Ленинграда, зовут к себе…
- Сокурсники?
- Да, ребята… - Николай приблизился вплотную к Егору, - из одной «интересной» организации.
Егор, глядя на Николая удивлёнными глазами, ничего не спросил, но по его глазам было видно, что он ждёт пояснения.
- Из КГБ. Короче, мои сокурсники…
Услышав Николая, Егор ничего не сказал. Лишь кивнул головой.
- Они сейчас тоже «перестраиваются», - со знанием дела проговорил Николай.
- А зачем? - машинально вырвалось у Егора. - Вернее, я хотел спросить…
- С чем связана их «перестройка». Да? - опередил его Николай.
- Ну не то чтобы…
- У них всё нормально… возятся с кооперативами, - пояснил Николай, - вернее, с кооперативной приватизацией. Сейчас ведь так: кто смел, тот и съел.
- Не понял.
- А что тут не понять: кооперативы - это начальная система приватизации, первый шаг, так сказать. Мы вот тут сидим с тобой рассуждаем, выпиваем, а
в это время эти «ребята», ну и прочие там «красные» директора, «зарабатывают» наличку, чтоб пустить её в быстрое дело, получая баснословный доход, который мы с тобой не заработаем и за три жизни.
Понятно?
- Как не понять. А зачем им столько денег?
- Много будешь знать - скоро состаришься.
- А причём тут армия?
- КГБ - это не армия, это, ну как тебе сказать…
- Да я знаю, - махнув рукой, проговорил Егор, - у меня же зять… ну, это… впрочем, это не важно. Давай лучше выпьем.
Выпив и поставив стопку, Сомов проговорил:
- Знаешь, что меня страшит последнее время?
- Что?
- То, что я стал многим интересоваться.
- А меня уже ничто не интересует, - серьёзно, где-то даже строго проговорил Николай, глядя в глаза Егору. В этих словах чувствовалась не только боль, но и переживание, переживание за страну и армию.
- При нашей первой встрече, - чуть заплетаясь в словах, начал говорить Егор, - я был убеждён, что у тебя хорошо пойдёт служба.
- Я тоже так думал, - глубоко вздохнув, проговорил Николай. - Я же потомственный военный, в третьем поколении: дед служил на границе, затем отец… У меня с детства и в мыслях не было заниматься чем-то другим! Да, кто бы подумал?.. Нет, ну кто бы подумал, что такое может произойти в моей стране, а? Последние полтора года я служил в Закавказском военном округе - кстати, знаешь, как расшифровывается эта аббревиатура?
- Нет? - сухо ответил Сомов.
- «Забудь, как выбраться отсюда».
- Да ну!
- Вот тебе и «да ну». Во все времена туда ссылали безвозвратно.
- Как в Сибирь?
- Да, что-то в этом роде. Так вот причина моей «ссылки» была банальной: однажды на партсобрании я сказал не те слова.
- Какие слова?
- О коррупции командования своего соединения.
- Зачем?
- Затем, что надоело жить в условиях полного маразма: с трибун говорится одно, а в жизни - по-другому. Ну, короче, меня сразу исключили из КПСС, понизили в должности и предали суду чести старших офицеров… так я в Закавказье и оказался, а потом и вовсе подписали рапорт. - Немного помолчав, он с грустью проговорил: - Вот такой я оказался молодец против овец, а против молодца - и сам овца. Давай выпьем!
- За что? - в напряжении спросил Егор, слушая Николая.
- За офицерскую честь!
Выпив одним глотком очередную стопку, налитую до краёв, Николай привстал и, дотянувшись до собеседника, тихо проговорил:
- Сейчас армия никому не нужна… всё, что создавали десятилетиями, рушится в один момент.
В какой-то момент он качнулся, но, схватившись правой рукой за стул, удержал равновесие и сел, продолжив:
- Причём делают это так, чтоб было не только мучительно, но и оскорбительно, чтоб по живому, по самому сердцу, вытравливая и выжигая из человека всё, что можно. Вот и посуди, что я должен был чувствовать? А я ведь, Егор, живой человек. То, что делается в генералитете, ; катастрофа. Уверяю тебя.
Говоря о многом, было заметно, что Николай хмелел всё больше и больше.
- Я тебе верю, - наклонившись к Николаю, проговорил Сомов.
- То, что делается сейчас в армии, мне и во сне бы никогда не приснилось.
- А что «делается»?
- Ты что, новостные сводки не читаешь?
- Нет.
- Всё понятно. Так вот я тебе скажу, что у меня, кадрового офицера, такое ощущение, что армия сегодня полностью «сошла с рельс».
- Это как это?
- А вот так: са-мо-ли-кви-ди-ру-ет-ся. Сам подумай: в конце 1988 года объявлено о сокращении армии и флота на пятьсот тысяч человек. Я уже не говорю о выводе пятисоттысячной группировки с территории социалистических стран.
Последнее Николай сказал тихо, словно боялся произнести «новость» полностью только потому, что такого в принципе никогда не могло быть, но это произошло.
- И всё потому, - продолжал говорить Николай, - что государство отказывается финансировать армию. Сегодня офицеры и прапорщики собирают бутылки, чтобы выжить, прокормить свои семьи, понимаешь?
- Нет.
- Вот и я - нет.
- Такое ощущение, что армию продали.
- Как это - «продали?» Кому?
- Если советских солдат кормят натовской тушёнкой, то что можно говорить, а ?
- У нас что - нет своей? - сделав удивлённые глаза, спросил Егор.
- «Своей» тушёнкой, - иронично проговорил Николай, - наши генералы торгуют на рынках, причём эшелонами. Их сейчас волнует больше бизнес, чем что-либо, - вот такая, как говорится, метаморфоза.
- Ты говоришь мне откровенные, страшные вещи… мне кажется, что это страшнее Чернобыля.
- Может быть. Но это ещё цветочки… дезертирство достигло в армии невиданного размаха. Такого, я тебе честно скажу, даже в войну не было. Всюду взрывы, пожары… вот совсем недавно в Приморье - да ты читал, наверное - сгорела техника, около ста единиц боевых машин… и это в условиях мирного времени! Арсеналы вооружения грабят, распродают за копейки; ты никогда не думал, почему в Закавказье в последние два года возникают мятежи и прочие войны?
- Нет.
- А я тебе скажу: это самый милитаризованный регион страны, да что там страны - мира!
- Почему? Потому что там сосредоточена инфраструктура для двух военных округов Закавказского военного и Закавказского пограничного. Помимо сил и средств двух округов, на той же территории развёрнуты две армии центрального подчинения
- девятнадцатая отдельная армия ПВО и тридцать четвёртая воздушная армия, ну и прочее… плюс Каспийская флотилия и бригада кораблей Черноморского флота. И всё это в полосе шириной семьсот километров и глубиной триста километров. Я говорю это к тому, что вся эта инфраструктура сегодня подвержена разграблению. Там на складах столько оружия, что можно вести боевые действий автономно в течение шести-семи месяцев, а может, и больше, кто знает. И это, заметь, без Северо-Кавказского военного округа, а их, как ты знаешь, разделяет только Большой Кавказский хребет.
- Да, ну и дела, - обхватив голову руками, проговорил Сомов. - А офицеры, офицеры-то почему молчат, ну и там разные генералы, в конце концов куда смотрит руководство страны?
- Увы, правду о нынешнем состоянии дел в армии до общественности доносить уже некому. Те, кто остался в здравом уме и светлой памяти, находятся под жёстким прессингом.
- Зачем?
- Затем, чтобы молчали. Ты посмотри на статистику: каждый месяц «списывают» боевых генералов, причём самых лучших. А это что значит?
- Что?
- То, что сознательно ослабляют армию. А если она ослабевает, то она тут же деградирует: самолёты не летают, корабли не выходят в море, учения не проводятся и так далее. Единственное, что ещё есть, так это ракеты… но, как я знаю, и там есть серьёзные проблемы. Одним словом, армия - кривое зеркало общества, она - слепок с нас самих…
Николай говорил утвердительно и очень вдумчиво. В его словах, в интонации чувствовалось, что он не просто переживает за армию, но и болеет за её будущее всей душой.
- Ну и ну, - покачав головой, сказал Егор.
- Вот тебе и «ну и ну».
- А что касается руководства страны, так я тебе скажу по секрету…
- Тайна? - глядя на Николая, с нескрываемым любопытством спросил Егор.
- Да какая теперь тайна, сам подумай, если нет армии. Я хотел сказать, что руководство страны и есть виновник всех бед...
- В то, что ты говоришь, мне не хочется даже верить.
- Я тоже поначалу сомневался, но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров.
Разливая в очередной раз водку по стопкам, Николай был предельно сосредоточен, словно выполнял какое-то ответственное задание, от которого зависела не только судьба, но и жизнь многих людей. Поставив бутылку на стол, он не заставил себя
долго ждать:
- Пойми меня правильно: за державу обидно.
- Да, ну и дела. В это трудно поверить. Это же…
- Вот именно! - твёрдо проговорил Николай, правильно поняв невысказанную мысль Егора.
- За что выпьем? - в недоумении и раздумье спросил Сомов.
- За неё, родимую - за державу! - невесело ответил Николай. - За русского солдата, который терпелив до зачина…
Выпив и поставив стопку, Николай снова заговорил:
- Всё дело в том, что там, наверху, - он показал пальцем куда-то вверх, - действуют без согласия тех, кто внизу, а это не что иное как рабство, а рабство - это… ну, как тебе сказать… это тюрьма души,понимаешь? А у военного душа должна быть свободной, поскольку она ищет отличия, возвышения, карьеры…
- Понимаю, - почти шёпотом проговорил Сомов, кивнув головой.
- Это очень хорошо, что ты меня понимаешь, что мы понимаем друг друга… - хлопая по плечу Егора, проговорил Николай. - А причина всему этому, друг мой, одна!
- Какая? - удивлённо, спросил Сомов.
- У нас, ну как тебе сказать…
- У «нас» - это кого?
- У нас - это значит, у нашей нации; так вот, у нашей нации нет корневой системы, понимаешь?
- Это как?
- А вот так: её уничтожили. На нашем «лугу» теперь растёт всё что угодно, но только не «вишнёвый сад». Нет его. Вырубили. На его месте теперь базары и рынки. Людям теперь важнее материальное, чем духовное. Про это, как ты знаешь, писал ещё этот, как его…
- Чехов.
- Вот именно. Нам теперь подавай «саженцы» новой культуры - западной. А она нам нужна? Вот скажи, Егор: нужна тебе их культура?
- Не нужна, - согласился Сомов, глядя на Николая так, будто терял чувство пространства.
- Вот и мне не нужна. Кстати, а ты заметил, что кругом всё уже иностранное?
- Заметил.
- И правильно сделал; а что делается с телевидением - нет, ты только посмотри, а: на миллионные аудитории выливаются потоки мультфильмов и передач, в которых буквально на каждом шагу - насилие и деньги, идеи культа силы и богатства. Ну как
так можно?
- Это позор, - возмущённо проговорил Егор.
- Вот и я про то же… дай пожму твою руку, - Николай крепко пожал ему руку.
Временами, следуя за мыслями Николая, Егор не знал, что сказать, как успокоить этого человека, - слишком уж всё в нём кипело. Он говорил, и в его словах чувствовалось некое следствие подсознательной потребности, потребности высказаться, зафиксировать свой внутренний монолог о том, что его тревожит и беспокоит. Да и как иначе, если он затрагивал очень важные вопросы… и не только частные, но и интересы общества. И не просто затрагивал, а возбуждал общее мнение против того, что происходит в стране. И эта простая истина была понятна Сомову. Иначе, как ему казалось, Николай не мог думать, поскольку он понимал, что, когда национальная культура резко изменяет вектор своего естественного развития, в обществе начинаются всевозможные метаморфозы… и от этого погибали в прошлом целые государства. И не просто государства, а империи! Рассуждая, в какой-то момент Егор понял, что вряд ли этот сильный, мужественный человек нуждается в чьём-то сострадании, в какой-то жалости. И говорит он это вовсе не от своей слабости, а от своей силы, силы своей души, что ещё осталась не сломленной и не
запятнанной…
- Слушай, Николай, - робко, с некой осторожностью проговорил Егор, - а может, всё встанет на свои места, всё образумится? Ну мало ли, что бывает?
- Нет, друг мой! - почтительно проговорил Николай, хлопнув Егора по плечу. - И всё потому, что этот мир подвергся влиянию прагматизма: люди не хотят думать, осмысливать природу истины, понимаешь?
- Это как? - задумчиво спросил Сомов.
- Очень просто: то, во что для нас лучше верить, - истинно. Ну вот скажи: может так быть?
- Думаю, нет.
- Правильно. Потому что, если ты заблудился…
- Я!
- Да не ты - я вообще говорю…
- Понял.
- Так вот: если ты заблудился и выбираешься из леса по положению Солнца на небосводе, то это ещё не значит, что это истина.
- Очень интересно сказано.
Николай продолжал:
- Разрастающиеся ядовитые страсти, замешанные на человеческой природе тщеславия, гордыни и честолюбия, так проросли, что их уже не вырвать никакой силой. К тому же одно, как правило, влечёт за собой другое, первоначально не имеющее никакой видимой связи. Да что мне тебе говорить… ты же видишь, что основной доктриной в стране становится «новое мышление», будь оно неладно.
- Вижу, - с трудом проговорил Егор.
- Молодец! Давай выпьем… ты давай закусывай...
Поставив бокал, Николай продолжил:
-Плохо то, что заступиться за нас некому: Горбачёв отправил на пенсию не только всех генералов, но и почти всех членов ЦК (более ста человек). И всё ради одного: чтобы западные интересы стали превыше всего. Людям теперь уже подавай свободу, демократию, их не волнует даже общая неустойчивость, я не говорю уже про более конкретные вещи. Глобализация, к сожалению, в известной мере достала и нас… Ты почему не закусываешь? - глядя на Егора, неожиданно проговорил Николай.
- Я закусываю,закусываю... - тут же оправдался Сомов...
- И правильно делаешь, - сказав эти слова, Николай глубоко задумался, после чего, глядя на Егора, неожиданно спросил: - Так про что я говорил?
- Кажется, про эту, как её… глобализацию.
- Да, да… так вот, в своё время ей удалось обуздать страны Запада, и теперь она добралась и до нас.
- Да ну? - не то с удивлением, не то со страхом проговорил Егор.
- Вот тебе и «да ну»! И знаешь, как?
- Нет, конечно, - глядя на Николая, честно признался Сомов.
- А я скажу: путём построения «социального государства». И теперь полмира у них на «крючке». Эти господа, будь они неладны, плетень так заплели, что уже никто не расплетёт, демонстрируя не только финансово-олигархические силы, но и самые грубые формы индивидуального и группового эгоизма.
После этих слов Николая Егор как-то неожиданно поперхнулся… раз, другой, третий, но, выбрав момент, всё же попытался сказать тихим, хриплым голосом:
- Слушай, давай выпьем, а? Что-то я не очень сильно понимаю.
- Что?
- Ну, я про этот… как его там… групповой...
- Эгоизм что ли?
- Ну да.
- Я могу сказать тебе только одно, запомни, - начал разъяснять Николай, - эти люди являются разрушителями человеческого сознания. Запомнил?
- Я постараюсь, - предельно ясно и коротко ответил Егор, кивнув головой.
- Они превращают людей в обычную глину, из которой можно лепить всё что угодно, а люди не осознают этого; они не замечают, как становятся потребителями. При этом все ресурсы и власть оказываются в руках отдельных людей и группировок. Понятно?
- Да куда уж…
- Вот именно. Ты представляешь, что люди сейчас говорят?
- Что?
- Они говорят: «Если хорошо будут платить, то можно работать и на капиталистов». Ты представляешь! - Кивнув головой и не дождавшись ответа от собеседника, Николай охотно продолжил: - Вот ты молчишь, а я тебе скажу так: наш народ стал предателем, предателем в полном смысле этого слова. Он предал своё прошлое ради какой-то сиюминутной выгоды.
- Что-что? - пытаясь понять, о чём речь, глядя на Николая, спросил Егор.
- Я говорю, что кражу можно возместить, ложь - исправить, за смерть - отомстить, но чем искупить измену? Ничем. Кхе, кхе… давай-ка выпьем…
- За что? - спросил Егор.
- Давай выпьем за нас. - Поставив стопку, Николай тут же продолжил: - Так вот, блуждая в географическом пространстве, мы никак не можем найти себе места, вот в чём дело. - И, помолчав, как-то сочувственно произнёс: как там у поэта… дай бог
памяти…
С Россией кончено…
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали…
И хотя Николай был «немного» под хмелем, строки прочитал он речисто и бойко, можно сказать - с некоторым возбуждением, не только высказывая своё нетерпение в поэтических строках, но и чётко излагая суть своих сознательных мыслей, словно хотел сказать всё это сильнее и изобразительнее. В этот момент что-то им двигало, что-то подталкивало его к этому откровению. Возможно, что он нуждался в некоем эмоциональном обмене, в котором бы нашёл не только понимание и успокоение, но и кусочек признания, сочувствия и уважения. Егор охотно и учтиво продолжал слушать Николая, хотя и был немного утомлён.
- Нет ни свободы, Егор, ни демократии, - продолжал Николай, - нет, понимаешь. Всё это, а что там говорить - я уверен: пройдут годы, - начал он почти с торжественностью, - и наши потомки осудят нас… и это будет справедливо. - Сказав эти слова, он тут же наполнил стопки до краёв: - Давай выпьем за нас…
Выпив разом до дна, Николай драматично задумался.
- Так-то оно так, конечно, - настороженно проговорил Сомов. - Ты прав, но…
- Что «но»?
- Но всё это оттого, что люди в основе своей мало что понимают в этом вопросе, - проговорил Егор, воспользовавшись паузой. - Мы же безграмотны. Я вот тоже мало что понимаю в этой политике и экономике.
- Нет, Егор, здесь другое, - очнувшись от своих дум и размышлений, проговорил Николай. - А вот что? Это уже другой вопрос.
- А может ли быть такое, - с интересом спросил Егор, вглядываясь в глаза своего собеседника, - что наше сознание изменилось?
- Что значит - изменилось?
- Ну, это… короче, не поддаётся никакой логике.
- Это трудный вопрос.
- Я понимаю. Потому и задаю.
- Думаю: ни-ко-г-да, - твёрдо, по слогам, словно уверенный в своей правоте, проговорил Николай.
- Почему?
- Потому что ум человека сильнее всяких там «новых мышлений». Придёт время, и он заставит ужаснуться от того, что с нами происходит.
- Ну а что собственно происходит? Реформы…
- Да не в реформах дело, пойми!
- А в чём тогда?
- В безумии, в отсутствии сознания у народа - вот в чём. В том, что он поддался ничтожеству злодея, избавляясь от главного - духовного!
- Ты имеешь в виду Горбачёва? - тихо, оглядываясь по сторонам, спросил Егор.
- Да не в Горбачёве совсем дело. Этот вертопрах и медийный фигляр со своими «новейшими» идеями не стоит того, чтобы о нём говорить. Мне он, скажу честно, всегда был неприятен, и знаешь, почему?
- Почему?
- Потому что этот человек неестественен. Вместо того чтобы защищать интересы своего государства, он защищает какие-то мифические «общечеловеческие ценности», причём известные лишь ему.
- Но многие уверяли, что он вроде как…
- Я тебе так скажу: болтун он и трепло. И вообще, где бы он ни работал, нигде не отличался своими умственными способностями.
- Но многим руководителям западных стран он вроде…
- Вот и пускай они его забирают к себе, пускай там танцует под их дудочку, а у нас что-то не вытанцовывается…
- Может, что-то мешает?
- Однозначно, - ухмыляясь, с неким сарказмом, проговорил Николай. И, выдержав некоторую паузу, сказал: - А если по большому счёту, то ответ нужно искать в нашей истории, а не в этом…
- В истории? - с интересом переспросил Сомов.
- Да, в истории! Пойми, Егор, мы утрачиваем сейчас самое главное, что было у всех нас.
- Что?
– Ни с чем несравнимое чувство родины, понимаешь? Перестроечная эйфория буквально вытрясла людей, сделав их пустыми и никчёмными. Люди перестали думать,соображать. Им уже мало демократии, им подавай уже рыночную экономику капиталистического типа, то есть то, в чём никто не разбирается. Вот скажи мне: какие мы с тобой
капиталисты?
- Никакие, - без всякого удовольствия ответил Сомов.
- В том-то и дело...
Николай говорил так, словно хотел уже давно кому-нибудь выговориться, излить, что называется, душу. Причём говорил он это вовсе не под каким-то хмелем, а трезво, словно ждал этой минуты всю жизнь.
- Перестройке уже почти пять лет, представляешь?
- И что?
- А то, что за такой отрезок времени можно было сделать многое. За такой отрезок времени многие государства восстанавливали разрушенные войной страны, преодолевали последствия серьёзных кризисов. А что у нас?
- Что?
- Смертельное пике - вот что. Какую сферу ни возьми, везде катастрофа… За последние годы мы утратили все позиции и фактически перестали быть сверхдержавой, которая ещё несколько лет назад контролировала половину мира. Ты посмотри, что
делается в других республиках… к власти приходят сепаратистски настроенные силы, такое ощущение, что люди сошли с ума.
Сказав эти слова, Николай тут же приложил палец ко лбу и сделал ужасающий взгляд. В переводе на язык слов этот жест можно было расценить так: у этих людей что-то не так с головой. Во всяком случае объяснить его по-другому было сложно.
- А посмотри, что делается на телевидении: голые тётки - в каждом убогом фильме, а вот другие как-то резко перестали выпускать. Люди жаждут всю эту чернуху, словно они про это ничего не знали,словно этот «новый» мир вот-вот у них отнимут.
Короче, хорошего мало.
Несмотря на то, что они уже хорошо «поговорили», осмысливая последнюю фразу Николая, Егор чувствовал не только отчаяние этого человека, но и некую скорбь, которую, как ему казалось, он пропускал через себя. И не тайком, а подлинно и чувственно, как только это может делать образованный, совестливый человек.
- Ничего, - спокойно проговорил Егор, - придёт время, и нация очнётся от всей этой неразберихи, от всего того, что сейчас происходит.
- Поздно, друг мой, поздно, - незамысловато сказал Николай. Ох как поздно…
Рядом сидящие посетители мало обращали внимание на разговор двух подвыпивших мужчин. Каждого заботило что-то своё; ни до какого внимания никому не
было дела: хоть пляши, хоть пой.
- Знаешь, - вдруг сказал Николай, - давай выпьем за тебя, за Сибирь-матушку! А то что-то я всё про себя да про себя - ты извини, накипело…
Опустошив стопку, он тут же оживлённо спросил:
- Ну а как там у вас, в Сибири?
- Да вроде всё нормально, - не желая вдаваться в подробности, ответил Егор.
- Нормально? - сделав удивлённые глаза, переспросил Николай. - Странно!
- А что тут странного?
- В стране - бардак, а у вас - «нормально»! Это как?
- Ну не то чтобы нормально… у нас ведь закрытый город.
- Закрытый город - это ведь не другая планета.
- Конечно, нет, но там всё по-другому.
- Понимаю, понимаю: режим и прочее… тут ты прав, извини.
- Проблемы есть, конечно… - Егору страсть как не хотелось говорить о ГХК и о тех проблемах, что ждут город в ближайшем будущем. - Но на эти вопросы не ответишь однозначно, - испытывая некую неловкость, проговорил Егор. - Слишком серьёзная
область применения… атом - это же не шутки, ты же понимаешь.
- Конечно, понимаю, ещё бы.
- Вот и я о том же. Хотя многие вещи мне не понятны.
- Какие именно?
- Закрывая реакторы, мы ослабляем оборону страны, посягаем на то, что принесёт не пользу, а вред. Мне кажется, что это ошибочное решение.
- Что делается, а! Нет, ты представляешь, что делается в стране! - не скрывая своих эмоций, проговорил Николай. - А ты говоришь: «закрытый город»! Власть не разделяет, где открытый, а где закрытый. Она, мой друг, метёт всех одной метлой,
только пыль столбом. И радоваться тут нечему. Да, сколько же нынче дураков развелось, а?
- Да я не радуюсь, - уточняя свои слова, проговорил Сомов. - Просто я говорю о том, что у нас мало что меняется в городе. Всё спокойно, стабильно… Конечно, разговоры ходят, но все помалкивают. Никто не хочет быть уволенным или оказаться
в психушке. Времена такие сейчас, сам понимаешь.
- Вот-вот - это и есть русская проблема: такие времена были всегда, - со знанием дела сказал Николай и, помолчав, добавил: - Плохо то, что мы считаем время по календарю.
- А как надо?
- Да кто его знает, Егор, «как надо». Наверное, лучше было бы, если бы время считали по добрым делам, по сказанным словам, по рождённым детям, по прочитанным книгам - это и есть настоящее время, а мы молчим всю жизнь, и нет нам дела ни до
чего. А «вожди» между тем за нас всё решают. Вот и дорешались - страны почти нет. В этой грустной «истории» самое главное - то, что нет надежды на завтрашний день. В школе нам говорили, что мы идём к коммунизму, а сейчас мы к чему идём? Один
какой-то проходимец - нет, ты представляешь… «выключает» сознание миллионов людей, да так, что они теряют дар речи…
- Не представляю, - проговорил Сомов.
- Вот и я не представляю. - И, как бы отвечая себе, Николай тут же сказал: - Потому что это патологическое отклонение - вот и пошло всё криво колесом.
- Не знаю, даже, что и сказать. Конечно, люди во всём соглашаются…
- Вот именно! А всё потому, что у людей не осталось среды, пространства, где бы зарождалась мысль, понимаешь? Не осталось - вот в чём трагедия… Наша страна - чистая фикция. Даже психиатры не способны разобраться в этой вакханалии.
- Ну и дела, - кивнув головой, с грустью проговорил Сомов.
На этом их общение не закончилось. Сидя в кафе, они ещё долго говорили...
Глава VI
Домой Егор приехал уже к ночи. Дверь открыла Наталья. Глядя на мужа, стоящего перед ней, лицо её было не только бледное, но и в глубокой задумчивости и тревоге. Однако даже таким оно казалось нежным и красивым. В первые секунды ей хотелось сказать ему что-нибудь неприятное, колкое, такое, чтобы он запомнил это на всю свою жизнь, но в какой-то миг ей стало его жалко. Она покачала головой, и глаза её сразу наполнились влагой, а выражение лица приобрело каменно-строгий вид. Чувствовалось, что муки ожидания и волнения достигли последней степени её сил.
- Ты где был? - спросила она тихим, чуть хриплым голосом, не сводя с него глаз.
При этих её словах всячески чувствовалось, что груз неизвестности, тяжёлых раздумий и переживаний растворился в её сознании, хотя на душе было по-прежнему ещё тяжело.
- Я? - глядя на жену осоловелыми глазами и пошатываясь из стороны в сторону, переспросил Егор.
- Ну не я же?
Егор крайне удивился такому воззрению жены, состоящему в том, что он должен отчитываться за свои действия. Но такое поведение Наташи ему нравилось, ибо он знал (в данный момент), что она превосходит его в благоразумии и умении, согласно
которым, более разумный должен управлять менее разумным. Однако ему не хотелось быстро сдаваться.
- А что? - игриво спросил он, пытаясь нагнуться, чтобы снять обувь.
- А то, голубчик, что куда мы только не звонили: в милицию, больницы, морг.
Сказав эти слова, Наталья резко замолчала, как будто забыла всё, что хотела ему сказать.
- За-че-м? - глядя на жену с неким удивлением, спросил он более громко, причём так, как будто его мало что касалось.
- Говори тише: все уже спят, и вообще хватит паясничать… Мы тут с ума сходим, - говорила она вполголоса, еле сдерживая себя, - а он, видите ли, - «зачем»? Ты вообще понимаешь, в каком ты состоянии?
Сказав эти слова, она прикрыла дверь в зал.
- В ка-ко-м? - прерывисто проговорил он, с усердием сняв один, а затем второй ботинок.
- Я уже тебе сказала: хватит паясничать.
- С чего ты взяла, что я па-яс-ни-ча-вы-ва-ю? - не в силах выговорить последнее слово, ответил он.
Взглянув на мужа недовольным, холодным взглядом, что появился и застыл на её лице, Наталья импульсивно проговорила:
- С того, дорогой, что пить надо меньше и вовремя домой являться. В конце концов мог бы и позвонить?..
Выясняя отношения, они по-прежнему стояли в коридоре, словно на этом пятачке вселенной их ждала истина, истина, которая бы устроила их обоих, в первую очередь своей действительностью.
- Ну извини, так по-лу-чи-лось, - несвязно, растягивая слова, пробормотал Егор чуть дрогнувшим голосом, как мальчик, который нашкодил и просит прощения, понимая, что виноват.Что-то про себя бурча, он продолжал раздеваться.
- «Так получилось»! - глядя на Егора, но уже более добрыми глазами, снисходительно проговорила она. - Напился, как не знаю кто. Злости не хватает.
После этих слов она зашла на кухню - видимо, чтобы не растрачивать весь запас своей горячности и душевного расстройства. «Не понимаю, - думала она, - как он вообще мог себе такое позволить: мало того, что он уехал, так ещё и напился,
как не знаю кто. А я, как последняя дура, беспокоюсь за него, бегаю, прыгаю, обзваниваю тут всех и вся. Он думает, что он имеет право на это, а я – так,сбоку припёку. Нет, голубчик, даром тебе это не пройдёт».
- Ну с чего ты взяла, что я напился? Да мы выпили-то… всего ничего…
Услышав слова мужа, Наталья тут же «вышла» в коридор, словно перенеслась по воздуху. При этом она изменила не только выражение своего лица, но
и всё своё душевное настроение, сказав:
- А что, ты хочешь сказать, что ты щи хлебал, да? - Наталья говорила тихо, но напористо, поскольку его слова сильно задели её. - Ты бы посмотрел на себя со стороны, какой ты отвратительный. Моя бы воля… я бы… просто… не знаю, что сделала, алкоголик.
Против слова «алкоголик» Егор протестовать не стал, так как понял, что пьяное, открытое лицо его выдало.
- Вот только не надо, прошу, не наговаривай на меня. Я… я… - начал он, запинаясь.
- А я и не наговариваю. Я констатирую факт. И не смотри на меня так…
- А я и не смотрю, где ты видишь… просто всё может быть с человеком это… ну… приключиться.
- Что ты говоришь, а?
- Да.
- И что же такое с тобой «приключилось»?
- Всё…
- Ах, «всё», да!
- Я сейчас расскажу - если, конечно, хочешь.
- Не хочу я тебя слушать. - Сказав эти слова, она вновь зашла на кухню.
- Как хочешь. Мне ещё лучше, - махнув куда-то рукой, проговорил Егор.
- Нет уж, сделай милость?.. - вновь подойдя к нему, потребовала Наталья.
Как всякая уважающая себя женщина, она могла сиюминутно поменять не только свою милость на суровость (или наоборот), но и свои желания.
- Тебя не поймёшь… то надо, то не надо… только я это, извини…
Выйдя из туалета, Егор прошёл на кухню, сел за стол и начал рассказывать, без всяких проволочек, что с ним произошло.
- Да, я выпил… немного… с приятелем - можно сказать, с другом! - разводя руками и глядя на жену, проговорил он. Причём проговорил гордо, почти героически.
- «Немного»? Кх…кх… - закашлявшись, переспросила Наталья.
- Ну, может, чуть побольше…
- Вот- вот, именно: «побольше»! Интересно, с каким это таким приятелем-другом?
- С хорошим… это… ну… с Николаем, - Качнув головой, недолго раздумывая, ответил Егор.
- С каким ещё таким Николаем? - Не моргнув, что называется, глазом, на повышенных тонах переспросила Наталья.
- Я же сказал: с моим другом! Между прочим, ты его не знаешь…
- Ну это понятно. И с каких это пор, как его там…
- Николай… Николаем его зовут.
- Вот-вот… я знаю этого Николая?
- Это долго рассказывать… ну он помог мне ещё в Припяти… помнишь, я ещё говорил тебе.
Выслушав слова мужа, Наталья было задумалась, напрягая память, чтобы вспомнить об этом человеке, но это продолжалось недолго. Словно опомнившись, она резко сказала:
- Я не помню ни про какого Николая.
- Ну ты вспомнишь ещё. Я бы сейчас чайку горяченького выпил. Я очень хочу горяченького чая.
- Ну-ну, - сердито проговорила Наталья, глядя на мужа. При этих словах лицо её изменилось, а губы вздрогнули, приобретя более блёклый цвет.
Сделав задумчиво-меланхолическую позу, Егор проговорил:
- Как же я устал, а? Нет, ты даже не представляешь, как я устал...
Он хотел сказать что-то ещё, но Наталья его перебила, со всей строгостью спросив:
- Интересно, от чего же это ты устал: от того, что пил весь день, да?
- Нет, ну ты не представляешь…
- Я представляю, ещё как представляю. Вот только на тебя это не похоже, - проговорила она, насыпая ложечкой чай в небольшой керамический чайник.
- Я же сказал тебе, что всё получилось как-то неожиданно. Если хочешь, я ещё раз извинюсь.
Сказав эти слова, Егор проницательно посмотрел на жену, на её суровость, которая была полна бесконечного очарования. В этот момент он пытался не только её разглядеть, но и увидеть все оттенки её характера, чтобы правильно реагировать в нужное время.
- Мне не нужны твои извинения, - словно обрубив все замыслы Егора, резко проговорила Наталья.
- А что?
- Ты не ответил мне на мой вопрос, - проговорила она, ставя чайник на плиту.
- Какой вопрос?
- Этот твой Николай…
- Он не мой, как ты не поймёшь, мы увиделись только…
- Мне неважно, где и как вы увиделись, мне важно знать только одно: он что - алкоголик?
- Ну с чего ты взяла! Как ты так можешь про человека, а! - взвихрился на полном серьёзе Егор и даже попытался приподняться из-за стола.
- Сиди! - строго сказала она.
- Хорошо, - беспрекословно сказал он и продолжил: - Николай - хороший человек, между прочим, офицер-пограничник! А не тяп-ляп там какой-то. - Сказав эти слова, Егор сжал пальцы правой руки и показал какую-то сложную конфигурацию.
- Успокойся и не маши своими руками.
- Хорошо, извини.
После небольшой паузы, глядя на жену, он спросил:
- Забыл, про что я говорил…
- Ты говорил про какого-то сво-е-го пограничника…
Сказав эти слова, Наталья особо выделила слово «своего», словно хотела продемонстрировать характеристики звуков каждого слога.
- Ну, в смысле, он был пограничником… недавно.
- Почему был? Его что - выгнали?
- Не выгнали, а уволили, а это, как говорят в Одессе, две разные вещи.
- Вот теперь мне всё понятно.
- Что тебе понятно?
- А то, что его уволили за пьянку!
- Ну опять ты…
- Что я опять, что?..
- Обвиняешь, не зная человека.
- Если я говорю - значит, есть предлог. Кстати,где ты его нашёл?
- Он что - вещь что ли? Чтобы я его находил! - не теряя рассудка, проговорил Егор.
- Ну хорошо, хорошо: где ты с ним встретился, познакомился или как там ещё у вас?
- Гулял по городу… - ты же поехала к подружке, а я вот пошёл прогуляться.
- Я поехала не одна, между прочим, а с твоей дочерью.
- Я это знаю, не перебивай меня, а то я теряю эту… как её… мысль.
Наталья презрительно посмотрела на него.
- Короче, я зашёл в кафе, ну совершенно случайно, не то чтобы там… а чтобы перекусить.
- В какое ещё кафе?
- Ну в это… как его… да ты знаешь - «Перепичка», ну то самое, в котором мы ели с тобой сосиски в тесте, такие вкусные ещё.
Всячески поморщившись от своих воспоминаний, он сманипулировал что-то руками, что означало, видимо, что-то сложное, противоречивое и неоднозначное. Закончив манипуляции, он продолжил:
- А сейчас там какой-то ужас… фу…
- Хватит паясничать. Ну допустим, что ты там был.
- Почему «допустим?» Ты что, мне не веришь?
- Верю, не верю - что от этого сейчас изменится?
- Нет, ну ты так говоришь…
- Ничего я не говорю.
- Хорошо. В общем, я там гулял, вернее, сидел и ел сосиски, а затем совершенно случайно увидел его.
- Сказав последнее слово, он замолчал, о чём-то задумавшись, но не прошло и минуты, как он продолжил: - Но я узнал его не сразу… чуть позже; может, ракурс был не тот, не могу сказать… а вот он узнал меня сразу, представляешь!
- Ну, ещё бы! - кивнув как-то странно головой, сказала Наталья.
- Как потом мне сказал Николай, у него очень хорошая зрительная память.
- Хорошая, значит.
- Да, хорошая! Вернее, он так мне сказал.
- А может, он узнал тебя затем, что ему захотелось на «троих» сообразить, а! - возбуждённо проговорила Наталья. - Что молчишь? Нет, ну я же сразу сказала, что он алкоголик.
- Нет, ну как ты не понимаешь…
- С чего ты взял, что я не понимаю? Я что, по-твоему, похожа на дуру?
- Нет, совсем не похожа…
Наталья оценивающе посмотрела на пьяного мужа.
- Вернее, я хотел сказать, причём тут «дура». Просто не нужно терять доверие… так, знаешь, можно сомневаться в каждом. Ничего страшного не произошло: мы случайно встретились спустя несколько лет… посидели, хорошо поговорили…
- Что «хорошо поговорили», я вижу, не слепая.
- Потом Николай предложил пройти в другое кафе… я там, кстати, ни разу не был.
- Да что ты говоришь, а?
- Да. Я хотел сказать, что был в нём сегодня первый раз. Даже не помню, как называется… ну такое, не очень… - Егор показал что-то на пальцах.
- А что вам в этой вашей «Перепичке» не сиделось?
- Ну там это… ты же знаешь… не продают спиртного.
- Значит, я не ошиблась…
- Там, кстати, тоже особого выбора не было.
- Ну да, вас же там не ждали, - иронично заметила Наталья.
- Мы выпили… немного, поговорили, так… для сближения.
После этих слов Наталья поглядела на мужа, но ничего не сказала - возможно, оттого, что в её душе творилось что-то невообразимое. Найдя силы, она
спросила:
- Интересно, о чём это вы могли говорить?
- Как о чём!
- Вы же совсем не знаете друг друга?
- Как это не знаем? Знаем!.. Поэтому нам было о чём поговорить с ним, вот. А говорили мы о трудных жизненных си-ту-а-ци-ях (это слово он выговорил с трудом), и ещё о чём-то - короче, уже не помню. Ну и конечно немного выпили… за встречу. Николай говорил, что в этом кафе хорошие котлеты и салаты, но мне не понравились - так себе. – И, помолчав, добавил: - Нет, как всё же плохо стало с питанием…
- Меня вовсе не волнуют твои котлеты и салаты.
- Ну как же… а что тебя волнует?
- Сейчас меня уже ничто не волнует, всё предельно ясно и понятно, - раздражённо проговорила она, садясь за стол с противоположной стороны от мужа, показывая при этом всем своим видом негативное к нему отношение. В этот момент в её душе
всё кипело, и не просто кипело - взрывалось. И хотя она доверяла мужу полностью, в её голову приходили самые разные мысли, выразить словами которые она не могла, поскольку это не входило в круг её понимания: как он может знакомиться непонятно
с кем, ходить по кабакам и в придачу напиваться как незнамо кто.
- А чай когда будет, а? - умоляюще спросил он, выводя жену из задумчивости, в которую она погрузилась.
В этот момент было видно, что ему было плохо, и не просто плохо, а очень плохо: его голову тянуло вниз, глаза закрывались и мысли путались. Если б можно было, он с наслаждением бы положил голову на стол и заснул…
- Еще не закипел, - непреклонно, почти злобно ответила Наталья и, чтобы отвлечься от тяжёлых, тревожных мыслей, спросила: - Ну, что было дальше в вашей весёлой и насыщенной жизни?
- Дальше… а, дальше мы выпили, - будто очнувшись, проговорил он, - потом разговаривали… обо всём. Николай, между прочим, говорил интересные мысли...
- Про это я уже слышала.
- Ах, да… потом… - на этом слове Егор задумался. - Сейчас вспомню… а, потом мы поехали… так, куда же мы поехали… а? Так это… к нему…
- Это к кому ещё - «к нему»?
- К Борису.
- О господи, к какому ещё Борису?
- К другу Николая.
- Он что - тоже алкоголик?
- Да нет же, пойми… ну какой алкоголик…
- А кто он?
- Он лётчик.
- Какой ещё лётчик?
- Ну какой, какой… который летает…
- И на чём он летает, позвольте вас спросить?
- На самолёте он летает, не на метле же, - глядя на жену, серьёзно проговорил Егор.
- Глядя на тебя, я готова поверить сейчас во что угодно.
- На ТУ-154 он летает, вот! Он тоже очень хороший.
- Кто - самолёт?
- Да какой самолёт, ну что ты говоришь… Борис, лётчик; он, можно сказать, душа компании, очень умный человек.
- Чтобы умно поступать, одного ума мало.
- Это ты мне в назидание говоришь, да?
После этих слов Наталья встала со стула и, налив чашечку чая, тут же поставила её на стол прямо перед мужем, твёрдо сказав:
- Сахар на столе, пей.
- Спасибо.
Егор тут же обхватил правой рукой чашечку и хотел было поднести её к губам, но она оказалась настолько горячей, что он, не сделав ни одного глотка, тут же поставил её на стол. Затем взял ложечку, зачерпнул немного чаю и стал на него усердно дуть, словно видел в этом занятии своё спасительное выздоровление.
- Как хорошо! - сказал он в какой-то момент, выпивая очередную ложечку чая. - Про что мы говорили… ах, да… ты тоже, между прочим, не говори всякую ерунду. Мне что теперь - посидеть поговорить нельзя… ну, в смысле, выпить? Если будем сидеть, то вся жизнь пройдёт…
- У тебя не «пройдёт», тебе же вон как весело… красота!
Услышав эти слова, Егор тут же задумался, как бы что-то вспоминая.
- Вся красота жизни слагается из тени и света, - неожиданно сказал он.
- Какого ещё света?
- Так сказал Облонский.
- Господи! какой ещё Облонский?
- Ну, этот… как его… Степан Аркадьевич… в Анне Карениной… помнишь?
- Нет, тебе точно нельзя пить.
- Почему?
- По кочану. Нет, ну надо же так напиться, - глядя на мужа, возмущалась Наталья.
- Ничего такого я не сделал, - оправдываясь, резко проговорил Егор, но, видя настроение жены, тут же перешёл на умышленно спокойный тон. - У Бориса, кстати, жена приветливая и гостеприимная. Зовут её Люба. Красивое имя, между прочим.
Последние слова Егора произвели на Наталью какое-то особое впечатление, во всяком случае она оценивающе посмотрела на Егора.
- А что тебе ещё понравилось?
- Всё понравилось. Она, между прочим, хорошая хозяйка… готовит хорошо…
После этих слов Наталья косо взглянула на мужа,
и не просто взглянула, а буквально пронзила его своим взглядом, запоминая, видимо, на «лучший день» все его слова.
- Но это я так, к слову, - видя реакцию жены, проговорил Егор.
- Нет, нет, ты говори, говори, я внимательно слушаю тебя.(К сожалению, прибывая в некой эйфории, Егор упустил в этот момент один очень важный факт: женщины обычно не по злобе, но по природе своей ненавидят тех, кого хвалят их мужья.)
- Ну, мы говорили, выпивали - правда, не водку, а спирт.
- А что ж вы так? - сделав удивлённые глаза, с неким ехидством спросила Наталья.
- У Бориса был только спирт. Он сказал, что спирт лучше, так как водка вся… ну, не очень.
- Да что ты говоришь, а!
- Да! А я же никогда его не пил… ну чтобы вот так…
- Ну когда-то же надо начинать, - иронично заметила Наталья.
- Забыл даже вкус, а тут я немного выпил - и… нет, но ты не смотри на меня так… я не хотел, честно, но друзья настояли.
- Ты говори, говори…
- Оказывается, его надо правильно пить - вот и всё.
Увлечённый своим рассказом, Егор начал манипулировать руками и мимикой лица, показывая, что-то странное. В конце концов он сказал:
- Сначала нужно сделать несколько медленных вдохов-выдохов, ну чтобы, так сказать, насытить организм кислородом. Затем нужно задержать дыхание на половине вдоха и выпить рюмку спирта, не вдыхая воздуха, и обязательно запить, но только не газированным напитком.
- Вот видишь, как всё просто, - о чём-то задумавшись, проговорила Наталья.
- Нет, ну тут, я скажу, нужна подготовка, - оживляясь, сказал он.
- Я понимаю тебя, очень даже понимаю.
- Первая рюмка - скажу тебе, пошла колом, а вот вторая - соколом.
- Эти слова он говорил как бы для себя, но одновременно посматривал и на жену, на её озадаченность.
- Ну а про третью что молчишь?
- Третья… а, третья, так она, как говорится, пошла уже мелкими пташечками…
- Ну вот видишь, как за один день ты всего поднабрался. Нет, что ни говори, а друзья - великое дело!
- Ну не надо иро-ни-зи-ро-вать, пожалуйста, - сказал он, путаясь в произношении. - Борис, между прочим, ещё и хороший рассказчик…
- Рассказчик, значит!
- Да, рассказчик! И этот… как его…еще… балагур и остряк.
- Ну надо же, а!
- Ты даже не представляешь, какой он рассказал анекдот про этих… как их там… а, вспомнил - стюардесс, но я не буду тебе его рассказывать.
- Отчего же?
- Ну потому что он неце… - он долго не мог выговорить прилагательное «нецензурный», ну, короче, матерный, заборный, понимаешь!
- Не доросла, значит?
- Нет, ну зачем ты так…
- Ну хорошо. А что было дальше?
Егору потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить.
- Потом мы пили… вернее, пели! - сказал он, вспомнив всё как было.
- «Пели»! Как это интересно! ; сделав удивлённые глаза, проговорила Наталья. - Можно сказать, я заново открываю своего мужа… бог ты мой…
- Нет, но это Борис и Николай, я в основном - так… подпевал.
- И что ты им «подпевал»?
- Ну, там, разное… сейчас я уже не помню.
- А ты вспомни, вспомни, напряги свои мозги, - на последнем слове Наталья сделала ударение, словно её распирало вовсе не любопытство, а то, что терпению её приходит конец.
- Ну помню, что про пилотов мы пели… да ты знаешь эту песню:
Дождливым вечером, вечером, вечером,
Когда пилотам, прямо скажем, делать нечего…
Потом пели про Таганку.
- Про что?
- Про Таганку. Ну там, в Москве… ты же знаешь… про неё ещё песня есть такая:
Таганка, все ночи полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня?..
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Ну и так далее… дальше я не помню, к сожалению.
- Представляю, как было тебе весело, - иронично, грассируя словами, проговорила Наталья. - Друзья что надо! Где уж тут вспомнишь о семье…
- Ну зачем ты так, - несвязно проговорил Егор, - я помнил, но потом почему-то забыл; вернее, не забыл, а произошло что-то странное.
- Ну, ну - вот это уже ближе к истине. Продолжай.
- Ей-богу. Мне показалось, что движение времени остановилось, ничто ни о чём не напоминало мне, всё стало каким-то далёким и странным…
- Пить надо меньше, тогда и казаться ничего не будет, - сердито прервав мужа, проговорила Наталья.
- Ну не знаю.
- Зато я знаю. - И, помолчав какую-то долю секунды, тут же строго спросила: - Что было потом?
Взглянув на жену, Егор всячески дал понять своим взглядом, что ему не нравится скорость её вопросов.
- Ну потом мы выпили «на посошок»… кажется, два или три - не помню - раза, и поехали с Николаем домой на такси.
- А что - без «посошка» никак нельзя было?
- Ну ты же знаешь - это традиция… без неё нельзя; она останавливает, продлевает время… ну чтобы… короче, мы выпили, и поехали. А Борис поехал в аэропорт. У него ночной рейс.
- Какой ещё рейс?
- В Москву. Я же тебе сказал, что он лётчик!
- Я к тому, что вы же пили?
- Да… но… он выпил совсем немного, тем более, что он сказал, что взлетать будет второй пилот - ему ведь тоже надо учиться когда-то. А затем, когда они уже там (он показал рукой куда-то вверх) это… ну… наберут высоту, то ставят на автопилот… и так до самой Москвы. Кстати Борис предлагал, что, если нужно, то может взять и нас.
- Куда? - с испуганным взглядом спросила Наталья.
- В Москву! Мы же планируем…
- Не знаю, куда ты «планируешь» всё время, я лично не собираюсь, тем более с этим твоим… Борисом.
- Ты не думай, он очень хороший, добродушный человек. Очень ответственный, между прочим, лётчик: если не уверен - не полетит. И вообще, он обладает э-сте-е-е-ти-че-ским вкусом, - прилагательное «эстетическим» он выговорил по слогам, словно хотел продемонстрировать не только характеристики звука, но и звукобуквенный разбор этого слова, - жаль, что ты с ним не знакома.
- Ну ещё бы: как же я много потеряла! - иронично заметила Наталья.
- Вот! Просто у них принято… ну, там… выпивать… расслабляться… снимать стронций…
- Кого-кого «снимать?»
- Стронций, ну… химический элемент с атомным номером тридцать восемь. Чтобы защитится от радиации… там же, в атмосфере, - он снова показал рукой куда-то вверх, - очень мощное и-о-ни-зи-рую-ще-е излучение, и оно…
- Нет, с меня хватит, - махнув рукой, нервно проговорила Наталья, словно изгоняя из дома какие-то посторонние силы. - Я уже отказываюсь что-то понимать в этой жизни. Допивай свой чай и иди спать. Тем более что время уже за полночь. Я тоже пошла... иначе я сойду с ума здесь вместе с тобой. Завтра, когда очухаешься, поговорим.
«Ну, вот, всегда так, - подумал он, провожая взглядом жену. - Конечно, я виноват, но я и не виноват, так что обижаться на меня не за что. Совесть моя чиста. Конечно, надо было позвонить, но что теперь…»
Посидев ещё некоторое время за столом, Егор с трудом нашёл в себе силы встать, чтобы дойти до кровати... В какой-то момент, поворачиваясь с боку на бок,
он судорожно отвернулся к стене и крепко заснул.
Продолжение следует.