На бульваре Культуры после дождя – большая лужа. Ее не любят прохожие: надо обходить. А еще можно попасть под брызги – от велосипеда. Едет какой-нибудь подросток, или даже взрослый. И ему очень хорошо. Он не смотрит, что рядом люди.
Лужу любят ребятишки. Редко-редко мальчик или девочка мимо пройдут. Она манит. Притягивает. Вот и сегодня на ее «берегу» встретились мальчик и девочка. Им, наверное, по пять. Может, меньше.
Мамы занялись телефонами. Ушли в них с головой. А дети заметили в воде бабочку. Она еще живая – сопротивляется обстоятельствам.
Дети – как были – в легкой летней обуви – решили спасти бедняжку. Им неважно, что это лужа, что она грязная. И что можно замочить ножки. Им неважно, потому что в воде бьется живое существо. Одна мама оторвалась от телефона. И нашла прутик. Ей повезло, потому что прутик валялся рядом – на газоне. Отдала детям, вновь погрузилась в телефонный мир.
Мальчик как будущий мужчина действовал. Девочка тут же – она «переживала». Наконец утопленница оказалась на тротуарной плитке. Затем ее перенесли бережно на траву. Мальчик объяснял, что у нее крылышки должны высохнуть. И тогда она полетит.
Когда мы, взрослые, разговариваем, то, как правило, следим за интонацией и выбираем выражения. Особенно если находимся в общественном месте. Про ненормальных и про пьяных я не говорю: это неинтересно.
А вот дети не работают на публику. Когда они общаются, то живут непосредственно в ситуации. И есть только они – дети. Больше никого нет. Поэтому они искренни, поэтому они правдивы.
Вихрем поднялась фантазия. Что у этой самой бабочки непременно есть детки. Что она летела, вероятно, именно к ним. И по несчастью упала в лужу. А детки у нее, конечно, есть. Потому что у птиц – птенцы. У кошки есть котята. Значит, и у бабочки тоже кто-то есть.
Она, бедная, натерпелась и чуть не погибла. Только вот странно, что она не взлетает. Мальчик говорит, что крылышки еще не высохли.
Мамы всем существом – в телефонах. У них пальчики с маникюром отстукивают чечетку по экрану. Они что-то пишут и пишут. Затем замирают на секунду – ответ читают. Слабо улыбаются и снова лакированные пальчики идут в пляс.
А тут же, рядом, скамейка. На ней старушка. Она постелила под себя большой полиэтиленовый пакет, потому что брусья сиденья не успели высохнуть. Старушка смотрела на ребятишек и улыбалась. Она ловила каждое их слово. И наслаждалась, видимо.
Когда дети сказали, что бабочка к деткам летела, но «чуть не потонула», бабушка, смотрю, всплакнула.
Краем глаза наблюдаю за сценой. У бабушки лицо такое, какое бывает у очень увлеченного театрального зрителя. Он смотрит, не отрываясь, на сцену. И улыбка переходит в печаль, чтобы снова вернуться на свое законное место. И зритель может всплакнуть, если игра талантлива.
А здесь не игра. Здесь сама жизнь в ее непосредственности. И бабочку дети спасли. Значит, они не вырастут равнодушными. Будем все на это надеяться.
А бабушка смотрела. Улыбалась и поплакала. Может, свое детство вспомнила, как она кого-то спасала. Может своих детей увидела в этих ребятишках. Может, внуков. Может, у нее тепло стало на сердце – от детей. И она долго будет их вспоминать в одинокой своей квартире.
А молодые мамы очень телефонами увлеклись. И не замечают, что дети делают. Их нельзя осуждать: у них еще все-все впереди. Им нужно вырастить детей. И порадоваться, и натерпеться. Им еще нужно прожить жизнь, не утонуть, как бабочка. И внукам порадоваться. И почувствовать приближение конечной остановки. Вот тогда-то они и порадуются, когда будут глядеть, как уже чужие детки спасают из лужи бабочку. Или божью коровку.