(детектив. Дело Кефира и Пряника)
Я работаю на мистера Грэхэма. Так, скажу я вам, ничем не примечательная личность. Молод, неопытен, эдакий незрелый кабачок на грядке спелых овощей интеллигенции. Любитель поглазеть на леди с тонкими ножками. (Часто наблюдаю его за этим занятием и молю небо послать мне более приличную должность). Но, пока у Всевышнего есть другие насущные дела, приходится довольствоваться тем, что имею. Конечно, для юного, только-только постигающего свет и входящего в общество джентльмена, как я, это уже кое-что.
Разумеется, вы захотите узнать, что входит в мои обязанности? О, редкостная рутина! Повсюду носиться за прыщавым Грэхэмом, приносить-подавать, оберегать его от настырных служителей восточных гостиниц, развлекать симпатичных леди игрой в мяч (ведь мистер Грэхэм и в этом полный профан). А когда играю я, он может сидеть на скамейке под зонтиком и щебетать с очередной мамзелью, полагая, очевидно, что моя физическая форма является его собственным украшением. Да, благодаря мне Грэхэм мнит себя великим спортсменом, даже не беря в руки ракетку или клюшку.
За всеми делами мне редко удаётся поваляться в прохладном уютном номере (разве только, если Грэхэм уходит в театр). А я предпочитаю душным залам свежий воздух. Да и «юный театрал» Грэхэм сам с фанатичной любовью обязательно поведает мне о новинках сезона. Как-то раз он пересказывал мне «Собаку на сене» – тот ещё шутник!
Мы уже второй месяц пребываем на востоке. Несмотря на всё моё здоровье и выносливость, я порядком вымотался. И даже нахождение в солнечном Алеппо меня больше не воодушевляет. Но я уже подошёл к самой сути. И вовсе не жаловаться я собирался, берясь за автоматическое стальное перо (которое, к слову, оказалось, неудобным и бракованным: залило весь мой утренний наряд)!
Итак, это случилось в солнечном Алеппо. Или, как бы сказали местные, в Халебе. Мы сидели на терраске. Я изнывал от жары и беспрестанно пил воду. Грэхэм, поминутно свешиваясь с балкона, с неопытной скрытностью поглядывал на плетёные кресла веранды. А также комментировал недавно прибывших из Англии туристов – то есть в основном, конечно, туристок!
– Ты только, посмотри, СтанИслав! Это мисс Оверхайм. Говорят, что она унаследует миллионы после смерти своей престарелой двоюродной тёти. Но не будь у неё этого голубиного носа, она могла бы сойти за завидную невесту... А вон и мисс Келли Доусон. Потолстела за последний месяц... И чего их тянет в пустыню?..
Я отчаянно зевал во всю широту рта и начисто терял нить разговора, даже не пытаясь делать вид, что слушаю. Но, очевидно, Грэхэма всецело удовлетворяло моё молчание, да и сидел он, обратив ко мне костлявую, обтянутую спортивной рубахой спину.
Тут мистер Грэхэм присвистнул и в каком-то свирепом предвкушении воскликнул:
– Это же миссис Трантильяк! Очаровательная кокетка! СтанИслав, глянь, всё при ней: и талия, и волосы, и ноги, а какие переливающиеся янтарём волосы... Единственный недостаток этого божества – пятидесятилетний господин Трантильяк, — скривившись, как от горькой настойки, Грэхэм пояснил мне очевидные вещи. — Он тот ещё ревнивец! Но меня такие мелочи не останавливают!! — на этой ноте Грэхэм лукаво подмигнул, а я в ответ на столь вопиющую самоуверенность закатил глаза и покачал головой. Кто-нибудь и без меня спустит этого сердцееда на землю. Неопытный мальчуган, у которого молоко ещё на губах не обсохло! Вот со мной ему точно не тягаться! Хотя... речь, к сожалению, сегодня не обо мне.
– Нужно поспешить – поздороваться! — Грэхэм так и подскочил. — СтанИслав, пойдёшь со мной?
Я негромко фыркнул. Конечно, я только для этого и создавался на свет. Поддерживать неопытного щенка в его амурных делах. Нехотя я вышел из тени навеса и направился к застеклённой двери. Только без дерзости, СтанИслав, тебе нужна эта работа!
Грэхэм так торопился, покидая номер, что с силой распахнул деревянную створку, ведущую в коридор. Раздался глухой вздох: он явно кого-то задел снаружи. Мы поторопились посмотреть, какой был нанесён ущерб. В узком проходе стояла невысокая женщина, закутанная в глухую паранджу. Она потирала ушибленное запястье – ткань на мгновение поднялась, обнажив изящную смуглую ручку. В нос мне ударил горький аромат – кажется, высушенного шафрана. Чем только не натираются эти восточные девушки!
– Pardon, madame! — Грэхэм неловко приподнял шляпку-канотье и отчего-то заговорил по-французски. От его игривого вида мне стало стыдно и захотелось провалиться сквозь паркет.
Женщина отпрянула, как ужаленная, и поскорей продолжила свой путь по коридору, ещё сильнее наклонив голову, в чём лично я не видел никакой надобности: её лицо и без того целиком скрывало коричневое покрывало. Грэхэм проводил её самодовольным взглядом, безусловно полагая, что произвёл поистине сногсшибательное впечатление на местную Шахерезаду, но, опомнившись, поспешил в вестибюль.
– Любопытно, СтанИслав! – ворковал он, спускаясь в лифте. — Это госпожа Парвана. Ты бы видел, как вокруг неё вертелись носильщики в день приезда, чуть ли не в ноги падали. Она дочь какого-то султана или шейха. Баснословно богата! И даже получала образование в одном из лионских пансионов. Но зачем, спрашивается, кутаться в это одеяло? Мне кажется, это нечестно. Ты влюбляешься в их таинственность, а эта амбровая прелесть вполне может обернуться заурядной особой.
Не успел я возразить, что амброй или рыбой [1] от этой девушки точно не пахло, как Грэхэм, буркнув, что «все рубины и золото Востока не затмят для него драгоценной госпожи Трантильяк», и обнажив при этом тридцать две жемчужины Манчестера, пулей пронёсся с протянутой рукой, пересекая путь вышеупомянутой леди. Только что прибывшая из Англии, госпожа Трантильяк, изящно изогнув бровь, приветствовала Грэхэма в подчёркнуто любезной манере, пожимая его лапищу своей костлявой ручкой вышколенной аристократки. Завидев меня, без энтузиазма плетущегося позади, коротко кивнула:
– Здесь и месье СтанИслав! Насколько я помню, жуткий ненавистник сухого местного климата.
Вместо положенных раскланиваний я кивнул ей со столь же небрежной ужимкой. Грэхэм покачал головой, явно не одобряя мои повадки. Тут на нас напал вихрь сродни свирепой и беспощадной буре в пустыне: казалось, все предметы поднялись в воздух и запестрели! Всё шуршало и топало.
Я разобрал в этом урагане дородную фигуру Келли Доусон. Хотя она была довольно стройной, но эти ужасные цыганские юбки придавали ей видимость ёлочного шара. Насколько я помнил, она всегда была падка на местные тряпки. Видимо, грезила, что она Клеопатра или, по меньшей мере, реинкарнация Нефертити! Она прямо атаковала Грэхэма своей напористостью и жизнелюбием. Меня она подчёркнуто не заметила. Но я не расстроился. А вот мисс Оверхайм наградила меня очаровательной улыбкой, и я бросил довольный взгляд на Грэхэма, которому от Сюзанны Оверхайм не досталось ничего кроме как брошенное походя «Доброе утро!» Против меня у старины Грэхэма не было шансов. Сюзанна была не глупа, её не могли завлечь пустозвонство юного Грэхэма, да и на корте я смотрелся атлетичней и весомей.
Но тут же моё радостное настроение поблекло, а энтузиазм поубавился. Неподалёку от Сюзанны я заметил юное прелестное создание – милашку Лесли, ошибку моей бурной юности. Она застыла как изваяние, как мумия из какой-нибудь пирамиды. В её взгляде был не упрёк, но холодная решимость. Она заметила, как со мной поздоровалась Сюзанна, её работодательница, и мне стало вдвойне неловко. Я представил, чтО Лесли могла ей про меня наплести. Все мы не ангелы, но мнение Сюзанны много значило для меня.
Замыкал шествие сушёный старый урюк – сэр Трантильяк. Я проводил его равнодушным взором, а вот Грэхэм помрачнел, но, проявив воспитание, радушно поздоровался. Казалось, старый жук Трантильяк проигнорировал Грэхэма и заворчал, глядя на жену.
– Кларибэль, если ты хочешь поспеть на ту тоскливую экскурсию, то поторопись! — выпалил он, стуча своей осунувшейся челюстью. — Я проехал сотни миль не для того чтобы торчать в вестибюле.
Молодая, очаровательная леди Трантильяк смерила мужа терпеливым взглядом и с высоты своего роста и тончайших, но бесконечных каблуков заявила:
– Боллард, не волнуйся, мы успеем!
– Вы собираетесь на экскурсию? Я здесь совсем освоился, с радостью провожу вас в самые интересные гробницы, познакомлю с мумиями! — Грэхэм глупо захихикал. Нет, определённо стоит сменить работу... А если Грэхэм выступит в роли экскурсовода, боюсь, наше путешествие в недра пирамиды станет последним.
– Я бы с радостью поглядела на эти каменные многовековые глыбы! — заискрилась Келли Доусон, а Сюзанна еле заметно покачала головой и неожиданно мне подмигнула. Я воодушевился. К чёрту Грэхэма: пусть мы застрянем в лабиринте этой усыпальницы, но я к вашим ногам, мисс Оверхайм.
Знак внимания, оказанный мне Сюзанной, не ускользнул от внимания Лесли: она прищурилась и как-то недобро ухмыльнулась. Голова у меня гудела: то ли от радостного предвкушения, то ли от марева запахов. Я всегда был чувствителен к ароматам, и сейчас обилие их источников в вестибюле просто било меня в нос и отравляло голову. Я чуял невообразимую смесь из жасмина, сандала, розового дерева, шипра и табачного амбре. К ним примешивался еле уловимый дух мокрой собачьей шерсти. Да, я был опьянён и одурманен.
* * *
Грэхэм, лёжа в плетёном шезлонге на нашей терраске, не умолкая разглагольствовал о вчерашнем турне. Он был просто на седьмом небе, а его речам не было конца и края, ведь после вчерашнего – как он не преминул подчеркнуть уже в одиннадцатый раз – леди Трантильяк перед ним в приятном долгу. Если бы вы присутствовали здесь в роли моего собеседника, то не упустили бы спросить: а что он такое совершил? О, ведь Грэхэм спас ей жизнь! В сотый раз он пересказывал каждому, кто попадался на его пути (чаще всего этим «каждым» оказывался я), как он вовремя заметил опасность, как бесстрашно подскочил с грацией тигра к прелестной англичанке, как его руки обхватили прелестный стан, и как он оттолкнул леди Трантильяк, и вовремя: ведь жуткая, гигантская гадюка уже собралась святотатственно прокусить тончайшую бархатную ногу её сиятельства.
В принципе, на этот раз Грэхэм почти не погрешил против истины. Правда, он, как всегда, забыл упомянуть того, кто первым заметил змею и хладнокровно прибил её, не убоявшись игловидных зубов. Ну, мама всегда говорила, что я непомерно скромен, а иногда даже себе во вред, но главное, что мою доблесть оценила мисс Оверхайм. И даже Лесли невольно вскрикнула от испуга, когда я бросился на извивающуюся упругую гадину...
Но, кроме этого примечательного случая, ничего знаменательного не произошло. Леди Трантильяк сердечно поблагодарила Грэхэма, который от её слов таял, как сливочное мороженое на сирийском солнце. А сэр Трантильяк, понаблюдав за нашим сражением со скучающим видом, только старчески зевнул. Эту мумию уже ничто не трогало. После мы бродили по рынку, рассматривали безделушки, выдаваемые за сокровища Али-Бабы (я старался держаться подальше от Лесли), нюхали афродизиаки и приценивались к ароматическим палочкам. Мой мозг окончательно одурел от кипариса и лаванды, а также аромата печёных яиц и горького кофе.
Пока я приходил в себя и пребывал в некой прострации, дамы, конечно же, не удержались и принялись судачить о местной экзотике – госпоже Парване и её баснословных сокровищах, якобы после её приезда помещённых в сейфе самогО управляющего гостиницы, господина Хамида. Грэхэм снисходительно глядел на их оживление и вполуха слушал женские домыслы и сплетни, будто сам только этим утром не прожужжал мне все уши о Парване. Кажется, только сэра Трантильяка ничто не занимало: ему, насколько я мог судить, хватало и собственных накоплений, и никакой Алмаз Востока или Изумруд Запада не смог бы растормошить его вяленое сердце...
...Грэхэм в красках описывал свой рысий прыжок, добавляя всё новые и новые подробности, словно я собственной персоной не присутствовал при этом событии и не ведал истинной картины «его подвига». А тем временем я выглянул через столбики балюстрады, и моё сердце подпрыгнуло. Внизу, в элегантной розовой шляпке, в изящном, расшитом птицами, халате полулежала на шезлонге мисс Оверхайм. За моей спиной послышался шум: лакей принёс прохладительные напитки. Пока Грэхэм таращился в невидимую даль, грезя о своих рыцарских деяниях наяву, я моментально проскользнул в открытую прислугой дверь и заторопился к выходу. Стремительно пронёсшись по коридору, я, как и в предыдущее утро, чуть не столкнулся с восточной «кадын-эфенди». Закутанная с ног до головы, Парвана неслась по своим делам. Я не обратил на неё особого внимания, только мне в нос упрямо ударила игривая струя розового дерева. Воистину Восток – это край запахов. Боюсь, я так скоро заработаю аллергию.
Я спустился и вышел на площадку, приветствуя мисс Оверхайм. Она улыбнулась мне навстречу. Я сел рядом.
– СтанИслав, какой сегодня воздух, какое солнце!
По правде, за эти дни солнце мне порядком надоело, но раз таково мнение мисс Оверхайм, я всецело преклоняюсь перед ним. Ах, янтарноволосая Сюзанна, ты прекрасна!..
Сюзанна всё говорила и говорила, а я любовался её курносым носиком и мягкими губками, длинными пальчиками, нежно держащими чашечку с кофе. Неожиданно она склонилась ко мне и провела волшебными перстами по моей небритой щеке. Я остолбенел, а она весело улыбалась. Но тут ослепительное солнце нашей ещё не успевшей начаться любви померкло, заслонённое грозовой тучей. На площадке перед креслами появилась надменно важная Лесли. Она как-то нагло впорхнула в свободное кресло и развалилась в нём почти развязно, запрокинув свои тощие ножки (почему-то мистер Грэхэм никогда и словом не обмолвился об этих изящных ножках, хотя в вопросе девичьих ножек был явным знатоком. Может, дело в плебейском происхождении Лесли?). Сюзанна глянула на пока не осознаваемую соперницу всецело добродушно и дружелюбно воскликнула:
– Доброе утро, Лесли! Тебе там не жарко?
Лесли прикрыла глаза и сделала вид, что не услышала Мисс Оверхайм. Сюзанна лишь пожала плечами и, казалось, вовсе не обиделась столь пренебрежительным обращением. Я же был возмущён: на месте мисс Оверхайм я бы давно уволил грубиянку. Вы, наверно, отметите, что я тоже не всегда почтителен с мистером Грэхэмом, но здесь совершенно другая ситуация. Мистер Грэхэм и на йоту не так обворожителен как мисс Сюзанна Оверхайм!..
– Что ж, наверно, мистер Грэхэм переживает, куда вы запропастились, СтанИслав! — прерывая мои мысли и, как мне показалось, смущённо пробормотала Сюзанна, а затем встала с шезлонга. — Не буду злоупотреблять его добротой.
Я хотел было заверить мисс Оверхайм, что мистеру Грэхэму абсолютно не до меня: он только и думает что о леди Трантильяк, - но и Лесли стремительно вскочила с кресла и заскользила в нашу сторону, по-прежнему не произнося ни слова. Я признал своё поражение, даже не начав боя. Мы все вместе прошествовали к лифту и поднялись на свой этаж. Свернув в южное крыло, мы прошли мимо комнат, занимаемых леди и сэром Трантильяк, миновали апартаменты мисс Оверхайм и Лесли. Сюзанна занесла над филёнкой миниатюрный кулачок, намереваясь постучать в нашу с Грэхэмом комнату, но тут наше внимание привлёк швейцар. Он находился у самой дальней двери и барабанил в неё костяшками пальцев. Рядом с ним стоял низкий и тучный джентльмен, с бородкой и в тюбетейке, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу. Он посекундно восклицал:
– О великий эмир оторвёт мне голову! Кто же знал! Она мне соврала! Сбежать накануне свадьбы! Я лишусь места! Лишусь головы! Уважения!
– Господин Хамид, кажется, она не заперта! — вдруг удивился швейцар.
Тучный джентльмен заколебался.
– Нарушение субординации! — забормотал он.
– Но вдруг она уже давно сбежала?!
Толстяк в тюбетейке нервно зашикал на него.
– Ох, — казалось, он не мог решиться. — Будете свидетелем: мы довольно долго стучали.
Швейцар охотным кивком подтвердил и повернул резную ручку, украшенную железными витыми листьями. Створка распахнулась, впустив в коридор сноп приглушённого золотого света. Тучный джентльмен – я вспомнил, что это управляющий отеля – облегчённо выдохнул, произнеся: «Слава Аллаху, она здесь!» Они прошли в комнату, а мистер Грэхэм, наконец, соизволил отворить нам дверь. Но не успели мы сделать и шаг в наши покои, как раздался вопль. Мы поспешно обернулись: звук шёл из дальней комнаты, куда только что прошествовали швейцар и управляющий. Недолго думая, мы кинулись следом.
...На кровати, под узорчатым балдахином, уткнувшись носом в подушку, лежала смуглая черноволосая девушка. На её шее, словно оригинальный шарфик, был затянут чёрный бархатный поясок. На секунду мне показалось, что это вчерашняя гадюка восстала из мёртвых и таки нашла себе жертву. В комнате раздался возглас: сюда, очевидно, подоспели все обитатели нашего крыла. Келли Доусон как рыба раскрывала в безмолвии рот и качала головой. Леди Трантильяк приблизилась к кровати и в ужасе сжимала кулаки. Где-то позади мелькал сэр Трантильяк, по-прежнему мало отличимый по эмоциональной вовлечённости в происходящее от своей тени. Голова у меня кружилась. И вновь, как прежде в холле, я слышал, как трепещет сандал, дымится табак, беспокойно вздыхает жасмин, горчит шипр, смеётся розовая кокетка и увядает шафрановый стебель.
Одурманенный, словно во сне, я заметил, как на полу возле покрывала что-то сверкает, подзывая неуловимым шёпотом. Это был причудливый перстень, казалось, заключивший в нутро белесого камня лучшее сияние мира. Я склонился к нему и более чем явственно уловил аромат розы и холодного изнутри металла. Это кольцо не так давно соприкасалось с теплом чьих-то рук, но его почти никогда не надевали на палец.
* * *
Я ни на секунду не отходил от Грэхэма. Он только что вернулся из кабинета управляющего, куда уже вызвали почти всех обитателей южного крыла. Мне эта мука только предстояла.
– СтанИслав, ты можешь поверить? Кто-то задушил и ограбил этот корунд Востока, саму госпожу Парвану! Все пребывают в каком-то оцепенении. По телеграфу сообщили самому Шейху, её отцу. Он вроде бы из друзов [2]! А они, сам понимаешь, какие: лучше не связываться. Говорят, она пришла в кабинет к управляющему, господину Хамиду, и заявила, что хочет забрать все драгоценности, которые оставляла на сохранение. Хамид пытался её отговорить, сказал, что в сейфе богатство будет в сохранности. Но гордая дочь пустыни показала норов, и Хамид уступил. А потом ему пришла телеграмма от мирзы Бурхана, брата Парваны. Он предостерегал Хамида, что та захочет сбежать с каким-то проходимцем и что ни в коем случае не стоит давать ей распоряжаться деньгами отца. Хамид тут же бросился в номер Парваны, а дальше... Ты там был! Интересно, кто успел пробраться в номер Парваны и удушить её? Наверняка кто-то заметил, как она выходила от Хамида со свёртком. Веришь, СтанИслав, я мыслю, что дело это не такое трудное: наверняка всему виной тот проходимец, упоминавшийся в телеграмме! Он заморочил голову крошке, та раздобыла ему сокровища, а он придушил её! Ну как? Гожусь я на роль Шерлока Холмса, мой верный Ватсон? Хотя для Ватсона, не обижайся, друг, но, по-моему, ты не вышел ростом.
Слишком низко даже для простака Грэхэма!
– Мне кажется, сэр, что телеграмма пришла очень «вовремя»! И как же Шейх узнал о проходимце? Если за Парваной велась слежка, то наблюдатель непременно засёк бы убийцу!..
Но Грэхэм уже видел себя с лаврами лучшего сыщика и проигнорировал мои предположения. Я покачал головой: лакей как раз втащил поднос с чаем. Однако Грэхэм – позёр! Чай в такое время! Может, ещё раздобудет где-нибудь скрипку, пока я ношусь, не зная продыху? Я поспешил к кабинету управляющего. Из него как раз выходила мисс Доусон, когда я подоспел. Девушку провожал местный инспектор (я не разбираюсь в Аллепском «Скотланд-ярде», поэтому буду называть его привычным для моего слуха словом). Завидев меня, он улыбнулся и протянул ко мне руку:
– Кажется, это друг мистера Грэхэма, СтанИслав!
– Рад знакомству! — я с важностью кивнул и заспешил в кабинет.
Инспектор предпочитал молчать, но я сам сказал главе полиции всё, что знал, а также заверил, что мисс Сюзанна всё утро провела со мной. Сделав такое двусмысленное заявление, я немного смутился, но, очевидно, полисмену не раз приходилось слышать подобные признания, или он просто не верил в невинность этого мира, но, как бы то ни было, он никак не подал виду, что удивлён. Из открытого окна неожиданно подул ветерок — этот редкий для данной местности порыв заставил шевельнуться бумаги на столе инспектора, и часть из них свалилась на пол. Я склонился над ними и заметил, что это письма, и на одном из них было выведено чёрным почерком «Мистер Лэсс». От бумаги веяло шафраном (особенно явно) и немного розовым деревом (едва слышно). Весьма необычное сочетание, на любителя. Я подал письмо инспектору.
– Хорошо, СтанИслав, хорошо! — буркнул он и как-то совсем невежливо махнул рукой. Я не стал спорить и вышел. Странно, что многие так и норовят назвать меня по имени. Я, конечно, в подчинённом положении у Грэхэма, но эта восточная бесцеремонность начинает раздражать.
В кабинет, гости которого сменялись как на конвейере, устремился управляющий. Ещё находясь в комнате, я приметил, что окно было распахнуто, видимо, из-за жары, и поспешил на площадку, которая огибала здание целиком и проходила под всеми окнами первого этажа, в том числе, и под кабинетом господина Хамида. Затаившись, я решил послушать выводы следователя...
– Столик швейцара стоит на пересечении южного и северного крыла. Он не видел никого, кто бы проходил в южное крыло из чужаков или соседних коридоров. Значит, стоит искать злоумышленника среди обитателей «юга» гостиницы... — полицейский вещал, как прокурор на заседании, и никого не боялся. — Номера следующих гостей находятся в южном крыле второго этажа. Мисс Келли Доусон, Трантильяки, мистер Грэхэм, мисс Оверхайм. Леди Трантильяк не могла знать, что госпожа Парвана забрала драгоценности. Она с утра не выходила из своего номера, не проходила из южного крыла к лифту. Вышла минут через пять после того, как Парвана возвратилась в номер. Ей бы просто не хватило времени расправиться с жертвой, найти камни и как ни в чём не бывало прошествовать мимо швейцара! Сэр Трантильяк рано утром, минут через двадцать после ухода Парваны к Хамиду, спустился в вестибюль, но наверх не возвращался, его видело много народу. Мистер Грэхэм выходил купить сигареты: он был в холле, но быстро вернулся к себе. Возможность у него была, но вот мотив... Келли Доусон побывала у управляющего почти сразу после госпожи Парваны, после ненадолго вернулась в номер. Минут через десять спустилась в столовую. Ненамного вероятнее, чем версия с леди Трантильяк, но десять минут в два раза лучше и правдоподобнее для убийства, чем пять. Хотя всё равно слабовато! Говорите, госпожа Парвана заходила к вам ещё вечером накануне?
– Да, мы немного поговорили. Она настаивала, что хочет получить камни, только предупредила, что сделает это утром. Я поинтересовался, не хочет ли она покинуть гостиницу. Она ответила невнятно, что подумает...
Нас с Лесли почему-то в этом разговоре даже не упоминали, как и служащих отеля. С одной стороны, такое доверие подкупало, с другой, – заставляло думать, что нас не воспринимают всерьёз. А вот это задевало, и нешуточно. Но тут глава полиции сказал такое, что заставило меня рассвирепеть.
– Мы не знаем, где находилась мисс Оверхайм... Она, с её слов, отдыхала всё утро. Её никто не видел. Конечно, она предложила нам в свидетели Лесли и СтанИслава, но... — инспектор явно усмехался.
Может, у чопорных англичан вызывает недоверие явно славянские корни моего имени? Но у меня тоже есть титул, и даже выскочке Грэхэму до него будет далеко, просто я не привык хвастаться! Полицейский явно проигнорировал моё заявление, а может... Ну конечно! Он принял меня за заинтересованную сторону! Какой же я глупец, ведь по моей физиономии ясно как божий день моё истинное отношение к мисс Оверхайм! Он же просто решил, что я её выгораживаю. Но ведь Лесли тоже видела, хоть и мельком, но станет она мне помогать?.. Хотя её инспектор уж точно посчитает лицом неискренним: без мисс Оверхайм она лишится всего! "Но двое недосвидетелей лучше одного просто свидетеля!" - говорил ещё адвокат, защищавший Джордано Бруно. Или наоборот. Или не говорил...
– А что насчёт писем?.. — это был тонкий дрожащий голос Хамида (глас вопиющего в сирийской пустыне). — Дирбас передал, что ей стали поступать послания, но, говорит, без понятия, кто их приносил. Твердит, что их должны были оставлять на его столике, если она не получала их где-либо ещё! Но никаких конвертов с такими адресами, тем более с именем какого-то Лэсса он не помнит. Да и мы не нашли никаких конвертов, только непосредственно сами послания.
– Трудно определить, кто их отправил. Этот Мистер Лэсс, на мой взгляд, какая-то фальшивка, липа! Он называет себя доброжелателем и «раскрывает госпоже Парване глаза» на её семью. Пугает её замужеством «с дряхлым стариком», а в последнем манускрипте предлагает бежать и, чтобы не терпеть нужду, «советует» захватить побольше денег, а лучше везде конвертируемой валюты – золота и камней.
Вот оно! Дирбас – это, видимо, швейцар на нашем этаже. То-то он всегда молчаливый, лучше места для слежки за восточной принцессой и не придумаешь! Надо бы поговорить с ним! Он, конечно, сказал в полиции, что ничего не заметил, но вдруг он боялся сболтнуть лишнего? Он явно работает не на Хамида, а на кое-кого повыше!
Я поднялся по ступенькам и прошёл к хмурому швейцару в чалме. Он скользнул по мне ничего не выражающим взглядом.
– Здравствуйте, мистер Дирбас! Вы можете сколько угодно делать вид, что смотрите за порядком в коридорах. Но я-то знаю, что теперь ваша работа утратила смысл! Вы её провалили...
Он нахмурился. Делает вид, что не говорит по-английски, хотя ещё вчера...
– Хватит, мистер, — я был взбешён. — Вы не могли не заметить постороннего! Но кто-то приносил письма! Он должен был платить вам, поэтому вы не сказали. Именно поэтому полиция не нашла конвертов из-под посланий. На них явно стояли имена кого-то из живущих тут же, а Мистер Лэсс – миф! Но в последний раз, когда доставили почту, вы решили перестраховаться, что-то показалось вам подозрительным, а, когда вы вскрыли письмо, то тут-то и поняли его истинный смысл! Но почему-то отправитель мужчина не вызвал у вас никаких подозрений раньше! Может, потому, что их приносила женщина? Теперь вы ничего не скажете, будете молчать как рыба! Будете всех уверять, что корреспонденция была общей, чтобы выгородить себя и свой прокол! Ведь вам грозит что-то гораздо более суровое, чем увольнение! Вы лишитесь доверия Шейха, будете опозорены на три поколения вперёд!
Неожиданно Дирбас замахнулся на меня газетой: я отпрянул, но тут же презрительно заметил:
– Можете и дальше играть в ваши игры, обещаю вывести вас на чистую воду! Но лучше вам самим признаться, пока ещё не поздно! Пока убийца не понял, что совершил оплошность, оставив такого важного свидетеля.
...В течение дня я пробовал допросить всех задействованных в этой драме лиц, но они только морщились, вздыхали, закатывали глаза и уходили от ответа, а некоторые, изображая муки головной боли на лице, беспомощно поднимали руку, словно защищаясь от моего напора, и просили пощадить их.
Лесли наблюдала за моими усилиями с явной насмешкой. Пусть! Если бы не мисс Оверхайм, я бы не стал так стараться, но моё рыцарское сердце не могло допустить, чтобы такую девушку оскорбляли подозрением в убийстве.
Я направился к мистеру Грэхэму, который тоже без всякого повода нацепил на себя мантию судьи или плащ сыщика, в общем, испытывал восторг. Наверняка уже видел, с каким обожанием будет на него глядеть леди Трантильяк, как только он раскроет дело (в последнем я, конечно, сомневался. А, если подумать, то и в первом тоже). Мистера Грэхэма я нашёл в ресторане при гостинице. Он уплетал блинчики. Я важно прошёл к его столику, не первый раз ловя на себе недовольный взгляд официанта, который, очевидно, считал, что такому, как я, в таком шикарном и дорогом месте явно не место. (Извините за каламбур!) Прислуга иногда ведёт себя несносно: для них я такой же слуга, как и они сами – что с того, что я живу в гостинице, если работаю на британского джентльмена!? А может, дело в том, что я никогда не оставляю чаевых?.. Как бы то ни было, не над этим сейчас стоит ломать голову!
За столом Грэхэма сидел инспектор, он вгрызался в бараньи отбивные. Глядя на задорно жующего сыщика, я проглотил слюну и вспомнил, что с самого утра не держал во рту и крошки. Выбор инспектора меня радовал больше! Только мой худосочный шеф мог предпочесть кружевные мучные изделия НАСТОЯЩЕЙ еде!
– О, а вот и СтанИслав! Как поживаете? — не прожевав как следует, выпалил инспектор, обдав меня одновременно с этим радушным пассажем облаком слюны. — Я как раз говорил Грэхэму о письмах!
– Да, СтанИслав! Представляешь? Я только что заметил инспектору, что если телеграмма пришла так скоро, то за госпожой Парваной явно велась слежка!
От возмущения я потерял дар речи! ТЫ заметил?!
– Но для нас это не секрет, Грэхэм! Швейцар Дирбас был нанят охраной Шейха! — поделился полицейский.
– Значит, он должен был знать, кто передал эти письма, подписанные «Мистер Лэсс», — они явно продолжали прерванный моим появлением разговор. — Надавите на него!
– Но ведь ему многие приносили письма! — инспектор пожал плечами. — Он передавал госпоже Парване уйму приглашений.
– Нас, то есть, конечно, ВАС наверняка заинтересуют те, кто проживал в южном крыле!
– Я тоже об этом подумал, кафир [3]. В номере Парваны мы нашли пару конвертов от леди Трантильяк, пять от мисс Доусон и один от мисс Оверхайм. Ещё были приглашения от двух старушек-француженок из северного крыла, но они нам без надобности.
Вот оно: чувство собственного достоинства! Мисс Оверхайм, проявив воспитание, отправила только одну депешу и не была навязчивой, когда Парвана отклонила приглашение, но, зная мисс Доусон и остальных щебеталок, я прихожу к выводу, что они на одном письме не успокоились: да они просто жаждали заполучить к себе в салон «экзотический цветок»!
– Пару приглашений мы нашли и вне конвертов...
Неожиданно мне в голову пришло соображение, но Грэхэм, словно прочитав мои мысли, опередил меня:
– А вы уверены, что Парвана донесла до номера драгоценности? Вдруг она передала их по дороге в номер этому Лэссу?
– Да, мистер Грэхэм! Мы нашли под кроватью образец этой коллекции – кольцо с молочным опалом. Оно баснословно дорогое, имеет древнюю историю, но остальная коллекция в разы бесценнее, как вы догадываетесь.
– Свёрток был запакован, когда Хамид передал его ей?
– Полагаете, он дал ей «куклу»? Но не было никакого резона! Да и не смог бы он никак пробраться в спальню госпожи Парваны мимо Дирбаса, чтобы разделаться с несчастной. Что до свёртка – он был тщательно упакован и перевязан. Внутри была шкатулка с непростым замком.
– Его можно вскрыть с лёгкостью, держу пари! Просто взломать!
– Да, и всё же... На это понадобилось бы время. То, что мы нашли кольцо, говорит о том, что вор выпотрошил содержимое свёртка ещё в номере! Леди Трантильяк вышла из номера в 9.45, об этом сообщает горничная отеля, она в это время производила уборку, сэр Трантильяк пролил кофе и вызвал её, чтобы немедленно убрать.
– Да, старый брюзга Боллард не выносит пятен! — довольно хмыкнул Грэхэм, будто чистоплотность – это что-то возмутительное и смешное. Между прочим, самому Грэхэму тоже не мешает чаще принимать ванны.
– В 9.50 леди Трантильяк прошла мимо швейцара, — растолковывал сложные криминальные узоры инспектор. — Она бы не успела сделать ничего за столь короткий промежуток, да и мисс Доусон поднималась в свой номер из кафе ровно на десять минут. Вы только представьте: это ведь надо войти, задушить, при этом избежав возможного сопротивления – да и Парвана могла не открыть дверь нападавшему, – да после, в довесок ко всему, распотрошить свёрток... Боюсь, что больше шансов у мисс Оверхайм, хотя она и говорит, что провела утро на площадке у бассейна. Но кто это подтвердит? Лесли?
– Не удивлюсь, если она молчит, как рыба! — Грэхэм мерзко захихикал.
– Господа, если Лесли отказывается свидетельствовать, то я – нет! — заявил я невозмутимо.
– Что ты так раскричался? СтанИслав всегда нервничает, когда дело касается мисс Оверхайм! — Грэхэм состроил кислую мину и посмотрел на меня. Я чуть не бросился на него. Нужно поговорить с Лесли! Я для них по-прежнему лицо заинтересованное! А она ведь из мести откажется сотрудничать!
– А как же мотив!? — воскликнул я и прищурился.
– Да, а как же мотив! — хлопнул себя по лбу Грэхэм. (Вот клоун!)
– Согласен. С этим у нас туго! Мисс Оверхайм весьма обеспечена.
Я с облегчением выдохнул.
– И если она не заядлая клептоманка, то пока правдоподобных версий нет. Мисс Келли Доусон ведёт праздную жизнь, да и в целом прожигает накопления покойного отца. Я не осведомлён обо всех её английских счетах, но есть предположение, что они могут кончиться, а тогда... Вот леди Трантильяк зависит от мужа! Может, она ко всему устала от такой жизни, и...
– Инспектор, леди Трантильяк и мухи не обидит! — взвился Грэхэм, как только речь зашла о его зазнобушке. То-то же, почувствуй меня в своей шкуре, приятель!
– Это всего лишь версия! — примирительно поднял покрытую бараньим жиром ладонь инспектор. — Кстати, сэр Трантильяк несколько раз играл на бирже, и, поговаривают, потерял весьма ощутимую для его дел сумму! Да и в этом отеле он выбрал далеко не самый роскошный номер.
– Вы попали в точку! Обычно он любит пустить пыль в глаза, а тут... Кстати, а где он находился? — подозрительно поджал губы Грэхэм.
– Я же сказал: он был в номере, пока служанка прибиралась! Видимо, боялся, как бы она чего не унесла в его отсутствие. А после её ухода сразу отправился в вестибюль.
Грэхэм тут же скис. Алиби было неопровержимое.
В ресторан прошла мисс Оверхайм (уголки моего рта поползли вверх) и Лесли (и тут же опустились наподобие перевёрнутого рогами вниз месяца). Мисс Оверхайм села за дальний от окна столик, а Лесли я перехватил на полдороге.
– Почему ты не сказала, что видела свою хозяйку? — налетел я на неё, но она даже не вздрогнула.
– Остыньте, СтанИслав, это моё дело!
– Её могут арестовать! — взывал я к её благоразумию.
– Вы просто смешны, СтанИслав! — она явно пыталась меня задеть. — И вообще, я видела её минут двадцать, а что она делала до моего прихода...
– Она была со мной! — выпалил я, и, как видимо, зря.
– Вот и заявите об этом в полиции! — Лесли противно улыбнулась. — Я же её не видела. Мало ли где она была...
Последний намёк чуть не заставил меня вцепиться ей в глотку, но тут мимо нас, чуть не сшибив, взволнованно промчался мокрый Хамид. Он так резко остановился у столика инспектора, что даже немного сдвинул его в сторону. Посетители стали на него оборачиваться. Управляющий, видимо, пришёл в себя и, приняв равнодушно-деловой вид, попросил инспектора пройтись до южного крыла. От меня не ускользнуло его напускное спокойствие, и я прошёл вслед за ним, Грэхэмом и инспектором. Оказавшись в лифте, Хамид перестал владеть собой и весь задрожал.
Выйдя на нашем этаже, я понял причину его волнения. За своим столом сидел Дирбас. Казалось, он решил вздремнуть и уронил голову на грудь. И, если бы не сдвинутая набок чалма, это предположение могло сойти за истину. Но я уже уловил сладкий тёплый запах склеившей волосы крови. Некто проломил швейцару череп! А рядом ненавязчиво витал аромат табака, но дыма в коридоре не было, а пепельница на столе Дирбаса была пуста. Как не было в вазе и розового цвета. Мне уже казалось, что он витает только в моей голове.
* * *
Убийство апатичного Дирбаса ещё раз убедило меня в невиновности мисс Оверхайм. Не могло быть, чтобы она размозжила арабу голову и преспокойно отправилась обедать! В голове не укладывалось!.. Пока я беспокоился о Сюзанне, инспектор сыпал предположениями:
– Возможно, Дирбас заметил какие-то перемены в поведении госпожи Парваны и решил вскрыть принесённые приглашения. Вместо ожидаемой карточки в дамский салон он нашёл сообщение от Мистера Лэсса и ужаснулся. Ведь он свалял дурака: его приставили охранять Парвану, не подпускать к ней чужих, в особенности, мужчин! А тут под самым его носом кто-то сманивает его подопечную. Ему ничего не стоило сравнить написанное с адресом конверта отправителя. Думаю, он удивился, увидев, кто подослал сей «ангажемент» сирийской звёздочке... Вряд ли на конверте была фамилия Лэсса...
– Это был кто-то нам знакомый?
– Да, и полагаю, этот кто-то из южного крыла...
«И, конечно же, женщина!» — додумал я про себя.
– Но вы нашли эти послания без конвертов!
– Думаю, кафир, убийца тщательно проверил корреспонденцию Парваны перед уходом и проследил, чтобы в конвертах с его позывными не было ничего подозрительного. Письма Лэсса он оставил, ему нужен был некий неведомый злодей, на которого будет думать и искать полиция.
– Думаете, Дирбас захотел шантажировать убийцу?!
– Признаваться во всём Хамиду и Шейху ему не было резона, он допустил промах. А вот, сохранив репутацию, можно было и подзаработать! Такие драгоценности на дороге не валяются! Что касается возможных алиби...
Что касается алиби, леди Трантильяк принимала ванну, мисс Доусон исследовала рынок (в гордом одиночестве), сэр Трантильяк на балконе читал отдающую типографской краской газету, а мисс Оверхайм гуляла по саду отеля. Сам же мистер Грэхэм слонялся по верандам, то ли отыскивая несуществующие улики, то ли высматривая леди Трантильяк.
Это мёртвое время: общий завтрак подошёл к концу, уборка закончилась, все разбредаются по своим делам, а для кого-то наступает послеполуденный сон! Полагаю, время было выбрано неслучайно! Швейцар не желал, чтобы кто-нибудь застал его за разговором с убийцей, но сам раскопал себе могилу. Шантажом занимаются низкие люди, и даже убийцы их презирают, а при первой возможности давят подобно тараканам.
* * *
Прошли сутки. Многие оставляли гостиницу словно крысы, и только обитатели южного крыла сидели на месте будто прикованные кандалами. Но, наконец, инспектор собрал всех в вестибюле и объявил, что мы должны оставить свои координаты и можем покинуть страну. Английское посольство уладило дело. Все облегчённо выдохнули. Я был несколько удивлён таким попустительством. Неужели инспектор признал своё поражение? К этому времени он уже провёл обыск, ничего не нашёл, но на него тут же полетели жалобы от Трантильяков и мисс Доусон. Мисс Оверхайм вынесла «шмон» стоически.
Может, инспектор уповает, что убийца не преминет захватить с собой при отъезде и краденые драгоценности? Тогда он поймает вора-убийцу с поличным, так сказать, на «горячем». Конечно, не станет же убийца оставлять богатство персоналу! Но англичане уже добились права неприкосновенности после фиаско с обыском. Методы инспектора не дали результатов, а портить отношения с такой державой, как Британия, местные власти не собираются. Из огня да в полымя... Я бы на месте сирийцев не выдыхал облегчённо — скоро им предстоит выдержать на себе приступ слепой ярости Шейха!
Пока инспектор говорил, от него веяло каким-то кипарисом, который примешивался к запаху чистящего средства: горничные только что начищали здесь паркет. Я вновь уловил и сандал, и поющий жасмин, и упрямую розу, и табак, и грубый шипр Грэхэма. Не хватало шафрана! И тут я оцепенел. Я вспомнил первую встречу с Парваной, когда Грэхэм чуть не зашиб её дверью, и то утро, когда я торопился на свидание (позволю себе употребить именно это определение) с мисс Оверхайм!
Вокруг меня задвигались стулья, зашелестела обивка кресел: все отправились по своим номерам паковать багаж. Убийца рискнёт покинуть отель сегодня же, но я сделаю всё, чтобы ему не удалось этого сделать!
* * *
С кручёной лестницы спустился вялый Грэхэм: он хотел остаться в отеле, а вот его ненаглядная леди Трантильяк его покидала. Сэр Трантильяк пререкался с местными носильщиками, оберегая руками маленький чемоданчик. Мисс Доусон, поджав губы, давала распоряжения своей горничной, державшей в руках три картонки со шляпками.
– Мы отправимся в Стамбул! — кипятилась Келли. — Надеюсь, уж там не будет такого бардака!
Мисс Оверхайм была строга и молчалива. В её руках топорщился дорожный саквояж. Лесли сидела рядом и не издавала ни звука. Её немногочисленный багаж уже погрузили в такси. Из лифта спустилась леди Трантильяк и подошла к мужу; в руках у неё дорого искрилась миниатюрная сумочка. Тут находился и инспектор, безмятежно беседуя с Грэхэмом: может, полагал, что у убийцы взыграет совесть, и он сознается в самую последнюю секунду?
Все были в сборе. Настал мой звёздный час. Убийца не допустит, чтобы драгоценности ехали обычным багажом: я бы тоже не понадеялся на порядочность местной полиции. А вот поднимать скандал и обыскивать их теперь уже никто из представителей закона не имеет права! Никто! Кроме меня...
Я вышел вперёд. За мной подозрительным карим глазком следила только Лесли. Мисс Оверхайм даже не обратила на мой выход внимания. Что ж... Я преградил дорогу сэру Трантильяку. Он воззрился на меня с неудовольствием!
– СтанИслав, у нас нету времени!
К нему подошла леди Трантильяк и усмехнулась.
– Как бы не так! — сказал я. — Раскройте-ка ваш замечательный чемоданчик! — я попытался выхватить кожаный прямоугольник, но Трантильяк отпрыгнул и зарычал в каком-то исступлении:
– Отойди, пёс!
– Как ты смеешь, презренный, называть меня псом! У меня родословная почище, не то, что у обедневших и растративших свое состояние маркизов!
На нас во все глаза стали смотреть окружающие. Грэхэм сделал неуверенный шаг в мою сторону:
– Ты что, СтанИслав?..
Но я уже кинулся на старого Трантильяка и вцепился в чемодан мёртвой хваткой, пытаясь отобрать его. Трантильяк рукой больно саданул меня под челюсть: несмотря на внешнюю тщедушность, удар у старика вышел ощутимый. Но именно в этот момент его рука выпустила дипломат — он пролетел пол-вестибюля, ударился о мраморный камин и раскрылся. Послышался единый вздох замешательства. На начищенной поверхности палисандрового паркета засверкали браслеты, кольца, цепи и ожерелья. Леди Трантильяк в отчаянии рванулась к выходу, но инспектор оказался проворнее. Убийца металась в руках полицейского и выла от не находящей выхода злости!
Когда сотрудники отеля помогли усмирить чету Трантильяков и подоспела полиция, инспектор подошёл ко мне, глубоко и благодарно вздохнул и неожиданно потрепал меня за ухом:
– Молодец, пёс! Герой!
«Опять пёс!» — что ж, хотя я предпочитаю «господин Барон Станислав Дариуш Якуб фон Каульбах IV», но такова, видно, моя доля.
* * *
– Так когда же леди Трантильяк успела расправиться с Парваной? — недоумевал горе-сыщик Грэхэм. — Ведь вы сами говорили, что было у неё в запасе только пять минут! И её муж находился перед любопытным и всевидящим оком горничной!
– Ошибаетесь, Грэхэм! Времени у них было гораздо больше! Ведь леди Трантильяк расправилась с несчастной девушкой ещё утром. Мы нашли в её сумочке письма, полученные от Парваны. Как вы понимаете, она и была Мистером Лэссом. Чета Трантильяков испытывала невероятные финансовые затруднения, а о чудесных сокровищах Эмира не умолкали многие британские газеты. Трантильяки поспешили сюда, в Халеб. Леди Трантильяк написала письмо, где убеждала Парвану в необходимости бежать, чтобы избавиться от навязываемого отцом жениха. Юная арабка нашла в «Мистере Лэссе» благодарного слушателя, который всецело принимал в ней участие и сочувствовал её проблемам. Именно «он», а точнее, «она» предложила Парване забрать драгоценности, чтобы можно было спокойно убежать и не испытывать нужду. Кларибэль Трантильяк предлагала ей явиться к управляющему вечером и предупредить, что утром девушка придёт за своим свёртком.
Это было очень кстати. Во-первых, Парвана предупреждала заранее, и у Хамида оставалось меньше подозрений, а, во-вторых, незачем было ей брать свёрток сразу же – мало ли что может случиться ночью, да и у Хамида, опять же, будет меньше вопросов. Только его разговор с Парваной для убийц был важен. Управляющий убедился, что перед ним та самая «юная эфенди», когда девушка объяснила ситуацию. А вот на следующее утро ей хватило бы пары общих фраз: всё существенное было оговорено накануне! Ведь здесь не принято особо вглядываться в женщин, особенно столь высокого происхождения...
– Получается, когда леди Трантильяк задушила Парвану, драгоценности ещё были в сейфе?
– Да. Она задушила девушку, натянула её чадру и отправилась к господину Хамиду. Он отдал ей свёрток и – прибавьте к этому – обеспечил алиби чете Трантильяк, подтвердив нам, что в это время Парвана ещё была жива. А вот после этого визита чета обеспечила себе алиби самостоятельно, когда вызвала горничную в номер.
– Но леди Трантильяк должна была вернуться в номер Парваны, чтобы хотя бы вернуть чадру!
– Да, она так и сделала, кафир. Для сей операции ей понадобилось не более пары минут. Думаю, с письмами она разобралась ещё перед визитом к управляющему.
– Вы правы, кефир! — Грэхэм неуклюже пытался подражать своему собеседнику. — Этого времени ей бы хватило, чтобы вернуть на место чадру. Но возиться со свёртком ей было некогда! А ведь вы нашли кольцо, точнее, вам его нашёл мой СтанИслав.
– Думаю, она это проделала у себя! Вернулась в номер, оставила мужу свёрток, который он самостоятельно вскрыл, спустилась мимо швейцара, а когда управляющий, получив телеграмму, устремился наверх, тут же последовала к себе, получила от мужа перстень, который он к этому времени приготовил, и вместе со всеми вошла в номер к убитой! Ведь вы же сами говорили, как леди Трантильяк подходила к кровати. Считаю, именно тогда она «ненароком» обронила кольцо, тем самым доказывая, что ни за что бы не успела провернуть целое дело в такой короткий срок!
– Я и представить не мог... — сокрушался Грэхэм!
«Ха! Вы так падки на юбки, и вас так легко оставить в дураках!» — мог бы резонно заметить я, но в мои планы не входило лишаться места.
– А телеграмма?
– Кажется, у Шейха действительно зрела идея выдать замуж свою дочь, и он, в самом деле, нанял этого Дирбаса, но, как я и предполагал изначально, нет. Трантильякам нужно было, чтобы как можно быстрее обнаружили тело и обратили внимание, что они никак «не успевали» совершить злодейство. Вот они и состряпали эту писульку...
– А куда же они спрятали драгоценности на время обыска?
– Да куда угодно! Ввиду железного алиби мы фактически оставили их без присмотра! Они часто гуляли: вокруг сады, развалины – было бы желание!.. Думаю, место они подыскали заранее.
Я отправился в вестибюль. Мисс Оверхайм всё ещё не покинула отель, и я был этому рад. Возле её ног мялась на поводке Лесли. Наконец она не выдержала и с каким-то снисходительным видом подошла ко мне, натягивая через весь холл шёлковую шлейку (носильщик, несший огромный чемодан и не глядящий под ноги, при этом чуть не сломал себе шею).
– Как ты догадался, что под чадрой была не Парвана? — её так и распирало любопытство. Следовало бы, конечно, её помучить, но я сегодня был в хорошем расположении.
– Запах! — подметил я очевидное.
– Как вульгарно! — сморщила она чёрный влажный носик.
– Зато действенно! Когда мы столкнулись с госпожой Парваной первый раз в коридоре, от неё веяло шафраном — типичным восточным ароматом. А когда она пронеслась мимо меня в коридоре на следующее утро, я отчётливо уловил благоухание розового дерева и даже не придал этому значения. А после нахождения тела, в её номере витали оба этих запаха. По мне, весьма странное сочетание. И только после я сообразил. Ведь у трупа швейцара я тоже уловил похожие розовые нотки. Этот же запах стоял в холле, когда там собрались все жители нашего южного крыла. Помимо него был сандал, и шипр, и табак, и жасмин. Каждый человек пахнет по-разному.
– Ты пришёл к выводу, что под чадрой не Парвана...
– А один из тех, кто был в холле! От Парваны не пахло розой, только шафраном. В номере присутствовали оба запаха, потому что там побывала помимо жертвы ещё и убийца. Я не придавал этому значения, когда все собирались вместе: для меня это был только один из ряда запахов. Но для нас с тобой не трудно определить, кому именно он принадлежал!
– Мисс Оверхайм душится только жасмином! — важно отрезала Лесли.
– И я знаю это! — заявил я и тут же раскаялся под суровым взглядом Лесли, поэтому заспешил продолжить. — «Шипр» давно вызывает у меня аллергию, я день и ночь твержу об этом мистеру Грэхэму, но иногда мне кажется, что мы говорим с людьми на разных языках. Табаком несло от Трантильяка. Он вполне мог проломить череп швейцару, но в комнате его явно не было, когда душили несчастную Парвану (этот дух там почти не ощущался, зато розами пропах каждый дюйм). Оставались два благовония и две подозреваемые. Сандал и розовое дерево. Леди Трантильяк и мисс Келли Доусон. И было не трудно определить, кто перебарщивает с сандалом, а кто без ума от розы...
- А почему ты тогда кинулся на Трантильяка? А не на леди Кларибэль?
- О, тут совсем просто. У неё в руках был только клатч, явно не годившийся для захоронки такого обилия краденых украшений...
– Лесли, идём! До встречи, СтанИслав! — мисс Оверхайм погладила меня по голове, и я благодушно завилял ей хвостиком.
– Увидимся, Стасик! — небрежно бросила Лесли и мягкой поступью лап направилась прочь из отеля. Следом мелодично постукивали каблучки Сюзанны Оверхайм и попадали в такт ударам верного ей собачьего сердца!
[1] Амбра — смолистое ароматическое, образующееся в пищеварительных органах кашалота вещество, используемое в парфюмерии. От него происходит русское «амбре»
[2] Друзы — последователи одной из крайних шиитских сект, возникшей в результате первого крупного раскола в исмаилизме начала XI в.
[3] Кафир — обращение к человеку другой веры