Юрга, Кемеровской…
«Целинные степи, Кузнецкие горы, где ссыльных пути заметала пурга, Велением Партии выстроен город, поднялся, как сказочный, город Юрга…»
Посвящение городу - сказке, городу, в прошлом - невероятно уютному, чистому и красивому, привольно раскинувшемуся на пересечениях земных и водных путей, запомнилось легко, просто и на всю жизнь; это было посвящение месту, ставшему для многих истинным домом, родившемуся и расцветшему на глазах одного поколения, городу, ныне заброшенному на задний двор Истории и тихо там дряхлеющему.
Поразительная красота Томи и яд её вод, едва ли не столичный уровень культуры и образования, и - битвы в очередях за молоком и суповыми наборами, великолепие Мемориала и - коровы, пасущиеся у его величественных стелл.
Чистейшие, в рост, сугробы зимой; фонтаны, отмытый асфальт и благоухание зелени летом, и - советы бывалых, в день получки, по живым изгородям лучше «бухому не шариться», а то "менты" в "трезвяк" свезут и там "обшмонают»".
Газета «Свет Ильича», святая вера всему, в ней написанному, и - похабные анекдоты про героев Гражданской войны.
Этим формировалась особая, Юргинская культура и, как её составляющая - особое чувство юмора. Житель Юрги редко употреблял слово «лицемер», взамен он говорил: «патриот», ( пример: «Скорчить рожу патриота»). Для него «патриот» означало «балабол» и «дармоед», что-то типа замполита в армии. Юргинец делал серьёзное лицо на партийных, комсомольских и пионерских собраниях, и ждал-не-дождался когда они закончатся, потому что надо было садить картошку, или её копать.
Юному поколению юргинцев необходимо было как-то уметь контактировать с представителями разных миров, не очень обременённых излишками интеллекта и культуры, но, зачастую, развитых весьма альтернативно; наиболее выдающимся из коих в своё время был, как припоминается, некто «Геббельс» . Конечно, были ещё «Моток», «Чёрный» , «Ряба», татарин Раис из Сар-Саза, но с «Геббельсом», даже близко, сравниться не мог никто. Одно лишь упоминание его имени внушало смертельный ужас, а случайное столкновение с ним на улице было попросту фатальным; но жизнь шла своим чередом и нужно было как-то приноравливаться и выживать в поставленных условиях.
А вот уровень школьного образования позволял юным юргинцам поступать практически в любые учебные заведения страны, что они, собственно, с лёгкостью и делали; по крайней мере делали те, кто этого хотел и добивался. Некоторые, отродясь не видя самолёта, поступали даже в лётные училища, где встречались с реальностью, далёкой от ожидаемой, ибо представления юргинца об авиации и её традициях были весьма туманны и неоправданно завышены. Тухлая конина, коей вдоволь кормили будущих пилотов, заброженная на закваске юргинской культуры, через годы выдавала такой дикий продукт, что окружающим не оставалось ничего более, чем сочувственно переглядываться, вздыхать, разводить руками и перешёптываться, мол, что же тут поделаешь…Юрга…Кемеровской…и…
…и вдумчивый читатель поймёт, конечно же, поймёт, что текст, опубликованный выше, является дисклеймером. Автор приносит извинения всем, чьи национальные, религиозные и прочие чувства, а также политические воззрения он мог затронуть данным повествованием.
Часть первая: «Юргинец на Фукусиме или Спасибо Деду за Победу!»
В горячих ваннах - онсенах японцы спасаются от изнуряющей жары летом и промозглого холода зимой, лечат радикулиты, насморки и всё остальное, неподвластное врачам, они отдыхают в них после тяжкого трудового дня и набираются сил перед следующим. Они смывают в них дорожную пыль и обдумывают предстоящий дневной путь; почти каждый отель, гостиница или постоялый двор - ръёкан считает своим долгом приветить гостей горячими омовениями, вулканическая вода для коих специально не подогревается, а поступает непосредственно из глубин земли.
Уютно разместив две банки пива «Асахи» в холодильнике, одев сандалии-гета и лёгкое кимоно-юката, юргинец, традиционно, после рабочего дня, направлялся в сторону ближайшего горячего источника. Первой банкой «Асахи», сегодня, Девятого Мая, он намеревался помянуть Рихарда Зорге, похороненного неподалёку. Вторую - осушить в память деда.
«Михеев, куда ты рулишь, немедленно поворачивай назад, там же бомбят, я тебя расстреляю!», - орал командир с заднего сиденья «Виллиса». Дед, бывало, так живописно описывал фронтовые дороги, что юргинец до сих пор, при желании, мог просто физически почувствовать выскальзывающую из рук баранку, мёртвое поле, вспучивающееся от разрывов снарядов и жар воющего, перегретого мотора; он мог краем глаза увидеть, как облако чёрного дыма взметнуло в небо капот, колёса и то, красно-серое, что ещё мгновение назад было братом-бойцом. И, выворачивая трясущимися от смертельного ужаса руками непослушный руль в сторону взрывов, горько посетовать на товарищей, так нелепо, с перепугу решивших убежать от снарядов. Не убежишь от них, ещё в шофёрской школе учили - немец, он вояка аккуратный, он первый снаряд позади положит, второй - впереди, а третий… вот от третьего можно скрыться в чёрном дыму и копоти, если на полной скорости отправиться туда, где уже взорвалось. Не ждут тебя там. А вот облегчишь аккуратному наводчику задачу, показав постоянную скорость и направление движения…лёгкое юката на миг обернулось грязной гимнастёркой, гета - кирзовыми сапогами, юргинец облегчённо вздохнул, мысленно сбросив газ и прислушиваясь к уже утихающим вдали взрывам.
Вспомнилась «пятёрка» по тактике ВВС, полученная в лётном училище. Тактика Военно-воздушных сил - это для ценителей штучка; надо же, сколько времени прошло, а он по-прежнему помнил и восхищался железной логикой Боевого Устава: «Воздушный бой начинается с момента обнаружения противника и заканчивается его уничтожением, либо по приказу командира группы». Строки армейских наставлений всегда поражали его своей ясностью и простотой. «Действуй строго по уставу - завоюешь честь и славу!», «Красив в строю - силён в бою!», «Военнослужащий, получив приказ, отвечает «Есть!» и выполняет его». Он как-то раз даже выспорил у друга Вована, что длина общевойскового лома, согласно Устава, должна быть 107 миллиметров. Размерность сия, скорее всего была обусловлена высочайшим
полётом армейской мысли, недоступной не только гражданским, но даже и офицерам запаса.
Изо всех передвигающихся, плавающих, и летающих транспортных средств по логике, правилам и законам управления, ближайшим родственником самолёта является именно автомобиль; управление бомбардировщиком под огнём зениток не должно многим отличаться от вождения фронтового «Виллиса». На занятиях по боевому применению не составило большого труда, памятуя фронтовые рассказы деда, правильно рассчитать траекторию полёта.
Вспомнились также поведанные им способы вождения автомобиля по полям, изрытым воронками, ночью, когда свет фар, включённый хоть на мгновение, мог стать смертельной приманкой, или способы форсирования рек по пешеходным мостикам. В первом случае выручал боец с белым полотенцем, шагающий впереди автоколонны, а во втором - регулировка развала колёс таким образом, что автомобиль становился похож на велосипед; в мирное время трудно было представить себе тонкости технического исполнения, ещё труднее - вообразить технику управления данным транспортным средством.
Дедово наследство пошло впрок и спасало ещё не раз: приёмы борьбы с рыбнадзором, красочно и подробно им описанные, неплохо пригодились в райотделе милиции, куда, по «наколке» цыган-конкурентов, во времена бурной молодости, внука, под белы рученьки, опера приволокли за спекуляцию и пытались «пришить» более «тяжёлую» статью.
Всё это, и многое другое вспомнилось юргинцу, медленно и с наслаждением погружающемуся в бурлящие, с запахом миндаля воды, раздумывая над тем, смог ли бы он вообще, хоть как-нибудь, отрегулировать развал-схождение колёс своей «Тойоты» и размышляющему над причудами генетической памяти. Он не знал толком, что такое генетическая память, но не мог забыть остроты ощущений того, самого первого момента, когда его самолёт вошёл в воздушнее пространство Германии. Каким свинцовым и тяжёлым вдруг показалось небо, какой неуютной стала такая, казалось бы, благоустроенная земля. И когда в наушниках раздались лающие переговоры немцев, то комфортабельное пилотское кресло пассажирского лайнера вдруг обернулось жёстким парашютом, ремни подвесной системы больно впились в плечи, солнце резануло сквозь пыльный блистер, пальцы вцепились в ручки пулемёта а взгляд заметался по полусфере в поисках «Мессера». Наваждение, конечно же, прошло очень быстро, забавляло только то, что с тех пор глаза по-прежнему всегда тревожно устремлялись за остекление пилотской кабины при любых звуках немецкой речи в гарнитуре; поделать с этим он ничего не мог.
«Гутен абенд», - неожиданно для самого себя вдруг выпалил юргинец, когда, наконец, вынырнув и отдышавшись, столкнулся взглядом с голубоглазым блондином, незаметно, во время его реминисценций, погрузившимся в общую ванну и отдающего должное чудесам японского гостеприимства.
«Гутен абенд», - вежливо ответил сосед по омовениям; как ни странно, но он на самом деле оказался немцем, точнее - баварцем, притащившим свою фрау на край света полюбоваться сакурой. Сидел на краю ванной, восхищаясь дисциплиной, порядком, кухней и онсенами с их пузырящейся ароматной водой; надо же, вот смотрите: сегодня - с запахом миндаля, вчера - с запахом молока; и как это у японцев получается? Вот какие же они молодцы! И автомобили хорошие делают! Тут юргинец, вспомнив свою, почившую в Бозе, «БМВ», не мог с ним не согласиться, надо же, шестьдесят тысяч пробега только, а как вышла из гарантии, так сразу же коробка и «накрылась» ; был бы деда рядом, он бы починил, но деда уже давным-давно наблюдал за течением красавицы - Томи с крутого погоста и помочь мог разве что только морально. Что для него была бы «БМВ» или «Тойота» когда он с ремонтом своей «полуторки» и в поле, и в лесу управлялся?!
«Полуторка», или, по-правильному, «ГАЗ-АА», была первым автомобилем в жизни юргинца; в памяти навсегда остались фанерная дверка кабины, горловина для заливки охлаждающей воды, которую машина поглощала как загнанная лошадь, и заводная рукоятка, постоянно валявшаяся у пыльных сапог деда. Для ручки той были предусмотрены штатные крепления с наружной стороны двери кабины, но дед объяснял, что оттуда она легко может потеряться, к тому же эта рукоятка должна быть всегда под рукой, на всякий случай. Что это мог быть за случай, дед не уточнял, но, очевидно, тот же, на который он прятал свои острые, как бритва, ножи, под скатертью. «Понимаешь, - говорил дед, - вот когда-нибудь они придут за тобой… Он не уточнял, кто, зачем и когда придёт, он нисколько не сомневался том что рано или поздно это произойдёт, и всегда держал наготове пару свиноколов и заводную рукоятку ГАЗа, хотя, сколько родные помнили, использовал её только по прямому назначению. Постоянно поломанный стартер электрический был давным - давно демонтирован, как, впрочем, и многое другое, и единственным способом завести мотор оставался, именуемый в народе, «стартер кривой», то есть - мускульная сила шофёра, приложенная к заводной рукоятке. Эта опасная и нелёгкая процедура требовала определённого искусства, реакции и умения вовремя отскочить от бешено вращающейся, после успешного запуска двигателя, ручки.
Формально, этот «ГАЗ-АА» принадлежал областному фильмопрокату, в реальности - находился в полном и неограниченном распоряжении предприимчивого деда; он и пошёл-то работать механиком передвижной киноустановки ради возможности заполучить в своё распоряжении четырёхколёсного помощника. Основная работа была непыльной: раз в неделю получать в области бобины с плёнкой и крутить кино по окрестным деревням, где - в клубах, а где, ввиду их отсутствия - просто на поляне, под открытым небом, где зрители располагались - кто на табуретках, принесённых из дома, а кто - и просто на на траве; экраном же служила простыня, натянутая меж двух сосен. Дедуля, в принципе, ценил свою работу: он нёс в массы свет культуры, он любил показывать фильмы, каждое появление его полуторки в далёких таёжных деревнях сопровождалось небывалой радостью и ажиотажем, но вот фильмы о войне он ненавидел люто. Называя их лицемерием, мерзостью и ложью, он отпирался от них как мог, предпочитая игровые, документальные и комедии, но, когда отвертеться от показа было уже невозможно, будучи не в силах созерцать действо, весь сеанс сидел, повернувшись спиной к экрану. Эти люди в деревнях, они так радовались каждому приезду кинобудки и так наивно верили картинкам на белой простыне, что обманывать их, будучи частью государственной пропагандисткой машины, для него было нестерпимо больно и стыдно. Война, которую он прошёл, видимо, в значительной степени отличалась от своего киношного воплощения.
В остальное же время полуторка, не будучи никем и никак контролируема, исправно трудилась на ниве помощи тем же селянам, то есть перерабатывала бесплатную воду, бензин и дедово шофёрское искусство в различные материальные блага. Сенокосы, помощь охотникам и рыболовам, вывоз урожаев, рыбалка, перевоз всякой всячины, позволили дедуле вскорости обзавестись крепкой пятистенкой под железной крышей, а так же небывалой для тех времён роскошью - радиоприёмником, электрическим вентилятором, велосипедами, а впоследствии - и первым на деревне телевизором. И, если польза от телевизора и электровентилятора была весьма сомнительной, то обладание аппаратом для приёма средне- и длинноволновых радиосигналов, порой приносило весьма ощутимый бенефит.
Юргинец хорошо помнил, как вечерами, сидя у тёплой печки, наблюдал за дедовым колдовством: зелёная лампа подсветки шкалы, завывание глушилок, секретная тетрадь с расписанием и частотами передач, замаскированная под амбарную книгу, морщинистые руки на регуляторе, и вдруг, сквозь треск и вой: «Дорогие советские радиослушатели, вы слушаете «Голос Америки из УАшингтона». Антенна была заброшена на черёмуху, увидел глазастый сосед, деду пришлось изворачиваться - мол, змея со внуком запускали; внук удивившись несуществующему змею, после хорошей порки извлёк урок, что в разговоры взрослых лучше не лезть.
Семейные предания доносили, что зарубежные голоса, в своё время и спасли деда от знаменитой Хрущёвской денежной реформы. Срочно собрав все деньги, кои были в доме, позанимав у родственников и друзей, пока страна ещё не проснулась, он умудрился скупить всю водку, спирт и самогон в округе. Драгоценный продукт, проданный прежним хозяевам, но уже за деньги новые, не только окупил расходы на приобретение приёмника, но и дополнил без того крепкое домашнее хозяйство коровой и стационарным лодочным мотором.
Эти голоса поведали об истинном назначении загадочного химкомбината, расположенного чуть выше по течению реки, результатах аварий, которые там время от времени происходили, печальной участи соседей, погнавшихся за большими зарплатами. Погоревали дед с бабкой, и решили, что, хотя ядерный щит Родины ковать кому-то и нужно, но домик с лодкой и корову таки запродали и переселились повыше течения Великой Сибирской реки. Дед, исколесивший все дороги от Сибири до Берлина, и, на основании своего опыта, пришедший к выводу что: «Во всём мире никто не живёт хуже, чем у нас в стране, а в нашей стране хуже всего существуем мы тут, в Сибири, но бросать Родину нельзя, и нужно жить там, где родился!», всё-таки предоставил кому-то другому право испытывать на своём здоровье воздействие советского мирного атома.
Раздумья на исторические темы о деде, автомобилях, истории заселения Юрги, приходили внуку в голову как раз в те моменты, когда она, то есть голова, скрывалась в пучине бурлящих, напоённых сандаловыми ароматами вод; когда же она оказывалась на поверхности и взгляд встречался с оловянными пуговицами глаз баварца, мысли в ней переключались на более злободневные темы, как-то: что-то у тебя настроение чересчур хорошее сегодня, в День Победы, какую бы банку тебе, иноземцу, ввернуть, чтобы жизнь мёдом не казалась? Просто поздравить с Днём Победы? Эту мысль юргинец отмёл сразу как недостойную и слишком грубую. Товарищ Зорге, нашедший свой последний приют неподалёку, этого бы не одобрил; каждый, кто хоть раз взобрался на Великую гору Фудзи и может отличить хирагану от катаканы, не может не сверять свои дела и поступки с уровнем этого великого человека.
Товарищ Зорге был большой эстет, грубости он не переносил, но ему бы понравилось, как недавно, двадцатого апреля, юргинцу удалось вежливо, невинно и, как будто бы случайно поинтересоваться у японцев, поедающих тортики в офисе, не день рождения ли Гитлера они вздумали тут отмечать, и потом, сделав непроницаемое лицо ( Смотрите у меня, тут! ), безмолвно ржать над их реакцией, ржать так, как ржали, приходя в кино, в Юрге, над самыми трагическими и слезливыми эпизодами фильмов.
Для начала операции «Спасибо деду за Победу!» удачно подвернулись знания давно уж позабытого немецкого, полученные в средней школе номер два, города Юрги: «Ихь гинг им Вальде, зо фюр михь хин, унд нихьтс цу зухен дас вар майн Зинн…».
( Стихотворение Гёте «Находка», знанием которого юргинцу удалось так кстати блеснуть, отложилось в его памяти, будучи однажды продекламированным наизусть соседом по лестничной клетке, мелким хулиганом и двоечником, друганом «Геббельса», «Мельником» ( ака "Лысый"). Что тогда сподвигло самого «Лысого мельника» к заучиванию не самого простого ( мягко говоря ) произведения школьной программы, юргинец, за давностью лет не помнил. Помнил только то, что действо сие, исполненное в подъезде, под звон стаканов «Агдама», произвело на многих «ботаников» неизгладимое впечатление, и заставило их пересмотреть своё отношение к жизни. ( К вопросу об уровне преподавания в средней школе номер два г. Юрги: прим. авт.).
После поэзии Гёте перешли к обсуждению широко знаменитого в узких кругах «Словарём перегонщика», разработанным в далёкие девяностые, на волне моды приобретения автомобилей в Германии. В этом словаре примечательным было то, что все слова, необходимые для покупки и перегона автомобиля, начинались на «Ш», как-то: «шрётт» ( металлолом ), «шайзе» ( дрянь, мерзость ), «швулль» ( нетрадиционный, то есть нехороший человек), «шнапс», «шнелль» ( понятно без перевода), «штау» ( затор на дорогах ). И вот тогда, когда противник, разморённый горячей ванной и дружеским разговором, потерял бдительность, наследником Рихарда Зорге был нанесён сокрушительный удар, которому позавидовал бы вышеупомянутый «Геббельс», «шкуляющий» мелочь у маменькиных сынков на крыльце «Девятки»:
- А вы знаете, что японцы знамениты не только своими высочайшими стандартами, но также рачительностью и грамотным использованием ресурсов? Вот смотрите, вода, которой вы так восхищаетесь, вы знаете источник её происхождения? Скорее всего что нет. Все думают, что она взята из-под земли и содержит множество полезных элементов. Это правильно, но не совсем: тут, недалеко, как вам известно, находится полуразрушенный атомный реактор станции «Фукусима». Он, по прежнему, требует большого количества воды для охлаждения. За время, истекшее после знаменитого землятресения, скопилось громадное количество радиоактивных отходов, многие бы начали сливать их прямо в океан, но японцы не такие. Представляете, что они придумали? Они провели со станции трубопровод прямо в город, и снабжают бесплатными нуклеидами все крупные отели, бани, онсены, спортивные клубы и рестораны. Полюбуйтесь, как водичка шипит и пузырится! Это же истинное наслаждение, тут стронций, барий, радий, миллизивертов не счесть! Приятного вам вечера!
Гость , брезгливо подбирая ноги, почему-то поспешил выбраться из ванной, попутно, несмотря на успокоительные сентенции юргинца, выражая некие сомнения в благоприятном воздействии радиоактивной водички на организм человека.
Да что вы, майн Хэрр, не беспокойтесь, они же перенесли ядерную бомбардировку; про Хиросиму и Нагасаки слышали же, конечно; это позволило им выработать иммунитет, им ядерная реакция, как вам - ящик баварского пива, то есть - никакого вреда, кроме пользы!
- А как же вы, ведь вы не японец? ( Надежда ещё не оставляла любителя восточной культуры ).
- Конечно, какой же я японец, русский я ( точнее, по четвертинкам, поляк- чалдон-белорус и остяк, считающий себя евреем, но таких подробностей в данном случае не требовалось ). Мы сибирские, мы из ГУЛАГА; деревню, в которой я родился и вырос, агенты КейДжиБи целенаправленно обрабатывали плутонием, режим коммунистов там ставил бесчеловечные эксперименты над людьми, так что я, это…привык...помаленьку…и вы тоже привыкнете!
- А как же я? Собеседник, в поисках подвоха, тщетно вглядывался в лицо юргинца, но тот не зря штудировал ЛеКарре, Юлиана Семёнова и Яна Флеминга. В его раскосых, азиатских глазах невозможно было прочесть ничего, кроме благодушия и буддийского умиротворения, и ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном лице.
- Ну, не знаю, почувствуете сами, потом…вы же со своей фрау, вроде приехали, спросите её, позже, через недельку, как оно там…она вам всё объяснит.
Юргинец скрылся на минуту под водой, а, вынырнув, с удовлетворением обнаружил себя в гордом одиночестве в громадной, окружённой мраморными колоннами ванне отеля. За стрелянной дверцей раздевалки турист из Мюнхена судорожными движениями стряхивал с себя капли воды, которую так нахваливал и которой так восхищался не более пяти минут назад…
…две банки пива «Асахи», дожидающиеся в холодильнике. Одна - в память деда, прошедшего фронтовыми дорогами от Сибири до Берлина, вторая - в честь Рихарда Зорге, нашедшего последний приют неподалёку…
…Юрга, Кемеровской…