Вокзал старинный одноэтажный каменный, с продолговатыми окнами и двустворчатой дверью сегодня, впрочем, как и в любой другой день, был переполнен людьми. Взволнованные граждане толпились около касс, в надежде купить плацкартный билетик, иные за столиками у буфета жевали, многие, устроившись на деревянных креслах, дремали. То и дело хлопала входная дверь, впуская внутрь клубы морозного пара. Всюду стояли рюкзаки, котомки, чемоданы. Люди вокруг что-то обсуждали, спорили, смеялись. Где-то в дальнем углу здания заиграл гармонист.
Таня отложила книгу в сторону, встала.
– Пойду, прогуляюсь – сообщила она своей бабушке.
– Иди – ответила внучке пожилая женщина, поправила на голове пуховую шаль и вновь уткнулась в вязание.
Девушка застегнула клетчатое пальтишко, отбросила назад русую косу, сунула руки в карманы и неспешно отправилась по вокзалу. А через мгновение уже стояла рядом с весёлым подвыпившим парнем лет тридцати в ватных штанах, валенках и в рваной фуфайке. Он, разворачивая меха своего баяна, пел что-то русское народное и даже матерное. Рядом с ним на деревянном полу лежала кроличья шапка. Зеваки бросали в неё мелочь, и благодарный исполнитель чуть кланялся. Теперь он затянул «Катюшу». Народ вокруг оживился, обрадовался, некоторые начали подпевать даже. Танюша улыбнулась, и в этот момент парень подмигнул ей загадочно. Щёки девушки тут же налились краской, она засмущалась и отошла от незнакомца подальше. Остановилась у окна большого грязного, облокотилась на подоконник и стала наблюдать за происходящим.
У небольшого перрона томились припорошённые снегом составы, вдоль вагонов туда, сюда сновал взволнованный народ.
– Когда уже? – подумала про себя несчастная. – Когда уже он придёт?
Поезд, который она ожидала…
– Скорее бы увидеть её…
Ту, о ком девушка думала целый год…
Татьяна вновь уловила звуки баяна, но мысли её были уже далеко…
***
Хлипкий покосившийся домик, сложенный из давно уже потемневших брёвен, сделался в одночасье пуст. Печально он взирал на пожилую хозяйку, которая кланялась ему низко. Серафима прощалась с избой до весны...
– Господи благослови – крестила она свой деревенский дом, потом себя и отправлялась в дальний путь.
Именно это и видела сейчас Татьяна.
А ещё она представляла свою родственницу, как и прежде сухонькой, сгорбленной старушкой в тёмном пуховом платке, чёрной тканевой шубке в складку на талии сзади, как когда-то носили крестьянки, в валенках и непременно с рюкзачком на спине.
– Сим, ты как турист – бывало, посмеивался над сестрой её брат, дед Тани.
– А я и есть турист – улыбалась беззубым ртом старушка. – Вона мои соседи дальше поскотины никуда не выезжали, а я кажный год к тебе. В городе-то оно веселее – отчего-то горько вздыхала Серафима. – Опять же дрова покупать не надо, да и церква рядом…
Городская церковь действительно располагалась неподалёку, буквально на соседней улице. Скромная, обветшалая, в последние годы она всё больше разрушалась. Да и не мудрено. Строителям коммунизма восстанавливать храм надо ли?
А вот Серафима переживала и о заблудших душах, и о том, что веры в стране не стало. А потому ходила старушка на службу и по субботам, и по воскресеньям, и в будни, и в праздники. Ну, и, конечно же, дома молиться не забывала. Откроет, бывало, Евангилие и начинает читать медленно, монотонно, печально. А потом на колени перед иконой встанет…
Татьяну всё это забавляло, как и то, как вела себя Серафима, как общалась…
Вот, например, любила бабуля песни напевать за вязанием.
По морям, по волнам
Нонча здесь, завтря там
Девушка смеялась.
– Баба Сим, не нонча, а нынче.
– Ты, милая, меня не поправляй – певица улыбалась. – Я эту песню ещё в Гражданскую слыхала. Её солдатики пели, что Колчака прогнали. Я тогда за ними девчонкой бежала. Много нас в тот день бежало голопятых, да голодных ртов… – пожилая женщина вздыхала, о чём-то думала и продолжала тянуть, но уже иное...
Эх, яблочко, куды ты котисся
Ко мне в руки попадёшь не воротисся…
– Ко мне в руки попадёшь, не воротишься – повторила Татьяна и снова услышала звуки баяна, тот теперь наигрывал «Тальянку». Девушка покрутила головой. Людей на вокзале меньше не стало. Татьяна вновь взглянула в окно. На перроне один пассажирский состав давно уже поменял другой и на мгновенье застыл в ожидании.
Вместе с ним, перебирая картины из прошлого, притихла и Таня. Сейчас она уже вместе с Серафимой по заснеженной улице в школу бежала, вернее старушка тянула сонную первоклассницу за собой, а девочка сопротивлялась.
– Не пойду! – то и дело выкрикивала она – Учиться не буду…
– Не учись – женщина не возражала. – Приедешь ко мне в деревню, там работы непочатый край. Хошь коровам хвосты крути, хошь за свиньями убирай…
Пигалица неожиданно испугалась.
– Не хочу – тут же ответила она.
– А раз так? – бабуля засмеялась – Давай-ка мы лучше станем дымы с тобой считать.
И старушка указала крючковатым пальцем на частные дома. На крыше каждого парила труба.
– Давай – обрадовалась егоза и тот час начала – один, два, три, четыре, пять…
– Шесть – Серафима девочке помогала. – Всех и не счесть…
– Не счесть – повторила повзрослевшая Таня и снова в прошлое перенеслась.
Теперь Серафима косы себе плела. Да какие там косы, так, три волосины в два ряда. Однако процесс завораживал…
Сначала старушка белые пряди гребёнкой чесала, затем делила волосы на пробор и принималась плести «мышиные хвостики», как сама их всегда называла. Затем перекрещивала косички над головой и на бинтик завязывала.
– Красивая я? – закончив с причёской, улыбнулась бабушка.
– Красивая – кивнула Таня и посмотрела на старушку внимательно.
Круглое, всё в морщинках лицо, широкие скулы, горбинкой нос, глаза светло-зелёные, белёсые брови и взгляд озорной, весёлый.
– Красивая конечно – повторила девочка. – Только теперь такие причёски не делают…
– А какие же делают?
– Ну, кудри там, шиньоны, бабетты…
– Ага – вздыхала Серафима. – Ну, бабетту я не умею. Вот лучше платочек надену…
Бабуля повязала себе на голову платок беленький, сложила морщинистые руки себе на передник и посмотрела на внучку приветливо.
– Ну, говори, чего кумекаешь?
– Баба Сим, а ты замужем была? – вдруг не сдержалась девочка.
– Замужем? – удивилась собеседница – Была…
– А где твой муж?
– Да кто его знает? Бросил меня…
– Бросил?
– Ага...
– Вот это да! И что?
– А то. В последний раз я его поленом встретила. Он тогда накануне к Дуське Мининой наведался, а до того к Егорьевой жене…
Татьяна из сказанного ничего не поняла, но всё же вывод сделала.
– Значит, ты его отлупила…
– Ага. По всему огороду за ним бегала. Он мне кричит: «Я интеллигентный человек, ты за это ответишь!» А я ему поленом на, на…
Бабуля вдруг помрачнела.
– Может быть, сейчас я бы так уже и не сделала…
– Почему? – удивилась девочка.
– А потому. Сына Вовку оставила без отца. А тогда не думала об этом. Молодая, горячая была. Да и теперь, бываю, несдержанна. Ты слыхала, как в деревне-то меня величают?
– Неа?
– Серафима–долгая. Уж как заведусь, никто проклятущую не остановит, стало быть, надолго…
– Поезд Новосибирск–Москва прибывает на второй путь. Нумерация вагонов с головы поезда!
Вдруг услышала девушка женский голос, однако информацию эту будто не заметила. Она ждала состав другой, а потому, мысли вновь накрыли её с головой.
Сейчас Татьяна вернулась в свой старый дом. С белыми занавесками, железным умывальником, тёплой печкой, а в дальней комнате большой полированный стол. За столом с кистью в руке сидит молодая женщина, это мама девушки. Она увлечённо расписывает церковное полотно.
Позади племянницы в благостной позе Серафима. В длинной юбке синей, бесформенной кофте. На голове бабули чёрный платок.
– Это ж надо, Анечка, – вдруг сказала бабушка – Господь-то наш спаситель всё видит. Ты ж ещё в младенчестве помереть могла, ан нет. В церковь мать тебя сносила, вот ты и ожила. А теперь вона какое благо делаешь…
Старушка ласково взглянула на поблёскивающие свежей краской божественные образа.
– Смотри-ка, как у тебя прекрасно получается – бабуля в улыбке расцвела. – И Иоанн Богослов точно новый и Матушка Богородица хороша!
Серафима посмотрела на племянницу.
– Анна, ты слышишь меня?
– Тётя Сим, я занята… – отмахнулась хозяйка.
– Ааа, ну тогда ладно…
И только теперь старушка замолчала, стульчик к себе придвинула и села у окна. Она задумалась о чём-то надолго, вспомнила свою деревню, нескошенные луга, коровье стадо и пастуха, что каждый день угощал бурёнок своим кнутом.
А потом бабуля вспомнила о том, как когда-то к вере пришла…
Сын её Вовка вырос горьким пьяницей, а она, Серафима, помочь ему, как не старалась, не могла. А потому как-то раз в церковь отправилась, да так там душой и осталась навсегда.
Старушка ладонью смахнула пыль с подоконника, вздохнула украдкой и продолжила горевать.
А Вовка её уже лет двадцать тому назад в город подался, обосновался там. Мать редко навещал. А когда? Сантехником устроился, к тому же, у непутёвого появилась семья. Правда, с пагубным пристрастием он так и не распрощался, и теперь с пьянками сына боролась его жена.
– Дай то Бог ей здоровья – перекрестилась пожилая женщина, со стула встала и снова по комнате пошла.
Вскоре она добрела до дивана, там сушились ещё иконы. И как только старушка их увидела, вновь расцвела.
– Вот батюшка Михаил-то обрадуется, – затараторила она – что ты, Анечка, нашему храму иконки спасла. Говорит мне, сестра, племянницу твою на помощь благословляю…
– Ага – наконец отозвалась Анна. – Только за мои с вами дела, если узнают, мужа погонят из партии, а меня… – молодая женщина замолчала.
– Не погонят – Серафима сопротивлялась. – Я за вас молиться стану. Поняла?
– Да, да – вздохнула Анна. – Поняла…
А чего поняла, не уразумела уже Таня.
– Эх, яблочко, куда ты котисся, ко мне в руки попадёшь, не воротишься!!!
Вновь услышала девушка знакомое, но то уже не Серафима была…
Таня посмотрела по сторонам. Кругом привычный гул, суета. А там, где только что баянист играл, потасовка. Кажется, минуту назад он с кем-то подрался, и хулигана милиция повела.
Однако возмутитель спокойствия, не сопротивлялся, а радостно на весь вокзал орал.
– Эх, яблочко, на подоконнике! Если щая не убежите, вы покойники!!!
Татьяна покачала головой.
– Да, уж! А гармонист-то драчуном оказался…
И буквально через мгновение снова ушла в себя.
Перед глазами у неё крутилась старинная прялка, скрипучая, дряхлая, как её хозяйка. Серафима умело тянула шерстяную нить и рассказывала.
– Помню, когда красные в деревню пришли, тятю нашего к себе забрали. А как белые нагрянули, он из избы в одних портах бежать. В те времена за помощь-то советской власти стреляли. И всё таки пуля родимого достала, но это уже спустя лет пять. Мамка тогда одна осталась. Нас детей четверо, да в пузе младший брат. Но о том мы после узнали, когда родила. А дальше все вместе долго мытарили, плакали, голодали, но ничего – вздохнула старушка – всех прокормила земля. И если бы не война, хорошо бы мы тогда поживали…
Бабушка замолчала.
– О чём это я?
– О войне – напомнила Таня.
– Ах, да. В тот год, на фронт, почитай, пол села забрали. Все соседей, родных провожали, а я жениха. Правда он об этом, кажись и не знал…
– Как это?
– А так. Я тайком по нему слезу проливала. Не любил он меня. Старая я для него была…
– Старая?
– Ну, да. Двадцать с лишним годков, и есть перестарок. А после войны дождалась только брата, деда твоего, стало быть. А жениха моего забрала сырая земля. Ни мне, ни другой он родненький не достался.
Бабуля вновь замолчала, шмыгнула носом и продолжила прясть…
Тихо скрипела старинная прялка, быстро крутилось деревянное колесо. А Таня смотрела на него и вздыхала. Сколько же старушке всего перепало! Война, потери, горе, отчаянье…
Но это было ещё не всё. Будто бросая вызов судьбе, бабуля каждый год голодала. «Держала пост» – как сама своё воздержание называла. Хлеб, чёрный чай, капуста, картошка и больше ничего. Татьяна такому рациону только диву давалась! Ну как же можно прожить, к примеру, без сладкого?!
И ради чего? Вот этого она точно не знала…
– Глупая ты – говорила девочке Серафима. – Молодая. Я ведь не просто плоть усмиряю. Я за каждого из вас перед Богом ответ держу. Чтобы всем родным жилось хорошо…
– И мне?
Не успела услышать ответ Татьяна, как неожиданно её прервали.
Две упитанные тётки на всё том же вокзале. Они сидели на соседних креслах и, разложив на газетке съестное рядом с собой, активно жевали.
– А вы слыхали? – надкусывая бутерброд, громко сказала одна женщина другой. Она поправила на голове лисью шапку – Здесь у нас в городе кино снимали…
– Да вы что? – искренне удивилась вторая – А давно?
– Кажется, году в 65-ом. Журналист фильм называется. А режиссёр, как вы думаете, кто?
– И кто?
– Сам Сергей Герасимов. Он ведь родился тут недалеко. А героя своего в Москву он отправил именно с этого вокзала. Представляете?
Собеседница перестала жевать и начала с интересом всё вокруг разглядывать.
Посмотрела вокруг и Таня, однако ничего интересного для себя не нашла. Народ вокруг всё так же маялся, за окном мела пурга, и девушка вновь окунулась в воспоминания…
Она снова увидела Серафиму со спицами в руках. Та, устроившись на диване, вязала пуховую шаль, а ещё комментировала телевизор, который в соседней комнате вещал…
– Это ж надо как заливают? – ворчала она. – Выполняют! Перевыполняют! А то я не знаю? Урожаи в нашем колхозе, одна стыдоба!
Бабуля тут же переключалась.
– Брежнев. Ага, опять ордена! И куды ему столько? Ну, ладно б один, два, а то на тебе пять. И как всегда целовать, целовать! Тьфу, – плевалась старушка – мужик мужика, срамота!
Дальше шли новости из-за границы.
– Спецкор. Кто это? Слово какое?! Сказывает, забастовка в Европе была. А до этого в Палестине стреляли. И чего там стрелять? Ведь в библии же писано – Обетованная земля…
И тут Серафима вдруг умолкала, внимательно слушала, о чём говорят, а после довольно заключала.
– Ну и, слава Богу! Завтра ясно, солнечно обещают. Красота…
Таня, переставала делать уроки, откладывала в сторону карандаш.
– Баба Сим, а ты кого больше уважала Хрущёва или Сталина?
Бабушка щурила левый глаз.
– Жукова – неожиданно отвечала она – Георгия Константиновича. Если бы ни он, не было б тогда ни Иосифа душегуба, ни тем более Никитки дурака. А ещё я уважаю твоего деда. За то, что он, как бы трудно ему касатику не было, воевал, выжил и домой вернулся с победой. Милая, ты поняла меня?
– Поняла – кивала юная собеседница – Поняла…
Товарный поезд, скрипнув рессорами, тут же замелькал вагонами. На перроне загорелись два фонаря. И только теперь Таня заметила, что стемнело. Она увидела за стеклом своё отражение.
– Татьяна, иди сюда! – услышала девушка.
Кажется, с другой стороны вокзала её бабушка звала. И Таня неспешно к ней пошла.
– Ты где была? – спросила улыбающуюся внучку пожилая женщина – Чуть не потеряла тебя. Щас Серафима приедет, а ты исчезла…
– Я у окна стояла – сказала Таня. – Там пурга…
– Ага – вздохнула женщина. – Ну, тогда не скоро ещё наша Сима приедет. Пока расчистят пути. Это ещё часа два…
– Ну да – согласилась девушка и рядом со старушкой села.
Она вновь взяла в руки томик рассказов и начала читать. Однако вскоре, опустив книжицу на колени, закрыла глаза. Темнота поглотила её немедленно, а потом перед Таней возникла знакомая церковь, небольшая скромная как всегда, правда теперь в лучах раннего света, она словно расцвела. Заблестели золотом её купола, и где-то высоко в небе наперебой зазвонили колокола.
– Ага, – Серафима на храм посмотрела – заутренняя…
Старушка потопталась по снегу, посмотрела направо налево и будто вросла в землю. Татьяна стояла рядом с нею…
– Баба Сима, ты чего встала? Иди на свою службу, мне уже в школу пора…
– Подожди, Танюша – ответила женщина. – Ты видишь это? – кивнула старая в сторону церкви.
Татьяна на храм посмотрела и от неожиданности замерла. К Серафиме с церковной ограды голуби летели, сизые, серые, белые. Они парили над головой, курлыкали попеременно и тут же окружали старушку со всех сторон…
Внутри пернатого круга оказалась и девушка.
– Вот это да! – удивилась она.
– А ты как хотела? – обрадовалась бабуля – Это мои друзья. А если приглядеться, вон и мамка моя, – указала старая на пёструю голубку – а вот и двоюродная сестра, а вот и тятя…
– Как это?
– А так. Душа-то она бессмертная. Захочет в человека вселится, а захочет в петуха…
– Душа?
– Ну да. И у тебя она имеется…
Таня обомлела.
– У меня нет души…
– Есть. Куды ж она денется? Под комсомольским значком её поищи…
И Татьяна недоверчиво приложила руку к груди. Там часто, часто билось сердце.
– Ага, поищи, поищи – повторила женщина.
Потом Серафима вновь на птиц посмотрела, достала из кармана своей ветхой шубейки горстку крупы.
– Ешьте – бросила она голубям угощение. – Ешьте, Ангелы мои…
И тут всё вокруг закрутилось, завертелось и окончательно исчезло…
– Таня, Таня – вдруг услышала девушка. – Милая, не спи…
Татьяна открыла глаза, села. Перед нею стояла бабушка уже одетая.
– Доченька, пошли. Поезд уже на втором пути…
Таня тут же подскочила на ноги.
– Конечно, конечно пошли – заторопилась девушка и побежала к выходу.
Ну как же ей жить теперь без Серафиминой души?…