Начало лета, перрон, загружаемся в серый вагон поезда. Пока что холодно, свежесть утра веет от мокрого гравия вдоль путей. Однако солнце уже ярко светит и обещает жару, которая обязательно будет где-то там, когда мы туда доедем. По пути смотрю в окно —видны сочные зеленые леса, поля, озера. Тут к мерному стуку металлических колес прибавляется шум бурлящей воды — и правда, поверхность озера внезапно вскипает и начинает пениться низкими шипучими фонтанами. Мы едем дальше, и становится понятно, что вдоль путей вовсе и не озеро, а большое травянистое поле, залитое водой из фонтанов, бьющих уже повсюду. Говорят, это чтобы водяные растения разводить.
Поезд подъезжает к вокзалу, а вокруг вздымаются огромные цветы, кусты и деревья. Вот уже идем среди всего этого великолепия, и вдруг одна гигантская роза хватает меня листьями и притягивает к себе. В результате я то скольжу вверх к самому бутону, то вниз по стеблю. Возникают двусмысленные интимные ощущения — вроде и приятно, а вроде и не очень. Вырвавшись от не в меру приставучей розы, захожу в здание и оказываюсь в старом тускло освещенном кинотеатре с выцветшими от времени потертыми креслами. В зале, ещё не рассевшись, слоняются маленькие округлые телевизоры на двух ножках, больше всего похожие на персонажей Among Us. Когда подходишь ближе, они разбегаются кто куда. А если дотронешься — исчезают, оставляя после себя висящую в воздухе надпись «100».
После этого оказываюсь в зале ожидания. Очередь длинная, все сидят на рядах кресел как на вокзале, ждут, когда их номер объявят. Полы чистые, плиткой выложенные, по ним бегает крошечная совершенно прозрачная собачка. Даже внутренних органов у неё не видно, только белые зрачки и оранжевые радужки глаз. Отвернулся посмотреть на очередь, опустил обратно взгляд, а собачки уже и нет, только кот обыкновенный сидит — рыжий сытый красавец облизывается. Съел он эту собачку что ли?
Зал белый, красивый, но сидеть в нем скучно. Пошел гулять, всё равно очередь не скоро. Чистые белые коридоры как-то быстро закончились и начались серые рабочие помещения — трубы, электрощиты, мерное гудение и приглушенный свет маломощных ламп. На очередном шаге решетка под ногами провалилась и улетел я с ней в темноту. Очнулся на мягкой куче тряпья. Вокруг полумрак, подростки сидят, улыбаются иронично.
— О, ещё один с прививки сбежал, — говорит насмешливо девочка с каре. Сидит, как и все, в старой поношенной, но чистой одежде.
— А что, не надо было? — спрашиваю заинтересованно.
— Так это же прививка смысла, — неопределенно пожимает плечами она. — Нам-то и своих смыслов хватает. Вон Лион какой красавец, а стал бы совсем другой.
Оборачиваюсь вправо, куда кивнула девочка, а там стоит натурально красный парень в черной кожаной портупее и увлеченно готовит на огромном гриле множество кур на всех, увлеченно болтая с другой девочкой. Никто ничего точно не говорит, только нахваливает, какой он хороший получился — мускулистый, статный с большим агрегатом, который в общем-то ничем и не прикрыт, болтается такой же красный, как и его хозяин. От этих комментариев возникает четкое ощущение, что раньше Лион был щупленькой пацанкой, по желанию превратившейся в накачанного парня.
— Ты смотри сам, — продолжила тем временем моя собеседница с каре. — Они тебе смысл прививают и всё, назад дороги нет, так жить с ним и будешь.
И тут меня охватывает такой необъяснимый ужас, что проваливаюсь я от него в чернющую тьму. А открыв глаза вижу со стороны младенца, который лежит в небольшом бассейне, подключенный проводами к оборудованию. И делают ему эту самую прививку. И я уже не пойму, то ли это я себя же вижу в младенчестве, то ли это моему ребенку прививку смысла делают. Одного смысла навсегда.