Кто мы, откуда, почему мы такие, какие мы есть?
Правда ли, что мы состоим из воспоминаний? Что люди, окружавшие нас и события, случившиеся вокруг нас в детстве, сформировали нас такими, какие мы есть сегодня? Верно ли, что наши переживания и страсти - всего лишь отражения, отблески, зарницы от далеких гроз, круги на воде от неведомых бурь. Наши поиски и обсуждения смыслов - детский пересказ великих мудрецов прошлого?
Из детства: мой дедушка Исаак - высокий, широкоплечий, сильный, говорит басом, этим своим басом поет военные, украинские и еврейские песни, поет задушевно, с чувством. Чаще поет за столом на семейных посиделках, праздниках, встречах. Ни одно из этих мероприятий без песен не обходилось, пели все, и женщины, и мужчины, но дедушкин бас всегда вел и руководил. Особенно удавались военные песни.
Дедушка был на фронте с сорок первого, в сорок втором ранение спасло его от окружения под Харьковом, где пропали без вести его двоюродные братья, с которыми он воевал вместе. Дед узнал об этих событиях, находясь в госпитале. Потом был Волховский фронт, прорыв блокады Ленинграда, снова ранение, полученное в рукопашном бою. В партию он вступил, узнав о гибели родного брата при освобождении Днепропетровска. А закончил войну в Дании, на острове Борнхольм и приехал в сорок пятом победителем к возвратившейся из эвакуации семье. Семья была сплошь женская, состояла тогда из двух девочек семи и пятнадцати лет (моей мамы), их матери (моей бабушки) и их бабушки, которой было уже за семьдесят. Они вернулись в Клинцы сразу после освобождения города в истоптанный и опустошенный дом, когда еще не прекратились бомбежки и ужас войны был совсем рядом.
О том, что пришлось пережить в военные годы в эвакуации этой и тысячам тысяч подобных семей, рассказать, наверное, невозможно. Бегство от войны и поголовного неизбежного истребления, воющих бомбежек, голодное существование с холодом чужого жилья, страхом за близких и бесконечной тревогой за них, постоянным, ежесекундным ожиданием вестей. И снова непроходящий голод. Ответственность за беззащитных девочек и надежда, только надежда на возвращение мужа, который, конечно, поможет и спасет их всех.
И вот он, защитник, опора, победитель фашизма, вернулся. Прохожие оглядываются на красивого, с медалями, женщины смотрят вслед, ахают и машут руками. Угар! Конечно, дома ждет жена, когда-то красавица, но сейчас уставшая, больная, рано постаревшая во всех этих заботах в свои тридцать семь лет. А женщины вокруг оглядываются...
И ничего не изменить, каждый пережил свою войну, свои ранения и потери.
От этого недоговоренного все понимающая моя бабушка быстро и неотвратимо старела, добавляя все новые раны своей измученной душе. Она, сумевшая спасти и сохранить детей в самое страшное время, здесь опустила руки, не смогла больше бороться. Вот если бы можно было вернуть время и изменить совершенное! Но сказанное сказано и сделанное сделано. Бабушка ушла из жизни, прожив чуть более сорока. Дедушка остался вдовцом. К тому времени их старшая дочь, моя мама, уже уехала учиться в другой город, а младшей было всего двенадцать лет. Неизъяснимое горе девочки, понимавшей все произошедшее, возможно, будет темой для отдельного разговора. Время, конечно, лечит, но, часто вылечить полностью не в состоянии. И раны, физические и душевные, полученные на фронтах или в мирной жизни, остаются, бывает, надолго, бывает, навсегда. Особенно тяжело лечатся раны, полученные в детстве.
А время опять шло и шло. Моя мама вышла замуж за красавца-офицера и уехала на Дальний Восток, а дедушка остался с младшей дочерью и своей тещей. Он стал внимательным и любящим отцом, как мог, заботился о теще, отстроил дом, посадил настоящий большой сад, за которым ухаживал до тех пор, пока мог это делать, и в котором росли диковинные яблони и все вокруг дома благоухало сиренью, жасмином, розами и еще чем-то необыкновенным. Может быть, он пытался хоть как-то, если не изменить, то исправить прошлое. Второй раз дедушка не женился.
Сохранилась фотография конца 50-х, на которой во время первомайской демонстрации впереди колонны демонстрантов идет дедушка в военном кителе с красным флагом в руках. Когда я смотрел на это фото, мне вспомнилась история апостола Петра, о ком сказано было: “Ты камень, скала, кремень”, но в какой-то момент допустившего слабость и затем всей жизнью своей доказывавший, что он все равно кремень, хоть и обычный человек.
Не все ветры проносились мимо, и я читал его письма моей маме, написанные им в начале 50-х годов, когда во время очередных чисток рядов и поисков врагов, его исключили или хотели исключить из партии. Меня поразило, как взрослый, состоявшийся человек пишет своей дочери, чтобы она не думала, что он враг, он не совершал ничего такого, он верит, что его восстановят, ведь ему уже позволили работать и дают зарплату столько-то рублей и столько-то копеек. Особенно меня удивило это точное количество копеек. Спустя какое-то время ситуация эта разрешилась, и дедушка остался коммунистом до своего последнего дня.
После смерти папы мы вернулись в Клинцы. И встречал нас, конечно, дедушка. Он так и остался суперменом, дочки звали его “папулиха”, а женщины все еще оглядывались и смотрели ему вслед. Помню, как-то вызвали мою маму в школу из-за какой-то моей шалости. Мамы не было, и пошел дедушка разговаривать с Марией Ивановной, моей классной руководительницей. После этого разговора, Марья Ивановна несколько раз вспоминала его и говорила мне о том, какой интересный мужчина мой дедушка.
Еще одно воспоминание из детства: как-то раз во двор постучали, и, открыв калитку, я увидел группу пионеров, примерно моих ровесников. Они спросили Исаака Григорьевича, отдали ему пионерский салют и пригласили его на встречу, на которой просили рассказать о каком-то продотряде, в котором состоял мой дедушка в дни своей молодости. Что эта была за история, я так и не узнал.
Не знаю, откуда у дедушки взялась правильная литературная речь. В семье долго сохранялась ныне утерянная тетрадь его стихов и фронтовые письма, очень грамотные. Мама вспоминала, что дедушка проверял ее школьные сочинения, хотя сам закончил только четыре класса в еврейской школе при синагоге. Он находил время играть со мной, ребенком, в шахматы. Дедушка никогда не ругался и был безусловным авторитетом не только для меня, но и, по-моему, для всех, кто только знал его. Помню, он очень хотел, чтобы я был на его семидесятилетнем юбилее, а так как я служил в то время в армии, то дедушка написал письмо начальнику политотдела части, в которой я служил, с просьбой отпустить меня на это торжество. Конечно, просьбу его никто выполнять не собирался, и мы встретились только после моей демобилизации. Сразу после армии я поехал не к маме, жившей тогда в Ленинграде, а вначале захотел встретиться с ним. И сейчас, много лет спустя, помню, как обнял моего любимого, крепкого, сильного деда. А когда мы вместе поехали в Ленинград, думаю, в этом была особая радость для него, приехать к дочке вместе со взрослым внуком, отслужившим армию. Уверен, он был горд этим, а как же иначе!
Последние годы дедушка болел, ему тяжело и даже невозможно было сохранять прежний уровень отношений с окружающим его миром. Но я не желаю помнить его слабым и беспомощным.
Дедушка, ты всегда в моем сердце, ты напоминаешь мне о том, что все проходит, и, странное дело, я помню тебя таким, каким я видеть тебя никак не мог. Молодым, приехавшим в город из деревни, полным сил и желания совершать чудеса в этом мире. Каким сложным он, этот мир, оказался, как трудно было выходить, прямо смотря в глаза, из разных невероятно запутанных ситуаций, сохраняя достоинство и саму жизнь. “Времена не выбирают, в них живут и умирают”, это, будто бы объясняет и оправдывает поступки и судьбы! Дедушка, ты прожил красивую, честную и сложную жизнь, полную событий радостных и трагических, в жилах твоих текла горячая кровь, заставляя сердце биться сильнее, а волнения и переживания делая глубже и часто трагичнее. Душевно сильному человеку часто дано выдерживать большие испытания, чем прочим, но ты ведь, конечно, кремень!
Прошло уже много лет с тех пор, как я в последний раз обнял тебя, мой дедушка, но я слышу твой голос, когда поют “Волховскую застольную”, вижу тебя, чисто выбритого, аккуратного и мужественного, стоящего впереди хора ветеранов и солирующего своим басом украинскую песню. Ты обдумываешь свой ход в шахматной партии, а я рассматриваю тебя. Я помню пластику твоих движений и твои морщины на крепкой загорелой шее. Я жалею, что не могу рассказать тебе о том, как сложилась моя жизнь. Для меня важно то, что ты сказал бы о ней, ведь я, как и ты, старался хоть немного переделать мир вокруг, сделать его чуть лучше. И для меня тоже настает время подвести итоги.