КОЛЬКА.
Сидим с Колькой в учительской – чай пьём. Я сегодня ночью дежурная – до утра.
- А сколько вам лет?
- Тридцать пять.
- Ну да, немало, - сочувствует он, моргая добрым глазом: злой прикрыт чёлкой.
- Скоро Новый год, - перевожу я тему.
- Да, я опять убегу, - спокойно обещает он.
Мне рассказывали, что Колька каждый Новый год совершает побег. Нагулявшись до утра, он приходит пьяный и спит. А потом – ничего: опять живёт себе и не балует.
- А зачем убегаешь? – не могу удержаться от глупого вопроса.
Колька, не мигая, смотрит в черноту за окном, словно пытаясь расплавить стекло взглядом.
- А скукотища здесь! Поели, подарки развернули, конфет нажрались – и всё! А в городе – гулянье до утра. Музыка. Шум. Люди.
- А правда, - спрашиваю я, - что вы на Вечном огне сосиски жарите? Нехорошо как-то…
- А что тут такого?
- Во-первых, это памятник, погибшим солдатам, стыдно его так использовать. Во-вторых, опасно. Мало ли какие бомжи…
Колька смеётся:
- Бомжи тоже люди. А огонь для того и вечный, чтобы погреться можно было.
Я виновато замолкаю, не зная, как объяснить детдомовскому ребёнку слово РОДИНА… Представляю, как волчонок Колька нарезает круги по городской площади – в детдомовской одёжке при сорокаградусном морозе. Ловит отзвуки веселья. Греется возле чужого счастья. Все вокруг с семьями. Смеются. Покупают сладости и горячее вино. Катаются с ледяных горок. Орут беззаботно и весело.
Пьяные мужики-дурни щедро наливают и Кольке. Новогодний салют призрачными звёздами восходит в небе и, не грея, тает над тайгой. Спрашиваю:
- Колька, ты кого-нибудь боишься?
- Директора, - незамедлительно отвечает он.
- Это почему?
- Ну так он же Афган прошёл, нервный стал. Если заорёт, так стыдно, что провалиться хочется - поясняет Колька. – Хорошо, что он чаще всего в своём кабинете сидит… Всегда бы сидел.
Я смеюсь:
- Ну, ты даёшь. Никому не веришь.
Колькин ворчливый голос становится злым.
- А кому верить? В прошлом году меня одна семья на выходные брала. Присматривались… Мамаша всякие вопросы задавала, как придурку. Папаша на дачу возил: огород копать.
- И что? – тороплю я.
- А ничего! – он сплёвывает на пол. Но, опомнившись, растирает ногой.
- Всего два раза матюгнулся. И одну вазочку разбил. Они хотят, чтобы меня можно было выключить, как пылесос, и в угол поставить.
Стекло сейчас точно расплавится от его взгляда.
- Тимку потом стали приглашать. Он же у нас нежный: поплакать может…
И, не прощаясь, засунув руки в карманы, независимо посвистывая, Колька уходит.
Я выглядываю в длинный коридор. Дежурная лампочка тускло освещает уходящую фигурку. Эхо от его свиста плывёт, становясь всё тише и тише.
Из дневника:
Вся светская жизнь Москвы и Петербурга кажется здесь нелепой. Евгений Онегин – лишним персонажем. А я-то думала привить детям культуру изысканной поэзии. Пушкинский слог донести… А здесь почитают Йи-бы-Ойку – филина и поклоняются Великому Небесному Лосю! Но почему-то в глубине души мне кажется, что Пушкину бы это понравилось…
Иллюстрация из интернета.
Продолжение на http://proza.ru/2021/06/23/560