Солнце висело прямо над машиной, термометр показывал +36, а от лежащей в багажнике подтекающей канистры по-прежнему несло бензином. В конце концов я не выдержал и, испытывая злость и досаду, заставил себя остановиться и вылить в бак остатки топлива. Затем тщательно упаковал ненадежную емкость в два полиэтиленовых мешка и поклялся больше никогда-никогда не брать с собой в дорогу запас бензина! Разве что в якутской тундре, да и то исключительно в случае самой крайней необходимости.
Вскоре я нагнал трёх человек, медленно бредущих по обочине трассы. Кроме полей, уходящих за горизонт и разделяемых лесополосами, здесь не было ничего – ни населённых пунктов, ни ферм, ни иных пристанищ. Я остановился на обочине и вылез из машины. Первым вышагивал высокий, внушительный старик в пыльном зимнем кожаном пальто до пят с разлохмаченным внизу подолом и кривых хромовых сапогах. Из-под глубоко надвинутой широкополой шляпы на массивные плечи спадали густые клубы седых волос. Поначалу я разглядел только длинную неаккуратную серую бороду, но вскоре проявилось хищное, породистое лицо с резко очерченными, глубокими морщинами. Весь его вид выражал угрюмую, даже какую-то устрашающую решимость. За стариком мелко семенила бабулька в ядовито-зеленом стеганом пуховике и в чем-то напоминающем валенки с криво обрезанными голенищами. На голове был платок из плотной темной ткани. Замыкал процессию худой сутулый мужчина в шапке, затертом пальто бурого цвета и в кроссовках, обмотанных строительным скотчем. Грязное от смеси пыли и пота изможденное лицо, заросшие клочковатой щетиной впалые щеки – ему можно было дать и тридцать лет, и все пятьдесят. На фоне знойного июльского полудня эта троица выглядела странно, даже нелепо.
– Далеко шагаете? – спросил я, когда они поравнялись с машиной.
– В Лавру, мил-человек, – ответила бабулька, поправляя платок, скрывающий лоб.
– Пешком?! – изумился я.
– А как ещё? Дорога к Господу должна быть тернистой.
– Давайте я вас подвезу, что ли. Далеко ведь!
Статный старик молча открыл переднюю дверь машины. Его попутчики тут же расположились сзади. Усевшись на водительское кресло, я почувствовал, что у меня отняли значительную часть пространства – плечо этого "Гендальфа" упиралось в моё, стесняя движения. Я подвинул свое сиденье вперёд, приглушил музыку и тронулся. Управлять машиной в таком положении было неудобно, но я решил потерпеть, ведь сказано же: "дорога должна быть тернистой".
– Давно идёте? И откуда?
– Давно идём. Из Дивеево, – голос у старика оказался низким и густым.
Я присвистнул.
– Ничего себе!
– Не свисти. Грех! – он недовольно посмотрел на меня из под полей своей огромной шляпы.
– Пусть это будет моим самым большим грехом в жизни, – попытался я пошутить и привычно потянулся за сигаретой. Его упреждающий взгляд, который я перехватил краем глаза, не предвещал ничего хорошего. Пришлось отказаться от своей затеи. Я выключил легкомысленную музыку и сосредоточился на дороге. Минут двадцать прошли в полном молчании. Несмотря на яркий полдень, в машине становилось все мрачнее и неуютнее.
– И когда вы вышли из Дивеево? – я попытался развеять гнетущую меня обстановку.
– Аккурат после Пасхи.
– Четыре месяца! – изумился я, посмотрев в зеркало заднего вида на ответившую на мой вопрос бабульку. Она была уже без платка и выглядела какой-то странно-восторженной, ее круглое, одутловатое, прямо-таки классическое лицо деревенской старушки выражало непонятную мне напряженную, какую-то вымученную радость.
– А где останавливались, как жили, чем питались?
– Боженька нас не оставляет. И людей добрых направит, и хлебушком не обделит. В монастырях останавливались, в сёлах на постой пускали.
– Нелегко, наверное, – я с сочувствием покачал головой.
– Ну что вы, нам жить радостно! Вот, в Лавру идём.
– К празднику или просто так, поклониться?
– К празднику.
– А что за праздник?
– Преображение Господа нашего, Иисуса Христа! – подал голос молчавший до этого третий пассажир. Он произнес это с такой укоризной, что я внутренне поёжился.
– Будете ко времени, – я смущенно кашлянул в кулак, испытывая неловкость из-за своего религиозного невежества. Старик снял шляпу и, не глядя, передал её назад. Бабулька приняла головной убор так благоговейно, словно это была корона. Похоже, он большая шишка!
– А ты? Чем живёшь? В бога веруешь? Крещёный? – я буквально почувствовал как тяжелый взгляд из-под густых бровей давит на мой висок.
– Крещёный.
– Веруешь? – строгий тон, которым был задан вопрос, вызвал у меня чувство легкой паники.
– Даже не знаю, как сказать.
Вообще-то с некоторых пор меня стали интересовать темы религиозных культов, но интуиция мне шепнула, что в этой компании лучше не умничать и держать при себе рассуждения о приверженности к агностицизму.
– Женат или в блуде живёшь? Дети есть? – вопросы звучали жёстко и отрывисто.
– Женат. И дети есть. Двое. Две девочки.
– Крещёные?
– Одна крещёная, вторая ещё нет.
– Худо.
Я промолчал.
– Венчан?
– Нет.
– В блуде живёшь!
Похоже, он поставил перед собой цель распять меня.
– Почему же блуд? Официальный брак, расписаны.
– Не венчаны, значит, в блуде! В храм ходите? Пост блюдёте? – старик с упоением забивал в меня гвозди.
– Жена иногда ходит. Я редко, по случаю… Работа, заботы, времени не хватает на всё.
– Всё – это наш Господь! – он широко перекрестился. То же самое сделали и его спутники. – Остальное – пустое, одна суета и грех!
– Но кушать ведь тоже надо. И детей кормить-поднимать… Вот у вас дети есть? – я посмотрел в зеркало на старушку. Подавшись вперед и вытянув шею, она жадно слушала наш диалог и выглядела помягче этого беспощадного праведника.
– Есть, хвала Господу нашему, Иисусу Христу! – бабулька перекрестилась. Перекрестились и оба её спутника.
– Но вы же заботились о них, пока они были маленькими?
– Они и сейчас маленькие.
– Да? А сколько вам лет, простите?
– Сорок два.
Я едва удержался, чтобы не переспросить. Вот те раз, да она младше меня на десять лет! И если она старушка, то кто тогда я?!
– Все мы дети Господа нашего. Он обо всех позаботится. Проси его и воздастся тебе! – слова старика были увесисты как капли ртути. Все трое опять перекрестились.
– Честно говоря, мне как-то неловко просить небеса о таких пустяках. Я здоровый мужик и на хлеб могу заработать и без обращения к высшим силам. Зачем их по пустякам тревожить? Вот если потребуется что-нибудь из того, что мне не под силу, то…
– Глупец! – я вздрогнул от свирепого рева, потрясшего машину, рефлекторно дернул рулем и перекинул ногу на педаль тормоза. Моих пассажиров качнуло так сильно, что я испугался за их здоровье – они запросто могли расшибить свои головы о боковые стекла.
– Глупец! Гордыня заела?! Грешишь смертно! Всё, что делается, делается лишь по его воле! Букашка на травинку не влезет без его благословления! А он со всех спросит! – бородатый оракул затряс внушительными кулаками. Старушка (или уже не старушка?) истово крестилась, ее сосед закрыл глаза и, сложив ладони перед собой, что-то шептал, покачиваясь взад-вперед. Я напряжённо думал, как мне разрядить обстановку. От нервного напряжения еще больше хотелось курить, но я, по-привычке протянув руку к пачке сигарет, опять отдёрнул её. В наступившей тишине резко прозвучал сигнал полученной СМС-ки. «Как ты там, пилигрим? Как дорога?»
Это от жены. Я, почти не глядя, набрал «Нормально. Еду. Скоро Киев» и нажал клавишу отправления сообщения.
– Бесовское изделие! – голос старика был полон строгой укоризны, и я опять почувствовал себя неисправимым грешником для которого черти в аду уже разогрели сковородку.
– А что делать? Как сейчас можно жить без таких штучек? – я тщетно пытался выкарабкаться из под незримого, но тягостного давления.
– Тыщи лет жили без них!
– Сейчас жизнь другая. И машины, и компьютеры, и мобильники. Без них сейчас невозможно. Мир на этом держится.
– Мир держится на Господе нашем Иисусе Христе! – старик широко и степенно перекрестился и огладил свою бороду. – Господь наш обо всём и обо всех заботится. Денно и нощно!
Перекрестились и сидящие сзади.
– Ну, я всё же светский человек. Да и работаю. Мне без этого никак, – попытался возразить я.
– Что значит, никак?!
– То и значит. Мне семью содержать надо, детей поднимать. А для этого надо работать и зарабатывать. Никто ничего не принесёт просто так. А кушать хочется! – я с трудом сдержал рвущееся наружу раздражение.
– Говорил уже тебе, повторяю, Господь наш обо всём позаботится. И каждому воздаст! – тон седого проповедника был внушителен и страшен.
– Ну, вот вы, например, чем кормитесь?
– А нам боженька помогает! – опять включилась восторженная бабулька. – То хлебушка подаст, то копеечку.
– Не на дороге же вы эту копеечку находите.
– Всяко бывает, – густо произнес старик. – И на дороге, случается, находим.
– Знаете, я как-то не готов положиться только на Небеса. На бога надейся, а сам не плошай, – произнёс я очередную банальность. Мне всё больше хотелось курить, но я понимал, что в машине это равносильно самоубийству, а останавливаться даже на пять минут не хотелось – времени и так было потеряно слишком много.
Меня уже здорово тяготили мои попутчики, и я напряжённо всматривался в редкие дорожные указатели, пытаясь разобраться, сколько осталось до Киева. В молчании пролетели ещё несколько десятков километров, но я был рад этой тишине и полностью сосредоточился на дороге. Наконец, мы въехали в Бровары, пригород украинской столицы. Я тихо обрадовался и бросил взгляд на указатель топлива. Оставалось треть бака. Не мешало бы заправиться, да и ноги размять. А вот и заправка!
– Сейчас быстро подзаправимся, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь и, остановившись у свободной колонки, вышел из машины. Ноги мои от длительного неудобного сидения затекли и я с трудом поковылял к кассе. Заплатив за бензин, четыре пачки сигарет и бутылку минералки, я вернулся к машине. Моих спутников в ней не было. Я напрягся, но вскоре выдохнул, убедившись, что барсетка с документами находится на положенном ей месте. Залив полный бак, отъехал от колонки и стал крутить головой, выглядывая паломников. Я увидел их громко спорящими на выезде с заправки. К моему изумлению, в фигуре «тихони», яростно размахивающего руками перед лицом вожака, не было ни грамма почтительности. Хотя чему удивляться - такой способен вывести из себя кого угодно.
– Ну что, едем дальше? – преувеличенно бодро спросил я, остановившись рядом с мгновенно замолчавшей троицей.
Старик неторопливо приблизился ко мне.
– Мы здесь останемся.
– Давайте я вас до Киева довезу, – я старался быть благородным до конца, – осталось совсем немного. Уж коль я вызвался вам помочь…
– Нет. Мы останемся здесь, – тоном, не допускающим возражений, повторил он и, встав спиной к своим «коллегам по вере», понизил голос, – а вот помочь ты можешь. Копеечки странствующим не найдётся? На хлебушек.
Я опешил от такой неприкрытой наглости этого раба божьего, но вслух возмутиться не посмел и, чертыхаясь про себя, полез за бумажником. В нем была только мелочь и тысячные купюры, что не укрылось от внимательного взгляда старика. Ссыпать монеты в его широко раскрытую ладонь уже было неловко и я с досадой потянул из кошелька тысячу рублей.
– Возьмите. И бог вам в помощь! – мне уже не терпелось уехать.
Он неуловимым движением засунул купюру куда-то внутрь пальто – ярый поборник добродетели явно не хотел, чтобы спутники были в курсе его манипуляций.
– Езжай с богом! – старик повернулся и пошёл к своим попутчикам.
– Спасибо за компанию!
Я бросил своё тело в машину, с облегчением отодвинул кресло в привычное положение и вырулил на дорогу, помахав им рукой. Прикурил и с наслаждением затянулся, глянув на циферблат. Однако! Я провел с этой святой троицей больше трёх часов! Результат – мучился без курева, неоднократно получил по голове за неправедную жизнь и в очередной раз добровольно и без пользы опустошил свой бюджет на внушительную сумму. А ведь старик с бабулькой оказались правы – они и на дороге денежку находят. Чудны дела Твои, Господи!
(Продолжение следует)