В этих заметках их автор, нисколько не претендуя на какие-то сногсшибательно новомодные и экстравагантные откровения, хотел бы, суммируя, в том числе, и свой немалый уже научно-преподавательский опыт, накопленный в разных аудиториях, затронуть некоторые аспекты философского творчества «короля философов» Бенедикта Спинозы (1632 – 1677), причем не просто в чисто историко-философском плане, но и в плане их значимости и непреходящей актуальности для современного философского образования, для формирования философской картины мира у нынешних молодых людей, по крайней мере, тех, чьим интересам в наш век тотального «бегства от мысли» не чужда философия. Тем более, что имеется и повод: в текущем (2017) году исполняется 385 лет со дня рождения мыслителя (24 ноября) и 340 лет со дня его смерти (21 февраля). Да и вопросы, которые он в своих исканиях ставил и пытался дать на них более или менее удовлетворительный и непротиворечивый ответ, еще и сегодня далеки от своего окончательного разрешения (если только они вообще будут когда-либо разрешены!). Посудите сами: сущность и атрибуты Бога, соотношение религиозного и философского подходов к пониманию Бога, проблема соотношения Бога и мира, проблема философского метода и языка и их взаимоотношения с методами и языками других наук, проблема возникновения единичных эмпирических вещей из всеобщей субстанции (то есть все та же, берущая свое начало со времен античности, вечная дихотомия единого и многого), проблема истины, сущность человека, свобода и необходимость как фундаментальные характеристики человеческого и социального бытия и их соотношение. Кто может заявить, что сегодня человечество настолько уж далеко продвинулось в осмыслении и понимании этих вечных и неизбывных характеристик, понятий и категорий, волнующих человека с тех самых пор, как он осознал себя Человеком?! И в этом смысле вклад в это дело Б. Спинозы, который, жил в эпоху бурных социальных потрясений, пропустил токи этих потрясений через себя, познал и горечь эмиграции, и преследования за свои убеждения, но никогда при этом не раболепствовал перед сильными мира сего, оставался, насколько это было возможно, самим собой, который синтезировал самые разные идейные и философские искания (от древних стоиков и неоплатонизма до картезианства), так вот, в этом смысле вклад в исследование всех этих проблем и тенденций нашего мыслителя был неоспорим, и многие его откровения и размышления конгениальны веку нынешнему. Вот он – магический ход часов в истории мысли, когда философ мыслит не под модусом Дня, но под атрибутом Вечности. Бенедикт Спиноза – человек эпохи барокко и философ барокко, порой парадоксальный, противоречивый, мятущийся, являющий собой попытку драматичного синтеза самых разных идей, которые он хочет примирить, сгармонизировать в рамках своей концепции. Он традиционно аттестуется как пантеист и рационалист. Он испытал влияние картезианства. Личность выдающаяся и очень одаренная. Это – философ, так сказать, в чистом, незамутненном, концентрированном виде, как Кант или Сократ, ну и, может быть, еще Гегель. Кстати, профессиональным философом он не был. На жизнь он зарабатывал тем, что шлифовал линзы для телескопов и очков. Никогда не пресмыкался перед сильными мира сего. Известен такой эпизод, что когда он писал свою «Этику», то к нему как раз во время работы над ней явился брат французского короля Людовика XIV и предложил ему 10 000 золотых талеров в обмен на одну «малость»: это произведение должно быть посвящено его царственному брату. Спиноза отказался, сопроводив свой отказ следующими словами, вошедшими в историю: «Передайте Его Величеству, что я свои сочинения посвящаю не людям, не королям, но одной только истине». Да, «король философов» отнюдь не стремился быть философом королей. Если верить его биографам, то он любил смотреть, как пауки пожирают друг друга в банке, видя в этом аналог существования в человеческом мире. Так же и люди пожирают друг друга ради денег, почестей, власти, признания, славы. Они готовы ради этого на любую подлость, любое предательство, готовы переступить через штабеля трупов, причинить любое зло ближнему своему.
Кстати, скажем предварительно несколько слов о пантеизме Спинозы. Вообще, сегодня представляется, что абсолютно чистого, так сказать, незамутненного пантеизма в истории мысли никогда, в общем- то, не было. Речь может идти не о радикальном совпадении Бога и мира, не об их полном тождестве и неразличимости, а о том, что в мире есть некие точки иерофании, где концентрация Божественного дана в предельно возможном по своей интенсивности виде, где уровень консубстанциональности = единосущности Бога и мира достигает наибольших значений. И вот, воздействуя на эти точки (а это может быть и душа человека, но не всякого, разумеется, а стремящегося к святости и совершенству), Абсолют через них оказывает воздействие и на все мироздание. Так вот после этих замечаний отметим, что спинозоистский пантеизм, пожалуй, несколько выпадает из этой тенденции, является одним из наиболее радикальных, тотальных вариантов этого течения в философии, но при этом даже и у Спинозы полного тождества Бога и мира нет, Бог у него хоть и стремится к слиянию с миром, но, тем не менее, отличен от мира, о чем свидетельствует до конца так и неразрешенное мыслителем в рамках своей системы противоречие между Субстанцией = Богом и модусами = материальным миром. Соотношение «природы творящей» и «природы сотворенной» осталось не вполне проясненным: как Субстанция = Бог творит модусы = единичные вещи, диаметрально противоположные по своим характеристикам Абсолюту?!
Ну а теперь коснемся основоположений онтологии Б. Спинозы. Он в рамках своего радикального пантеизма выдвинул учение об одной единственной субстанции, которая совпадает с Богом и природой. Субстанция – это Бог, первооснова, причина, основание всего. Субстанция охватывает собой все, она тотальна, в ней растворяется все многообразие вещей и процессов в мире. Поэтому, когда, например, Спинозу упрекали в атеизме, в том, что у него, дескать, слишком мало говорится о Боге, а все больше об одной лишь природе, то Гегель, возражая этим критикам, заявлял, что, напротив, у Спинозы слишком много Бога! Немецкий философ писал по этому поводу, что на самом – то деле «Спиноза противопоставляет друг другу не бога и природу, а мышление и протяжение, бог же есть их единство; он – не одно из них, а абсолютная субстанция, в которой, наоборот, исчезла ограниченность субъективности мышления и природности. Те, которые возражают против Спинозы, таким образом, делают вид, что они очень интересуются богом, но на самом деле этим противникам Спинозы важно отстоять существование не бога, а конечного – отстоять самих себя» (подчеркнуто мной – А. К). [3, с. 365]. В приписываемом ему атеизме, согласно Гегелю, Спиноза никоим образом не повинен, ибо «точка зрения людей, признающих произвол своих желаний, свое тщеславие, конечные вещи природы последней инстанцией и для которых в их представлении мир обладает непрекращающимся существованием, не есть точка зрения Спинозы, для которого богом является единственно только субстанция, а мир, напротив, есть состояние или модус этой субстанции». [3, с. 365]. И далее, отвечая критикам спинозизма, Г. Гегель заявляет с присущей ему проницательностью, что не о Боге беспокоятся они, ибо природа и отдельный человек как раз упразднены в спинозианском Боге = Субстанции, и «обвиняющие Спинозу не могут простить ему того, что они суть ничто. Те, которые так его чернят, хотят, следовательно, сохранить не бога, а конечное, мирское; они сердятся на него за свою гибель и гибель мира» (подчеркнуто мной – А. К.). [3, с. 366]. Субстанция, если далее говорить о ней, обладает бесконечным многообразием атрибутов – вечных, коренных, неотъемлемых свойств. Но мы знаем из них только два – протяженность и мышление. Субстанция обладает также модусами. Модусы – это мир эмпирических, единичных, смертных, конечных вещей. Есть модусы разума и модусы пространства. Субстанция не является субстратом, тем из чего состоят вещи. Субстанция – это основание, подпорка бытия. Итак, формула Спинозы такова: Бог = Субстанция = Природа. Основной атрибут Бога – способность творить. Бог – творящая природа, Natura naturans. А модусы – это сотворенная природа, Natura naturata. Бог есть Causa sui – причина самой себя. Бог – это имманентная причина всех вещей, а не действующая извне. Бог и вещи неотделимы, но при этом они различимы. Так ведь можно же сказать, что разум и сами мысли далеко не тождественны. Бог Спинозы обладает актуальной бесконечностью, он вечен и вне времени, он не меняется. Бог бестелесен. Пространство и телесность мыслятся как отделенные друг от друга сущности. Бог лишен антропных черт, в этом - отличие спинозоистского Бога от Бога Святого Писания. Бог обладает только атрибутами, в том числе протяженностью и разумом. Все чувства, аффекты и так далее есть модусы разума и не могут принадлежать Богу. Бога нельзя определить и описать традиционными методами. Любая определенность есть ограниченность. Что – то утверждая, мы тем самым определяем границы бытия данного объекта. Но ведь Бог – во всем , у него нет границ. Бог – не эмпирическая вещь. Говоря о спинозианском Боге = Субстанции, Гегель видит его недостаток в том, что в нем нет «никакой жизни, духовности и деятельности… есть только неподвижная субстанция, но еще нет духа; мы в ней не находимся у себя… Субстанция остается неподвижной, окаменелой, лишена … истекания…». [3, с. 370-371]. Далее великий мыслитель еще указывает, что у Спинозы все особенное, единичное оказывается лишь видоизменением абсолютной субстанции, и все особенное = единичное лишается своей особенности и определенности и бросается обратно в топку абсолюта, в эту единую и абсолютную субстанцию, в которой оно исчезает, в которой гибнет всякая самостоятельная жизнь. В этом, по Гегелю (а не в том, что у него, якобы, слишком мало Бога!) состоит главная философская неудовлетворительность учения Спинозы. [3, с. 370-371]. За это же он будет и критиковать учение Шеллинга, абсолют коего «подобен ночи, в которой все кошки серы», в котором гасится всякая единичность. (В скобках почтем необходимым заметить, что Шеллинг, кстати, явно имея в виду систему Спинозы, тоже очень сильно сомневался «можно ли имя «Бог» применить и к мертвой, неподвижной, раздумывающей в слепой необходимости о своих собственных определениях субстанции»?! [10, c. 337]. Ответ философа был отрицательным. Спиноза, согласно Шеллингу, выставив свою Субстанцию в качестве Бога, положив ее равной Богу, так и не смог обосновать это с точки зрения истинной метафизики и истинной философии. Он не мог показать, как она = Субстанция является Богом в действительности. Да, говорит Шеллинг, Спиноза пришел к глубочайшему основанию всей позитивной философии, однако его ошибкой являлось то, что он не сумел двинуться от него дальше. [10, c. 337). Двинуться дальше = значит показать, как Субстанция есть Бог не в понятии, не в абстракции, а в живой, конкретной действительности. Но, справедливости ради, заметим, что этого не смогли до конца показать ни Шеллинг, ни Гегель, хотя оба они посвятили вопросам философского обоснования Бога глубокие непреходящей значимости сочинения).
Но, заметим к слову уж теперь мы, за это же самое (!), за невнимание к «дурной единичности», которая без остатка растворяется в лоне Абсолютной Идеи, Абсолютного Духа, бросается в его бездонную топку, за тезис о возможности пожертвовать единичным ради торжества Всеобщего = Абсолюта будут критиковать и самого Гегеля его оппоненты и противники. Весь вопрос в том, насколько добросовестно и правильно они его поняли?! Есть ведь и другие оценки, так И. Ильин трактует философию Гегеля как «учение о конкретности Бога и человека». Но, мы несколько уклонились от основной темы нашего здесь изложения. Поэтому, как говорится, – назад к Спинозе!
Так вот далее, заметим, что Спиноза много рассуждает о необходимости и свободе, их соотношении. Бог свободен, но при этом подчинен своей же собственной необходимости. Свободен Он в том смысле, что над ним ничто не довлеет. Человек не свободен, но ведь мы указали выше, что и в Боге свобода и необходимость сливаются в одно единое целое. Бог тоже не свободен от своей собственной сущности!
Мир создан лишь тем способом, каким он мог быть создан при помощи двух атрибутов – протяженности и разума. Но возможно, что есть и другие миры, созданные с помощью иных атрибутов, нам неизвестных. Это все полностью вписывается в понимание бесконечности Бога. Многообразие мира ограничено. Хотя в мире и существует бесконечное число изменений, но облик мира в целом все один и тот же. Есть некий круговорот изменений. Так как мир произведен из единого начала ( Субстанция = Бог = Природа), то он есть единство, организм. Мир далее есть система. Его нельзя разложить на простейшие элементы так, чтобы они не несли бы в себе отпечатка всей целостности, не отражали бы целого. По сути, здесь – предвосхищение принципа фрактала!
Теперь обратимся к проблеме сознания и познания у Спинозы. Человек – это соединение двух взаимодействующих эмпирических субстанций. Душа человека состоит из разных идей и состояний = модусов разума. Разум – это единство неизменности и изменчивости. Он неизменен как проявление субстанции, но он изменчив благодаря мыслительной деятельности человека. Разум способен к развитию. Если бы развития разума не было, то познание было бы просто невозможно. Скептики, кстати, тоже говорили, что познание невозможно, ибо любое высказывание требует обоснования, проверки и так далее до бесконечности, но ведь с чего – то надо начинать.
Три вида познания выделяет Спиноза:
------ с помощью органов чувств мы создаем неполное знание о мире, выражая его в универсальных понятиях = понятиях обыденного знания;
------- дедуктивный логический вывод – здесь разум лишен субъективности, знание здесь абсолютно достоверно. Человек здесь – духовный автомат, вырабатывающий знания;
------- интуитивное познание – первичные идеи, исходя из которых, получается дальнейший материал науки: они могут обеспечить непосредственное усмотрение истины с помощью света разума. Эти знания = истины обнаруживают сами себя и обнаруживают ложь.
Первый уровень здесь из вышеперечисленных – это донаучное знание.
Наука же, по Спинозе, обладает особым гносеологическим статусом и отличается от других ненаучных типов познания. Неопозитивисты сегодня эту идею несколько подкорректировали. Они показали, что, по их мнению, нет резкой и непроходимой демаркационной линии между научным и другими типами познания, что они могут дополнять друг друга, взаимопроникать друг в друга, быть комплементарными друг по отношению к другу. Но, однако, вернемся к Б. Спинозе. Идеал научности для него – это начала евклидовой геометрии, в том числе и для гуманитарного знания = философии. Недаром и неслучайно, его основной труд 1663 года носит название «Этика, доказанная в геометрическом порядке». Истина – это особый порядок, строй идей в голове познающего субъекта (ordo idearum), который полностью изоморфен, в точности соответствует порядку и строю вещей в мире ( ordo rerum). Так как мир – это система, то и истина тоже системна. Смысл каждого утверждения связан со всем остальным содержанием системы. Кстати, и здесь можно указать, что в этих своих размышлениях Спиноза обгонял свое время. Ведь идея о концептуальной нагруженности отдельных единиц знания характерна для современной философии науки = постпозитивизма, но предвосхитил ее во – многом Б. Спиноза. Он же указывал, что нет принципиальной разницы между истиной и заблуждением. Заблуждение – это неполная истина. То есть рассматривается диалектика соотношения абсолютного и относительного в истине. Спиноза выдвинул идею познания с точки зрения вечности. Это есть тот предел, к коему стремилось бы человеческое знание, если б у человека была в запасе целая вечность. Если б не смерть, не ее равнодушное, всепоглощающее и неотвратимое шествие, то человек узнал бы рано или поздно все обо всем. Многообразие мира ограничено необходимостью. Так как мир – это единство, идущее из одного источника ( Субстанция = Бог = Природа), то принципы познания должны быть одинаковыми, универсальными, независимыми от объекта. И еще раз подчеркнем, что Спиноза формулирует первые представления о методологии гуманитарного знания. Он говорит: надо попытаться познать человека бесстрастно ( «Я пришел в этот мир не смеяться, не плакать, не завидовать, не ненавидеть, не проклинать, но понимать»). И именно отсюда вытекает, что его «Этика» (говорили мы уже выше об этом) напоминает геометрический или математический трактат по своей структуре.
Теперь сделаем несколько замечаний по поводу антропологии Спинозы. Антропология его натуралистическая. Человек – это двуединство, единство двух модусов – телесности и разума. Разум – это изначальное и неизменное свойство человека. Но разум же при этом формируется и своей собственной познавательной активностью. В разуме есть понятие свободной воли. Оно универсально. Человек не знает себя и своих отношений с миром. Ему кажется, что некоторый выбор он производит свободно. Но это – опасная иллюзия. На самом же деле, человек пребывает в рабстве у своих собственных аффектов. Кто вооружен наукой, тот понимает, что он – лишь звено в цепи всеобщей необходимости. При помощи разума аффекты просветляются. Выбор человека может быть разумно обоснован. При помощи разума человек может добровольно подчиниться необходимости, принять ее. Спиноза рассуждает о религии. Он здесь находит, что для населения полезно, если нравственным нормам придать сакральный характер, а сделать это может и должна религия. Для нравственности нужна интеллектуальная страсть, любовь к Богу. Одного отстраненного разума здесь мало.
Спиноза говорит о том, что никакая вещь сама по себе не ценна для нас. Но люди среди разных вещей, в качестве основных ценностей выбирают удовольствие, богатство и почести. Но это – фикция, и у всего этого есть оборотная сторона. Удовольствие ведет к опустошению, богатство – к скуке и пресыщению, почести – душа на потребу толпе. Эти все ценности могут менять свою окраску в зависимости от того, что мы под ними и за ними воспринимаем. Если они самодовлеют и есть самоцель – это зло, а если они есть средство для достижения более высокого блага, то они – несомненное добро. А вообще, высшее благо человека – это сам же человек, но не любой, а стремящийся к совершенству.
Что касается социально – политических идей Спинозы, то он выделяет два типа состояний и отношений между людьми: 1) общественное состояние = люди относятся друг к другу как люди и 2) гражданское состояние = люди относятся друг к другу как граждане в рамках государства. Основная функция государства – это защита свободы граждан. Должны быть обеспечены свобода и равенство всех перед законом, свобода мысли и слова. Человек должен ограничивать свободу действия, но ни в коем случае – свободу мышления. Она должна неукоснительно соблюдаться. Без этого нет свободной и самоценной, творческой личности. Свобода мысли – это залог и условие совершенствования человека.
Итак, еще раз суммируем все нами сказанное о Б. Спинозе – этом «короле философов», как его недаром иногда называли:
1) Спиноза – пантеист и рационалист. Он – монист, признает наличие в мире одной единственной субстанции, совпадающей с Богом и природой. Бог и природа отождествляются через субстанцию. Иная субстанция, чем Бог, не может ни быть, ни быть понятой. Он преодолел дуализм Декарта. Гегель, например, при этом заявлял, что учение Спинозы – это объективация философии Декарта в форме абсолютной истины.
2) Пытался создать язык философии на базе математико – геометрического языка. Но вот насколько это было удачно и оправданно – это вопрос. У философии все – таки не может быть языка геометрии, у нее свой особый, специфический язык, несводимый к языку никаких частных наук. На это обращал внимание еще Г. Гегель, подчеркнувший, что «математический метод считается за его очевидность более превосходным, чем все другие, и естественно, что пробуждающееся самостоятельное знание сначала набредает на эту форму, в которой оно видело такой блестящий пример. Этот метод, однако, не годится для спекулятивного содержания и уместен лишь в конечных науках рассудка». И более того, «на самом деле этот метод является основным недостатком всей спинозовской точки зрения. В этом методе совершенно неправильно поняты природа философского знания и его предмет, ибо математическое познание и метод есть лишь формальное познание и, следовательно, совершенно неподходящи для философии. Математическое познание дает доказательство на существующем предмете как таковом, а вовсе не на предмете, постигнутом в понятии; ему всецело недостает понятия, содержанием же философии служит понятие и постигнутое в понятии» (подчеркнуто мной – А. К.). [3, c. 367]. Кстати, эти гегелевские замечания абсолютно справедливы применительно не только к геометризму, но и к физикализму, биологизму, социологизму, психологизму, физиологизму, коль скоро таковые хотят сделать неким единственным и ведущим методом философского знания, игнорируя особую специфику философского постижения мира, требующую и особого именно философского языка. Впрочем, Спинозу и здесь можно понять: 17 век был эпохой расцвета механики, алгебры, геометрии, физики. Методы их тогда многим казались непреложными константами во всех областях познания и бытия, своего рода нитью Ариадны, потянув за которую можно прийти к познанию последних оснований и закономерностей, последних рубежей мира. Уверенность в их всемогуществе проникла и в философию. Б. Спиноза был сыном своего времени, и магия этих наук, обаяние их повлияли и на него. Да и не на него только лишь одного – достаточно вспомнить социальный геометризм Гоббса и геометрико – механицизм Декарта. Но, однако, справедливо критикуя известную ограниченность математико-геометрического метода Спинозы, здесь очень важно объективности и полноты картины ради иметь в виду еще одно значимое обстоятельство. На него обратил внимание К. А. Сергеев, разъяснивший, что геометризм и математизм Спинозы – это не просто дань моде, не просто желание слиться с научно-идеологическим мейнстримом своего времени, что Б. Спиноза жил в такую эпоху, когда «мышление оказывается органически сплетенным с математическим потому, что в свободном поиске истины исключаются всякие внешние авторитеты, любые канонизированные тексты, ссылки на привычный опыт восприятия: для свободно осуществляемого познания опорой может быть только автономный опыт испытания чувственно-разумной восприимчивости того, что может обнаружить себя в качестве несомненного основания или принципа подлинно научного постижения истины. Поиск несомненных постулатов, аксиом или основополагающих дефиниций – в этом суть математического мышления… предвосхищающее мышление, поскольку оно ориентировано на постоянное выдвижение гипотез и тем самым на экспериментирование, является по сути своей постулирующим, то есть математическим. Математический характер мышления, присущий философии и науке Нового времени, заключал в себе ярко выраженное мировоззренческое содержание. В горизонте свободного постижения истины речь шла о поиске несомненных оснований, или принципов, автономного мышления, определяющих для него сферу и задающих ему направление поиска». [8, c. 117]. Так что для Спинозы «математическое выступало в качестве модели свободного поиска несомненных дефиниций, аксиом или принципов, которые получали ранг несомненных основоположений, поэтому последовательное развертывание их составляло задачу построения соответствующих философских систем». [8, c. 118]. К. А. Сергеев указывает (и это важно! – nota bene), что «само стремление обнаруживать и утверждать принципы, которые в силу их несомненности и предельно общей определенности оказываются исходными для последующего развертывания универсума рассуждения, само по себе такое стремление присуще как раз математическому постижению. Причем математическому не в узком смысле использования специальных вычислительных процедур или разного рода методик измерения, а в том более широком смысле, что на основе четко определяемых исходных положений, или аксиом, мы можем как бы заранее, сугубо умопостигаемым, так сказать, образом, задавать меру для всей сферы познаваемого и на основе этой меры выяснять какие угодно соизмеримости, тем самым все исчислять и предвосхищающим способом рассчитывать. Математическое в этом смысле выступает в качестве модели реализации свободного исследовательского предприятия, свободного познавательного начинания, в качестве образца сугубо автономного мышления, осуществляющего себя в последовательно-систематическом развертывании установленных им самим основоположений. Оно в этом смысле не сводится к сугубо количественному измерению или к разного рода абстрактно-знаковым, комбинаторно-цифровым вычислениям; другими словами, оно не есть вычислительная механика или буквенно-цифровое программирование». [8, c. 121-122]. И далее: «В горизонте математического мы как бы сами по себе, как бы в сфере возможного, которое открыто полностью для наших деятельностно-познавательных способностей; в этой сфере осуществляется, а нами постигается вся присущая миру интеллигибельность». [8, c. 124]. Мы неслучайно привели эти обширные выкладки из рассуждений известного нашего современного философа. Они, как мы полагаем, позволят лучше понять и осмыслить тот самый математико-геометризм Б. Спинозы, глубинные основания, корни его.
3) Он – детерминист. Мир модусов живет по законам необходимости. Там господствуют однозначные, однолинейные, причинно – следственные отношения. Детерминизм он проповедует даже в духовной жизни. Случайность им отрицается. Люди измыслили случай для оправдания своего невежества и неразумения.
4) Свобода для человека есть познанная необходимость. Человек – это разумный модус, и как таковой он стремится к свободе. Но для того, чтобы достигнуть большей степени этой свободы, нужно было познать необходимость в лице законов Субстанции – Природы – Бога. Познав связь вещей и подчинив аффекты разуму, человек может вполне добровольно подчиниться необходимости, а это то и есть свобода. Как указывает Д. Джентиле, интенция размышлений Спинозы в данном случае сводится к признанию того факта, что «глубокое познание истины и есть тот самый моральный процесс, где человек освобождается от страстей, обретает свободу и возвращается к Богу с любовью, которая является пониманием». [4, c. 108]. ( Но, в скобках заметим здесь мы, тот же Джентиле энергично критикует систему Спинозы, ибо она, по мнению итальянского мыслителя, устраняет и субъект, и Бога, а значит, делает невозможной и осуществление свободы. Вот что он пишет: «Есть природа – и нет субъекта: его нет в системе реальности, которая, в силу этого, - натуралистическая система. А значит, нет и свободы, хотя все Спинозово построение смотрит на свободу как на главную цель, которой должно достичь. Будучи натурализмом, а не пантеизмом, философия Спинозы вместо того, чтобы дать нам совершенно божественную реальность, вычеркивает божественное из мира, потому что упраздняет в нем субъект, дух, человека, который бы имел в себе силу познать или выявить Бога». [4, c. 335-336]. Результат этих построений – «мысль субъекта, который, поместив себя вне реальности, остался вне ее навсегда». [4, c.336]. Сравните это с приведенными выше рассуждениями Гегеля о том, что отдельный человек, субъект упразднен в спинозианской субстанции, растворен в ней, что единичность бросается в топку Абсолюта. Однако тот же Джентиле, критикуя спинозоизм в ряде существенных аспектов, тем не менее, признает, что величие Б. Спинозы как подлинного философа заключается в том, что он стремился «подняться от множественного к Единому, в глубину ума и за пределы ума, в место, где последний соединяется с бытием» [4, c.360], именно в этом – величие его монизма, и даже «когда Лейбниц посредством своего учения о монадах пытается освободиться от тесных объятий этого фундаментального Единства, в котором забаррикадировался Спиноза, удается ли ему избежать логической необходимости высшей Монады, которая является монадой монад, центром объединения и общим источником жизни бесконечных монад?» [4, c.360] - вопрошает Д Джентиле. И, действительно, можно спорить, насколько плюралистична система Лейбница, не является ли она по существу своему моноплюрализмом? Мы рассуждали об этом в своих статьях. Например – «Опыт изложения философии Г. В. Лейбница в студенческой аудитории 21 века», Credo Hew, № 1 (85), 2016. [5, c. 15-34]. Ведь сущность и стихия подлинной философии – за толщей множественности отыскать и обосновать некое Единство, эту множественность продуцирующее, скрепляющее, цементирующее, из хаоса и ошеломляющего многообразия рождающее кристаллические структуры некоего Порядка и являющееся гарантом этого Порядка). Противоположность необходимости – вовсе не свобода, а произвол. Надо познать необходимость и претворить ее в своей деятельности. Но здесь возникает вопрос: насколько вообще возможен и жизнеспособен такой человек, каленым железом выжегший в себе все страсти и эмоции, не плачущий, не смеющийся, не проклинающий, не завидующий, но только познающий?! Это же – чистый духовный автомат, познающая, мыслящая машина. Думается, что без эмоций, страстей подлинный, целостный человек невозможен. Ведь и познание ценностно и эмоционально окрашено. Оно приносит радость, гордость, удовлетворение, наслаждение. Человек без эмоций, без аффектов – частичен, ущербен, и вряд ли он вообще возможен. Другое дело, что аффекты нужно дисциплинировать, держать под контролем разума, минимизировать их, чтобы они не подавляли и не затрудняли работу мысли, но полностью изгнать их, освободиться от них вряд ли осуществимо. Вероятно, что и сам мыслитель это внутренне понимал.
5) Спинозоистский «Теологическо – политический» трактат – это первая в истории Нового времени попытка дать критику «Ветхого Завета».
6) Спиноза – сторонник демократии, либерализма и правового государства. Он пишет о том, что людей надо вести так, чтобы им представлялось, что они не ведомы, а живут по своей воле, решают дела свободно, чтобы они были удерживаемы в узде только лишь угрозой лишения свободы. В мире нет ничего более ценного, нежели чем человек, живущий по законам разума и свободы! Только свободный человек истинно нравственен и законопослушен, только он – подлинный патриот.
7) Спиноза повлиял на Гегеля. Многие исследователи находят, что идеализм Гегеля вырос из соединения идей Спинозы и Фихте. Из этого синтеза родилось гегельянское учение об Абсолютной Идее. И. Гете заявлял, что Спиноза был той самой личностью, которая оказала наиболее сильное влияние на его мировоззрение. Бесспорно его влияние и на Шеллинга, под обаянием его идей находился и великий физик 20 столетия Альберт Эйнштейн, который демонстрировал именно спинозистское понимание Бога, как некую мировую гармонию, цепь взаимосвязанных законов природы, регулирующих процессы мироздания.
Вообще, оценивая спинозоизм, следует иметь в виду, что Спинозу нельзя классифицировать стопроцентно однозначно. У него прорастали разные тенденции в его философии, и каждый в его учении видел то, что хотел. (Вот для иллюстрации этой мысли в скобках телеграфно кратко отметим, что, скажем, не так давно, в конце 20 века у нас творчество Спинозы могло интерпретироваться весьма по-разному в зависимости от мировоззренческой ориентации исследователя. В. В. Соколов, к примеру, решительно и энергично подчеркивал у Спинозы «могучую и глубокую систему пантеистическо-натуралистической метафизики», «отказ от любых истолкований Бога в качестве личности, творящей мир», обращал внимание на то, что Спиноза «всегда дезантропоморфизирует понятие Бога, последовательно лишает его человеческих черт», что «пантеистически трактуемый, безличный Бог, всегда выражающий глубинное единство мира природы, приобретает у автора «Этики» последовательное осмысление в качестве актуальной, завершенной бесконечности». [9, c. 499, 537, 538]. То есть Соколов подчеркивает в первую очередь деистически-пантеистические, антикреационистские тенденции в философии Спинозы. А отсюда недалеко и до материализма и атеизма! Но вот, к примеру, В. П. Лега (религиозно ориентированный историк философии) с такими оценками, напротив, не согласен. Он подчеркивает, что Бог для Спинозы – это реальность, что «свое учение Спиноза считал истинно религиозным, соответствующим правильному пониманию Бога», что «Спиноза тесно связан с религиозно-философской традицией», и что он, в итоге, является «философом скорее религиозным, чем материалистическим». [7, c. 56, 58]. Очевидно, что сам концепт спинозоистского Бога трактуется этими исследователями весьма различно, с разными акцентуациями и коннотациями. Все же у Соколова преобладает научно-материалистический и рационалистский уклон, а у Лега – теологический, богословский. Очевидно, сам мыслитель дает основание для столь разных трактовок). В связи с оценкой его творчества возникают некоторые вопросы: насколько свободен и волен мыслитель в эпоху господства определенного течения свободно излагать свои мысли? Насколько, в какой мере мыслитель зависит от господствующей идеологии и «объяснительных идолов эпохи», от социума, в котором он живет? Мог ли Спиноза в своей философии вообще обойтись без понятия Бога? И вот здесь еще и еще раз (!) встает вопрос о том, что такое Бог у Спинозы, каким содержанием мыслитель наполняет этот концепт. Об этом мы уже достаточно рассуждали выше, но можно и еще подкрепить эти наши рассуждения размышлениями Карен Армстронг, которая, например, со страниц своей книги декларирует и доказывает, что для Спинозы Бог был просто принципом упорядоченности, суммой всех извечных законов бытия. Бог – сущность материальная, тождественная и равнозначная царящему во вселенной порядку. Поскольку Бог имманентно присутствует во всем сущем – как материально, так и духовно, - Его можно определить как Закон, властвующий над бытием всех вещей. Рассуждения о деятельности Бога во вселенной – это просто лишь один из способов описания математических и причинно – следственных принципов мироустройства. Это было полное отрицание трансцендентности Бога. Он полностью имманентен миру. Хотя доктрина Спинозы и выглядит суховатой, но, продолжает К. Армстронг, самому философу этот Бог внушал поистине мистический трепет. Как совокупность всех законов бытия, его Бог был высшим совершенством, приводящим сущее к единству и гармонии. Созерцая деятельность своего мышления, люди раскрывают себя вечному и бесконечному бытию Бога, чьи деяния совершаются в их собственных душах. То счастье, каковое нам даруют знания, равнозначно любви к Богу, который является не бесконечным объектом мышления, но причиной и первоосновой самой мысли, то есть пребывает в тесном единстве с бытием каждого человека. Этот Бог доступен всему человечеству, а единственная Его «Тора» - это предвечные законы природы. Спиноза совместил метафизику с современной ему наукой. Его Бог неотделим от всей реальности. К. Армстронг согласна с тем, что это – радикальный пантеизм. [2, 344-345].
(В скобках позволим себе далее заметить, что вопрос о том, может ли философия и не только спинозоистская вообще обойтись без идеи Бога, весьма интересен и поучителен. Интересные, к примеру, соображения на сей счет высказал С. Н. Кочеров в своей статье «Должна ли философия отказаться от идеи Бога?» [6, c. 158-165]. Телеграфно кратко вывод исследователя таков: главной его (= Бога) «онтологической функцией» в философском измерении оказывается не творческо-порождающая сила и не роль верховного отца и судьи человечества. Бог проявляется в закономерной гармонии бытия, выражая умопостигаемое единство нашего мира. С философской точки зрения, он может быть представлен как понятие, характеризующее «ноосферу», определяющее «меру разума» того мира, в котором мы живем. Такой Бог ближе к Логосу Гераклита и к Нусу Анаксагора. В науке же такой Бог может быть осмыслен, скорее всего, как универсальный принцип строения Вселенной, содержащий ответы на все фундаментальные вопросы, связанные с ее возникновением, функционированием и развитием. Также Бог может выражать формулу, позволяющую понять корреляцию процессов, описываемых Стандартной моделью, с гравитацией. Бог, понимаемый таким образом, вполне имеет право остаться в качестве неотъемлемого философского концепта). Встает также в связи с творчеством Спинозы проблема аутентичного проникновения в замыслы философа.
Одно несомненно: этот шлифовальщик линз дал фору многим так называемым «профессиональным» философам. Его пример свидетельствует о том, что философ – это не тот, кто бьет себя в грудь и говорит и кричит со всех крыш, что он философ. А философ – это тот, кто действительно наделен даром философского проникновения в сущность вещей, даром философского обобщения, философского именно видения мира. Это – не профессия, не должность, но это - особое состояние души, особый внутренний мир. Как говаривал Элеат: есть подлинное Бытие, а есть то, что имеет лишь вид бытия. Так и многие официальные, титулованные философы имеет лишь вид философа, часто претенциозный и напыщенный, на деле являясь лишь «попугаями общих истин». Вспоминается Шеллинг, горько заметивший однажды, что берет оторопь, когда задумаешься над тем, «сколь многие потерпели крушение в этом полном подводных камней море, сколько людей без всякого призвания к философии потратило лучшие годы своей жизни на бесплодное и бессмысленное домогание философии, опустошив свой внутренний мир» [10, c. 42] и оставив после себя лишь «обветшалые надгробия» ныне никому ненужных систем. Так вот Спиноза был философом не по должности, а по своей глубинной, внутренней человеческой сути. Философское мышление было особой субстанцией, эфиром, средой, куда он был безраздельно погружен. Философия была тем воздухом, которым он дышал. Кто – то из великих однажды высказался в том плане, что настоящий композитор – это не тот, кто пишет музыку, а это – тот, кто не может не писать. Так вот, если перефразировать, и Спиноза именно потому был настоящим философом, что он не просто философствовал и писал глубокие трактаты, а он не мог не философствовать, это – была его глубокая и неистребимая потребность, это – была его жизнь. Он был крупнейшим умом своей эпохи. Георг Гегель даже утверждал, что «мышление необходимо должно было стать на точку зрения спинозизма. Быть спинозистом – это существенное начало всякого философствования. Ибо, как мы видели, когда начинают философствовать, душа должна сначала купаться в этом эфире единой субстанции, в которой все, что мы раньше считали истинным, исчезло. Это отрицание всего особенного, к которому раз должен был прийти каждый философ, есть освобождение духа и его абсолютная основа… величие склада мыслей Спинозы состоит в том, что он мог отказаться от всего определенного, особенного и держаться лишь единого, почитать лишь это единое» (подчеркнуто мной – А. К.). [3, c. 347-348]. Вот в чем, по мнению Гегеля, величайший урок для истории мысли, преподанный «королем философов», как иногда именуют Спинозу. Вот почему, по Гегелю, ни один подлинный философ не может пройти мимо размышлений и прозрений Бенедикта Спинозы – шлифовальщика линз по профессии, но философа по складу жизни и складу духа, по своему отношению к миру. Он остался в истории чистым воплощением философа, мыслителя, свидетельством чему служат и его идеи, и его жизнь. Николо Аббаньяно как- то заметил, что диалог с философами «может и должен служить как раз тому, чтобы уяснить себе или не забыть результаты человеческого опыта, который они зафиксировали, а также чтобы подвергнуть их проверке в собственной личной жизни, дабы она получила от них какой-то луч света, который служил бы ей путеводной нитью». [1, c. 36]. Так вот, представляется, что обращение к текстам Б. Спинозы, размышление над ними дает нам эту бесценную возможность.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аббаньяно Н. Мудрость философии. – СПб.: Алетейя, 2000. – 311 с.
2. Армстронг К. История Бога: 4000 лет исканий в иудаизме, христианстве и исламе. – М.: Альпина нон-фикшн, 2010. – 500 с.
3. Гегель Г. Лекции по истории философии. Книга 3. – СПб.: Наука, 2001. – 583 с.
4. Джентиле Д. Введение в философию. – Спб.: Алетейя, 2000. – 470 с.
5. Коваленок А. А. Опыт изложения философии Г. В. Лейбница в студенческой аудитории 21 века/ Credo Hew, № 1 (85), 2016. С. 15-34.
6. Кочеров С. Н. Должна ли философия отказаться от идеи Бога? / Вестник нижегородского университета имени Н. И. Лобачевского № 1, 2012. С. 158-165.
7. Лега В. П. История западной философии. Часть 2. Новое время. Современная западная философия– М.: ПСТГУ, 2009. – 456 с.
8. Сергеев К. А. Ренессансные основания антропоцентризма. – СПб.: Наука, 2007. – 592 с.
9. Соколов В. В. Философия как история философии. – М.: Академический проект, 2010. – 843 с.
10. Шеллинг Ф. В. Й. Философия откровения. Том 1. – СПб.: Наука, 2000. – 699 с.