Северная повесть.
Вступление
Секрет счастья хантыйской сказительницы.
- « …Ими-Хиты с бабушкой живут на краю земли… Сделал Ими-Хиты себе ледяную горку. И целыми днями катается с неё...»
Румяного хантыйского мальчишку Ими-Хиты с носом-пуговкой и глазками-щёлками, в ладной меховой малице и маленьких кисах, я легко рисую в воображении.
А вот его бабушка сидит передо мной живая и весёлая.
Это Вечер народов Севера в Этнографическом музее. Среди почётных гостей – известная хантыйская сказительница. Она похожа на старинную народную куклу из берёсты, которую я видела в музее. Лицо и руки такого же тёплого цвета, в морщинках и чёрточках от времени.
Платье расшито бисером: по вороту, подолу и рукавам бегут спиральные узоры, которые с годами не меняются и не теряют своей обережной силы.
Я художник, и народные орнаменты – мой конёк. Слушаю сказки и загадки, но взглядом запоминаю маленькую аккуратную фигурку сказительницы, орнаменты, названия которых перекатываются на языке разноцветными камушками:
Рог оленя,
Заячьи ушки,
Пасть щуки,
Гнездо птицы,
Лапы лисы…
Какие у этой пожилой женщины руки – чуткие, говорящие скупыми, но точными жестами. И хотя пальцы уже похожи на свёрнутые в трубочку осенние листья, но все унизаны колечками и перстеньками.
Когда вечер закончился, я спросила у неё про это изобилие украшений. Она запрокинула голову, как птица, которая пьёт воду, и мелодично засмеялась.
- Есть у нас такой обычай. Молодые женщины не носят колец – работать надо. Но если внуки любят бабушку – дарят ей кольца. Это знак внимания и уважения к человеку, который много работал и теперь может отдохнуть. Есть кому помочь.
Она опять засмеялась всеми морщинками и, словно в танце, очертила кистями рук окружности перед моими глазами. И вспыхнули горные хрусталики, бирюзовые бусинки и звёздочки-жемчужинки.
- Ну, вот и угадай теперь, много ли у меня внуков, любят ли они меня?
«Счастливая!» - подумала я тогда. А хантыйская бабушка напевно начинала новую сказку:
- Жил-был мальчик Идэ. Рано остался он круглым сиротой. Отец его ушёл в тайгу охотиться и не вернулся. А вскоре и мать умерла…
Из дневника:
Прихотливая тропинка судьбы на переломе веков, в самом конце 90-х, привела меня на Крайний Север. Впереди - целый год. Всё незнакомое – природа, погода, люди. Но со мной томик любимого Пушкина и любопытство ко всему новому.
Городок небольшой, испокон века жили на этой территории местные, коренные - ханты и манси. Это они себя так называют, а русские путешественники знали их как остяков и вогулов. Они одухотворяли природу и верили в реинкарнацию.
А город построили те, кто приехал прокладывать газопровод: «…и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык». Ну, это - для красного словца. На самом деле - комсомольцы-добровольцы Украины, Белоруссии, Молдавии, Чечено-Ингушетии, Латвии, Киргизии, Грузии, Азербайджана, Краснодарского края. На стройках работали москвичи, волжане, ярославцы, рязанцы, ивановцы, свердловчане, куйбышевцы. Ещё бы! Первая ударная комсомольская стройка в Сибири...
Глава 1.
Новая воспитательница
Я работаю в Детском доме, и сказка про сироту Идэ для меня быль.
Не только Боги охоты забирают в тайге мужчин. Бывает, что гадкие люди выменяют у рыбаков рыбу на водку и радуются. А хантов хмель быстро берёт. Опьянев, на охоте замерзают, но чаще сгорают в своих чумах от забытого огонька.
С такой родительской историей есть и у нас дети. Страшная сказка у каждого своя: пришла в их жизнь и навсегда осталась.
Я поначалу ходила по коридорам детского дома, вздрагивая: взгляды спину прожигали. Всех новеньких воспитателей так встречают. А вдруг? Вдруг – за ними?
В первую неделю почти каждый из тридцати находил момент и спрашивал:
- А ты за мной? Ты заберёшь меня? Ты моя мама?
Малыши в ухо, горячим шёпотом, кто постарше – с упрямой надеждой, словно прыгая взглядом мне в глаза, царапая до крови все дверцы и окна моей души.
Даже переросток Тимур, оставленный ещё на год сверх положенных шестнадцати – по причине того, что не нашли пока, куда его поселить. Ждали места в общежитии.
Он ходил тише воды ниже травы, цепляясь всеми колючками сердца за привычную жизнь. На кухне помогал. Мусор выносил. Даже перестал курить в Доме – уходил в город, чтобы не увидели. Лишь бы не прогнали в чужой, незнакомый мир людей, где ты никому не нужен.
Я плакала. Тихонько, в учительской.
- Брось ты реветь. Привыкай. Не поддавайся жалости, - строго поучала меня добрейшая наша, шумная старшая воспитательница Алёна, которая смешно называла туфли «тухлями», а малышей хантов и манси – «ухты-мухтами» .
Она была быстра на расправу: так глянет – что сердечко в живот падает. Когда мягкой большой медведицей она шла по коридору перед отбоем, заглядывая в каждую комнату, наступал «великий ужас». Малыши, обмирая, зажмуривали глаза, вытягиваясь рыбками под одеяльцами.
Старшие притворно храпели. И где-то испуганно взвизгивала дверь, захлопываясь за опоздавшими из душевой копушами.
Наступала хрупкая тишина. Как в лесу: вроде никого нет – лишь где-то шорох, где-то быстрый взгляд, веточка качнётся…
Чья-то рука утащит под одеяло упавшего плюшевого зайца…. Чихание в подушку… Оброненный смешок… Бывает – горький вздох и одинокий всхлип. А вот это нельзя не заметить.
Надо подойти и погладить вихрастую макушку. Или просто поправить одеяло, чтобы не дать лишнего повода к вечернему плачу.
- Ну, вот теперь можно и чайку… - Алёна нажимает кнопочку чайника и долго, устало смотрит в окно.
А что там? Ночь и снег. Да огни города. Молодого, крепкого и весёлого.
А вот надо же так: среди спящих, спокойно бьющихся тридцати тысяч сердец есть тридцать сердечек одиноких и никому не нужных. Но так же мечтающих о простом человеческом счастье – быть любимыми.
Продолжение на http://proza.ru/2021/06/22/763