Вокзал. Сырые сумерки. Женские сапоги, мужские копыта. Идут. Уходят дальше и дальше, превращаясь в силуэт. Звуки вокзальные, стуки, дымы.
Камера, дергающаяся, веб, гоу-про, на груди она или на сумке. Дыхание. Провожающие. Какие-то гэги, обрывки фраз.
Голос тетки из динамиков сообщает про пять минут, что остаются до отправления.
Проводницы выставляют флажки.
Окна вагонов. Люди. Девушка с камерой идет мимо. Купейные. От окна к окну. Ищет. От окна к окну. Нашла.
Парень копается в телефоне. Она стучит в окошко. Он – медленно отрывает взгляд. Она – прислоняет ладонь к стеклу, держит паузу, длит.
Чувак, не узнавая, оглядывается – ему – не ему. Но сзади никого. Указательным пальцем на себя: «Я?»
Она кивает. Достает из сумки блокнот, пишет маркером крупно «Приезжай еще. Я буду ждать.»
Чувак в замешательстве, опять показывает на себя (в купе он пока один), губами произносит «Я? Меня?».
Тычет пальцем в телефон, голос не слышно, но по губам понятно «Как позвонить тебе?»
Она пишет: «Просто приезжай. Я -Таня. Помнишь?»
Тот кивает, запрограммированно идет к двери купе. Поезд трогается. Йесс. Точный расчет.
Она идет за вагоном, потом встает на цыпочки, будто старается кого-то рассмотреть, машет.
Про себя думает: «Коза хренова».
«Фу», - выдыхает. Идет к оператору, который прятался с трансфокатором за огромным вазоном.
- Есть крупные?
- Пара штук.
- Ладно, завтра посмотрим. Давай, пока.
Каждый раз, конечно, выходит по-разному, уже который день. Главное, чтоб уезжающий всегда был один, то есть без друга, чтоб не какой-нибудь дерзкий, подонковатый сопляк. Человек за 30-35. Такому не придет в голову бежать к выходу, уламывать проводницу, из -за какой-то там сумасшедшей. В этом и заключается точный расчет.
Прошло два дня.
Небольшой экран. Народ перед экраном. Мужик-режиссер.
- А почему ты здесь выключила свою камеру? Ведь если не отшила, не выбралась из всех предлагаемых обстоятельств, камеру не выключаем.
Голос из зала:
- А куда бы она эту камеру прикрепила?
Режиссер, не обращая внимания:
- Ну, выскочил этот придурок из поезда, очаровался тобой. Надо было отыграть до конца. Тонко, изящно, эстетично спихнуть его. В этом искусство. Пусть мучается, переживает, надеется. Короче, ты не ожидала, что он выпрыгнет из поезда. Типа, мужики сейчас инфантильны, не способны на поступки, не захочет выглядеть дебилом, бла-бла-бла. Заигралась, расслабилась.
- Да, не ожидала.
- Понимаю. Все понимаю. Но нахера ты с ним в гостиницу-то поперлась. Вот скажи, тебе его жалко стало, да? Вот скажи. Жалко? Без вещей человек, просто не задумываясь, взял и сиганул за бабой. И кошелек не забыл. И паспорт. Герой.
- По-другому.
- Как по-другому. Как по-другому-то? Не бывает по-другому. Есть мотив, есть причинно-следственные связи. Есть схема поведения в зависимости от обстоятельств. И все—оо.
- Просто вы в тюрьме.
-Поясни.
- Ну, вы думаете, что вам абсолютно ясна картина мира. И картина эта дерьмовая. Вы думаете, что досконально знаете, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Вас не удивить. И вряд ли вы задумываетесь, что вы узник собственной концепции.
Все даже не затаили дыхание, а вообще перестали заниматься этим бестолковым занятием.
- Знаешь, сколько раз я такое слышал? Много. И да, я не удивляюсь. Потому что давно живу. В мире нет ни одной искренней, не связанной с баблом идеи. Иди.
Кафе. Она с подружкой.
- Знаешь, почему я в гостиницу с ним пошла?
- Ну и?
- Только ты не смейся и не глумись. Дэгэвэ, а?
- Дэгэвэ, дэгэвэ, котел мой газовый.
- У него на пиджаке были кошачьи волосы.
- Дура.
- Согласна, че.
- Так ты с ним это, ну, спала?
- Теперь ты - дура. Че ж так примитивно-то все? Лен, я ж филолог. А поговорить?
Достает из сумки блокнот, ручку, пишет тем самым маркером «А поехали ко мне. Продолжим бухать, будем плакать от жалости к себе и к этому миру, а потом, как полагается, поржем над своей тупостью. Я – Таня».