Предыдущая глава: http://proza.ru/2021/05/16/1512
«Как бы человек ни хвастался, его печальная участь в том,
что он не может выбрать момент своего триумфа.
Он может выбрать лишь то, как он поведёт себя,
когда получит вызов судьбы, надеясь, что у него хватит мужества,
чтобы этот вызов принять»
Герои (Heroes)
Понадобилось одно мановение руки Лафея для того, чтобы Старли со скоростью ветра испарился из комнаты и, спустя считанные минуты, вернулся, держа на вытянутых руках невероятной красоты мантию цвета серого сланца, расшитую серебром и подбитую мехом, поверх которой лежала золотая рогатая тиара и несколько длинных, серебряных нитей, унизанных крупными сверкающими изумрудами и топазами. Бережно положив драгоценную ношу на кровать, юноша повернулся в сторону принца и, артистично поклонившись, сделал рукой широкий приглашающий жест.
Критически оглядев предложенное облачение, Локи двумя пальцами приподнял одну из нитей и, позвенев самоцветами, спросил удивлённо:
– А это для чего?
– Если Его Высочество позволит, я вплету эти изумруды в его прекрасные волосы, – с готовностью отозвался Старли, снова церемонно кланяясь своему Принцу.
– Мне? – в голосе Локи прозвучало искреннее недоумение. – Вы это серьёзно? – Принц недобро прищурился, небрежным жестом бросив на кровать украшения, которые тут же молниеносно и бережно были подхвачены Старли и вновь аккуратно уложены поверх мантии. – Я тебе что, девчонка, чтобы носить эту дрянь в волосах?
Юноша обиженно захлопал ресницами, растерянно переводя взгляд с Короля на Принца и обратно, словно пытаясь хоть как-то уложить в сознании его слова.
На секунду в комнате установилась тишина, которая через мгновение была нарушена раскатистым смехом Лафея, от которого в горах, наверняка, сошла бы небольшая снежная лавина.
– Нет, Локи, ты неисправим! – едва отдышавшись, пророкотал великан, глядя на сына, являвшего собой воплощение сарказма и брезгливости. – Через полчаса тебе предстоит предстать перед влиятельнейшими лордами Королевства, половина из которых будет жаждать твоей крови не менее, чем трона Йотунхейма, а тебя беспокоит, как будут выглядеть твои волосы! Лучше посмотри на меня, – великан повернулся к сыну спиной, демонстрируя замысловатые косички, между которыми были вплетены кожаные нити с такими же изумрудными и топазовыми бусинами, олицетворявшими цвета королевского Дома. Косички переплетались между собой, образуя то ли естественный, то ли тщательно продуманный хаос, и были стянуты на затылке во внушительный пучок. Выбритые виски Короля покрывала витиеватая чёрная рунная вязь. – Это вполне обычная и распространенная причёска среди ледяных великанов. Мы, хримтурсы, верим, что в длинных волосах заключается магическая сила, и они приносят счастье и благополучие. Отсечение волос* для нас всегда было тяжелейшим оскорблением и означало потерю прав на обладание властью. Но они не должны мешать заниматься делом, охотиться или воевать, поэтому мы их заплетаем. А украшения в волосах свидетельствует о достатке хозяина. Простоволосыми ходят только дети и отроки, не достигшие возраста быть мужем. Вот, как наш Старли. Он пока ещё слишком юн, чтобы носить причёску воина*, но зато он отлично усвоил технику плетения кос. Как видишь, даже я не избежал участи попасть в его умелые руки.
– Когда я стану воином, то придумаю себе такой образ, что враги будут в ужасе разбегаться от одного моего вида, – гордо произнёс юный йотун. – Облик же Короля, как и Принца, должен олицетворять их величие и придавать торжественность образу.
– При взгляде на тебя ни у кого не должно возникнуть сомнений в твоём статусе, – продолжил Король, глядя на застывшего в нерешительности сына. – Ты будешь выглядеть прекрасно и очень традиционно, что особенно важно в такой торжественный день, когда Трон Йотунхейма передаётся от отца к сыну, когда, фактически, начинает отсчёт новая история нашего мира.
Принц вздохнул обречённо и принялся разворачивать одежду, принесенную Старли.
– Отлично, – проворчал он. – Ради такого я, пожалуй, похожу денёк в этом шедевре йотунского творчества.
Спустя некоторое время, юноша задумчиво разглядывал своё новое отражение в огромном, от пола до потолка, зеркале. И как ни странно, отражение это ему впервые нравилось. Он выглядел непривычно, но... великолепно.
Принц наотрез отказался облачиться в хитросплетения церемониальной набедренной повязки, оставшись в узких кожаных штанах. Бёдра охватывал благосклонно возвращенный Лафеем широкий ремень, из тринадцати ячеек которого, поблёскивая, выглядывали лезвия его любимых кинжалов. Тяжёлые сапоги сменили мягкие сапожки из звериных шкур, плотно облегавших каждый дюйм стройных ног до самых колен. По совету отца, но не без колебаний, Локи избавился от камзола и шёлковой рубашки, оставшись обнажённым по пояс, что позволяло рассмотреть на его гладкой груди замысловатые узоры родовых линий. Такие же узоры были вытканы серебром на великолепной мантии, что цеплялась за широкие плечи принца, подобно хмурому зимнему небу. Причудливо заплетённые косы были тщательно уложены и перевиты серебряными нитями. Вплетённые в них изумруды и топазы ярко блестели в тусклом свете Дневной Звезды Утгарда.
Лафей с лёгкой улыбкой наблюдал за разглядывающим себя в зеркале сыном, как вдруг внезапное воспоминание острым когтем полосонуло по сердцу, заставив задрожать и задохнуться. На какую-то долю секунды он внезапно увидел совсем другую картину: прекрасная молодая женщина стоит у того же зеркала, поправляя украшения из самоцветов, вплетённые в длинные чёрные волосы. Его Лаувейя или, как он ласково называл её – Наль…* Высокая, стройная, тонкая, как игла, со стальным характером и острым умом, чистая, словно нетронутый снег, она всегда была для него клубком желаний и загадок, способным лишь ускользнуть. Эта женщина, словно призрак,одиноко бродила в опустошенных чертогах его разума, как бы он ни пытался выскоблить её образ из памяти. Она была словно бездна, в которую неумолимо падало его насаженное на рёбра, в клочья изодранное сердце
Был ли он когда-либо счастлив? Была ли в его жизни когда-нибудь радость, не смешанная с печалью? Был ли в душе мир? Были ли у него хорошие воспоминания, не затронутые отчаянием и страданием, что нестерпимо давили на сердце в самые тёмные вечера? Была ли когда-нибудь жизнь более несчастная, чем его собственная? Так много сожалений, так много сожалений… Их не в состоянии притупить Время. Увы, каждый король должен научиться платить этой монетой.
Из грустных воспоминаний Лафея вырвал ироничный голос Локи:
– Право слово, я в любом облике хорош! – По лицу принца расплылась привычная насмешливая ухмылка. – Ну, просто красота Вселенского масштаба.
Старли стоял чуть позади, заглядывая в зеркало ему через плечо, довольный своей работой и тем, какое впечатление она произвела на наследника. В ответ на слова царевича губы юноши расползлись в широкой и ясной улыбке.
– Вы и есть истинное Сокровище Йотунхейма, мой Принц, – с неприкрытым восторгом произнёс юный йотун.
Локи оглянулся на юношу и с удивлением подумал, что он ещё не встречал существа, которому так нравилось показывать свою радость. Такая честность, такое пренебрежение к тайне собственных тонких эмоций сбивала с толку принца, привыкшего всегда тщательно скрывать свои истинные чувства. «Что за создание носит такое обнажённое лицо, – думал он, встретившись в зеркале с восхищённым взглядом Старли. – Какая польза в том, чтобы показывать окружающим полное отсутствие лукавства или лёгкость, с которой эмоции управляют плотью? Воистину, этот парень – настоящая загадка».
– Нам пора, – с трудом вынырнув из зыбучих песков воспоминаний, произнёс Лафей. Он избегал смотреть на сына, боясь того, что всё ещё было написано на его лице, что он не успел запрятать подальше от острых глаз Локи. – Совет Старейшин и главы всех Домов уже собрались в тронном зале. Старли, ты можешь быть свободен.
Улыбка тут же угасла на губах молодого йотуна. Опустив глаза, он склонил голову и отступил в сторону, пропуская Владыку и его наследника.
– Да хранят вас Норны и Звёзды, мой Принц, – еле слышно прошептал юноша вслед уходящему Локи.
Они шли длинными узкими коридорами с очень высокими потолками, непривычно тихими и безжизненными, разукрашенными потрясающе красивой резьбой, напоминающей морозные узоры на стекле. Лафей шёл впереди, ни на секунду не останавливаясь и не сбавляя шага. Изредка он оглядывался через плечо беспокойным взглядом, словно желая удостовериться, что сын никуда не пропал. Он должен был радоваться, но радости почему-то не было.
Король боялся того, сумеет ли Локи стать достойным правителем, оставить злые умыслы и коварство, когда на кону стоит благополучие всей страны? Сможет ли подняться над своими обидами и не начать из мести изводить своё же королевство? Лафей не представлял, как далеко простирается сила его сына. Как глубоки корни его магии, способной сделать Локи всем и ничем? И какова будет цена за это знание?
Отец в нём был напуган тем, что этот юноша расшевелил в его очерствевшем сердце, был поражён тем чувством – тёплым, нежным и жестоким, что так внезапно захватило его, связало по рукам и ногам, пусть и по его собственной воле – любовью, которую он все века так старался изжить.
Великан нервно тряхнул головой, стараясь выгнать из неё тревожные мысли. Он знал: у всего в мире есть свой порядок. Нужно решать задачи по мере их поступления. И сейчас самым главным было представить высшему сословию Йотунхейма и дворцовому кругу Дома Высокой Зимы своего, так внезапно воскресшего из мёртвых сына, в качестве наследника Ледяного Трона. И не развязать при этом небольшой новой войны местного масштаба.
Наконец, они оказались у массивных высоких дверей, испещрённых древними рунами, по обеим сторонам которых стояли две неподвижные, похожие на близнецов фигуры воинов, облачённых в рогатые шлемы и шипастые наручи. Оба смотрели перед собой в пустоту, не двигаясь, будто ледяные статуи.
Лафей остановился и на мгновение застыл, не решаясь войти. Голова Короля опустилась, словно шею согнула страшная тяжесть. Локи знал: причина этой тяжести – он, а соткана она из страха за его жизнь, за ту неизвестность, что ждала их за закрытыми дверями. И на какой-то миг принца охватило жгучее желание оказаться как можно дальше от этого странного места и от этой маячащей впереди массивной фигуры своего родителя с его надёжно охраняемыми тайнами и секретами.
Король вновь обернулся через плечо и ободряюще улыбнулся сыну, если ту кривую трещину, что пересекла его лицо, можно было назвать улыбкой. Шумно выдохнув, он кивнул стражам, и те, положив огромные ладони на тяжёлые дверные ручки, выполненные в виде клыкастых свернувшихся змей, распахнули перед ними тяжёлые створки.
Второй раз Локи оказался в святая святых Дома Высокой Зимы – в Тронном зале, и это громадное помещение вновь поразило его воображение. В кои-то веки выглянувшее солнце освещало покрытые морозным инеем стены дворца, которые переливались мириадами огоньков, словно они состояли из огранённых кристаллов, сквозь которые проходил магический свет. Тонкие лучи солнца, пробившиеся сквозь пелену облаков, как хрупкие призрачные лезвия ложились на противоположную стену, наполняя жизнью украшающие её потрясающе красивые каменные картины. Казалось, еще немного – и они оживут у него на глазах.
Зал был буквально забит представителями благородного общества Йотунхейма. Несколько сотен йотунов явилось на зов герольдов, покинув каменные своды своих домов – синекожие великаны с грубыми, словно высеченными из неприветливого камня лицами, алыми глазами и спиральными узорами, похожими на причудливую резьбу, украшавшими их полуобнажённые тела. Воздух буквально гудел от гомона множества голосов, как огромный растревоженный улей. Гул моментально стих, когда на пороге появился Владыка – Первый Сын Зимы. Толпа раскололась надвое, образуя проход, в конце которого виднелся монументальный королевский Трон.
Лафей вошёл, как хозяин, как победитель.
Локи, чуть помедлив, двинулся следом за отцом. Плащ цвета зимнего неба струился за ним, подобно холодной реке. Новая, острая, как нож, невероятная для столь многочисленного собрания тишина развернулась над принцем. Он шёл мимо огромных воинов и лордов походкой, обманчиво мягкой, нарочито расслабленной и стук собственного сердца казался ему раскатами грома.
Каждое его движение было идеально выверено и отточено. Нервные пальцы с короткими, но острыми когтями напряжённо подрагивали, готовые в любой момент изогнуться в атакующем или защищающемся пасе, так, чтобы можно было нанести удар или же отбить нападение в любой момент. Не каждый мог рассмотреть в этом молодом йотуне идеального воина. По бесстрастному лицу Локи невозможно было прочитать хоть что-нибудь.
На этом пути его сопровождала вереница багрово-алых взглядов: кто-то смотрел с тревогой и недоверием, кто-то – с неприкрытым любопытством, кто-то – холодно и безразлично, но немало было и мрачных, тёмных, подозрительных взглядов.
У самого трона Принц заметил Ангрбоду, светлая льняная рубашка которой с туго затянутой на груди шнуровкой белым пятном резко выделялась на фоне синей кожи окружающих её великанов. Щёки девы полыхали так, что даже издали был заметен этот пламень, тогда как глаза болезненно, неестественно блестели. Её блуждающий лихорадочный взгляд наткнулся на его лицо и замер на нём с выражением смертельно уставшего человека, завидевшего, наконец, долгожданный дом.
В облике йотуна Локи показался Ангрбоде ещё выше и шире в плечах, почти ровня Лафею. Движения обнажённого до пояса, окрепшего мускулистого тела приобрели вальяжную плавность, ловкость и изящество, донельзя гармонично пропитали каждый жест. Однако лицо принца казалось, как никогда, измождённым и раздражённым.
Сердце колдуньи переполнилось жалостью и состраданием, и она едва удержалась, чтобы не сделать к нему шаг, обнять, утешить.
Локи окинул её быстрым взглядом, одарив еле заметной, кривой усмешкой, и остановился в двух шагах, отвернувшись. Лицо его приняло привычное непроницаемое выражение, скрыв, как обычно, любой намёк на эмоции.
Ангрбода напряглась, словно в ожидании удара.
– Мне жаль, что всё так вышло, – через мгновение услышал принц её приглушённый шёпот. – Я не жду твоего прощения или понимания. Надеюсь лишь на снисхождение.
– Тебе сейчас неразумно и опасно находиться в моём обществе, – он всё же обернулся, сделав небольшой шаг назад, чтобы взглянуть на деву. Лицо его исказилось выражением злости и обиды, алые глаза сделались почти чёрными. – Мне неинтересно всё, что ты можешь сказать.
Голос принца звучал глухо и сломано, и ей послышалось в нём много новых интонаций. Локи был в гневе, притом неизвестно, на кого он злился больше – на свою лесную подругу, что дважды обвела его вокруг пальца, или на себя – что так легко поддался на обман.
– В моих словах и вправду мало интересного, – снова зашептала колдунья, едва шевеля губами. – То, что было, вспять не обратить. Но я не ради твоего прощения пришла сюда, а для того, чтобы ты знал, что не один.
– Тебе следует уяснить, что я не терплю сочувствия, – прошипел принц, – и не нуждаюсь в нём!
Лицо Локи напряглось, и Ангрбода увидела, сколько в нём скрытой злости, от которой стало тяжко на душе, но осуждать его она не могла, ибо он имел полное право злиться на неё.
Юноша вновь одарил её высокомерным взглядом и молча отвернулся, упрямо выставив нижнюю челюсть и чуть приподняв брови.
Йотунка скованно и скомкано выдохнула, и в выдохе том было облегчение от того, что он здесь и он рядом. Она винила только себя в той реальности, что уничтожила зародившееся было между ними доверие. Теперь ей придется отпустить Локи, а вместе с ним и саму жизнь, которая без него более не имела смысла.
Лафей прошёл несколько последних элей, отделявших его от высокого постамента, и уверенно ступил на острые, как бритва, грани ступеней Трона Зимы. Поднявшись наверх, он повернулся лицом к собравшимся, чуть склонил голову в знак приветствия и опустился на жёсткое сидение. Блуждающая улыбка на его лице мгновенно сменилась на довольно жуткую, больше напоминающую звериный оскал. Тень Короля, такая большая, что устыдила бы и скалу, потянулась вниз, закрывая собой собравшихся у его основания йотунов.
Лафей обвёл взглядом собравшихся, и голос, громыхнувший под сводами зала, сильный, могучий голос Короля, обратился ко всем и к каждому по отдельности, возвещая причину собрания:
– Я благодарен всем, кто явился на мой зов, преодолев долгий путь от самых дальних, просоленных домов побережья до камней фундамента Дома Высокой Зимы. За последние несколько сотен циклов нашего Дневного Светила я многое просил у вас. Сначала нести ношу развязанной мною войны, потом терпеть лишения, отчаяние и стыд, приняв позорный мир, оплаченный сердцем нашего Королевства. Но сегодня у нас появилась надежда, что мы сумеем преступить через тысячи и тысячи смертей, через битвы и ненависть, через обман и вражду. Произошло чудо. Волею наших Сумеречных Сестёр – священных Норн – мой сын, которого все мы считали погибшим, вернулся в родной дом, и сейчас он стоит перед вами – мой наследник, Локи Лафейсон, сын Зимы, призванный сменить меня на Троне.
В зале тут же повисла гробовая тишина, как будто чары замкнули уста всем собравшимся, лишь голос Короля эхом отражался от стен. Поначалу никто не шелохнулся. Под прицелом сотен изумлённых взглядов принц повернулся к отцу, благодарно склонил голову, привычно прикрыв глаза, но тут же выпрямился, возвращая себе гордую осанку и расправляя плечи.
На обращённых к нему лицах йотунов читалось изумление, сомнение и враждебность. Локи буквально ощущал, как разделяющее их пространство дышит жестокостью и подозрением.
Внезапно из толпы вперёд шагнул великан, высокий, словно покрытая льдом колонна, сверля новоявленного наследника озлобленным ярко-алым взглядом.
– Великое дело, мой Король, – начал он вкрадчиво, склонившись плавно, как будто уважительно, в низком поклоне. – Наследный принц вернулся в родной Дом. Но вот вопрос – если он не погиб в младенчестве, как все мы думали, то где же он пропадал столько времени? И какие доказательства предоставил в том, что он сын Короля, а не самозванец?
Лафею очень не понравилось, как выделил племянник слово "сын".
И очень не понравилось глумливое выражение его глаз.
Как показало дальнейшее развитие событий — не зря.
Однако, он и бровью не повёл на такую дерзость, только пристальный взгляд, устремлённый на йотуна, вмиг обрёл оледенелую остроту.
– Слова твоего повелителя тебе уже недостаточно, Бюллейст? – сощурившись и оскалившись, пророкотал король, замечая злобный блеск в глазах своего старшего племянника, до сего дня, мнящего себя главным претендентом на Трон Йотунхейма. – Однако я отвечу тебе. Так внимай. Все внимайте. – Лафей обманчиво-расслабленно откинулся на спинку, но в напряжённой линии губ, в жёстко очерченном профиле, во всей его фигуре виделось что-то угрожающе-жестокое и свирепое. – Все вы знаете, что позорный мир с Асгардом был оплачен нашим Сокровищем — Ларцом Вечных Зим, отданным мною Одину Борсону в обмен на его обещание прекратить избиение нашего народа и разрушение Утгарда. Открывая ему путь в Высокий Храм Йотунхейма, где хранилась наша реликвия, я и не подозревал, что вместе с Ларцом он заберет моё главное Сокровище – то, что я ценил превыше всего в Девяти мирах – сына, спрятанного в Храме его отчаявшейся матерью в надежде, что Тени Титанов, обитающие под его сводами, защитят крошечное божество от жестоких асов. У Асгарда всегда было достаточно заложников, чтобы купить мир каждому Королевству на Иггдрасиле. Но никогда ещё дитя Зимы не было их пленником. Мой новорождённый сын стал первым йотунским трофеем, ценным призом, которым Один, этот Хозяин Вероломства, решил украсить свой Чертог. Он похитил его, и долгие десять веков с радостью грел свою тёмную душу, злорадствуя, что удалось украсть сына врага и воспитать как своего, в духе настоящего аса, чтобы в дальнейшем сделать его политическим заложником, средством давления и возможностью шантажировать меня.
Лафей вдруг обмяк на своём каменно-ледяном троне. От всей его огромной фигуры потянуло застарелой болью: оплаканной, пережитой, но всё равно так и оставшейся в памяти.
– Но Один просчитался! Мы выжили, став сильнее и затаив в глубинах сердец гнев и желание отомстить. – Великан встряхнул черноволосой головой, длинные пряди хлестнули по плечам бичами. Багровые глаза наполнились гордостью, когда он бросил взгляд вниз, на стоявшего у подножия Трона, Локи. – Мой сын вернулся, раскрыв подлый обман, в котором жил долгие десять веков. Духи предвидели возвращение Принца. Они сказали: мой сын сможет изменить наше будущее. Взгляните за окно – Дневная Звезда сияет сегодня как никогда ярко. Её лучи – это знак, который посылают нам Тени наших Предков, Великих Титанов. Будто сам Имир, протянув с высоты небес руку, коснулся фундамента Дома Высокой Зимы, оставив нам путеводный знак. – Низкий голос Лафея был сух и холоден, как воющие над ледяной пустыней ветра. – Наше полуживое существование заканчивается. Мы соберём под сводами Храма мощь в тысячи раз большую, чем прежде. Никогда больше Асгарду не торжествовать над Йотунхеймом!
Внимавший речи своего Короля, Бюллейст, потупив немигающие красно-коричневые глаза, исподволь рассматривал новоявленного наследника, как диковинного птенца из балаганного зверинца, и в его обманчиво-спокойном взгляде нет-нет да вспыхивал исступлённый гнев и ненависть.
В свою очередь, Локи, царственно расправив плечи, являл собой образец спокойствия и выдержки. Поймав на себе озлобленный, мстительно-ревнивый взгляд двоюродного брата, он лишь ядовито улыбнулся тому с презрительным безразличием, игриво качнувшись с пятки на носок, но упрямого молчания так и не нарушил, хотя ощущение было отвратительное: его с кем-то унизительно, безжалостно сравнивали, как сравнивают фальшивку с подлинником.
– Твои слова – закон для нас, Владыка, – снова подал голос Бюллейст, – но мы должны быть уверены в том, что это не очередная мстительная проделка Одина, задумавшего окончательно погубить Йотунхейм и сбросить его в Бездну. Шаман сказал, Духи стихий предупредили, что чужак может принести Йотунхейму как избавление, так и погибель. Имеем ли мы право так рисковать, не обречём ли на смерть и разорение наших братьев из всех Домов, чьё восстановление мы так дорого оплатили?
– Ты назвал чужаком моего сына, Бюллейст? – Лафей выплюнул это имя, словно горький яд. – Думаешь, я слеп, подобно одноглазому Одину? Думаешь, я глух? Думаешь, я не знаю, что ты мнишь себя единственным прямым наследником королевской династии? Мне наплевать, что ты там думаешь, ровно, как и на мнение всех остальных! И если понадобится, я выслушаю вас, но решение буду принимать, основываясь исключительно на собственных выводах!
Однако коварный племянник уже поднял волну и теперь лишь дожидался прилива, который не замедлил нахлынуть. Взволнованные йотуны загудели, переговариваясь, из толпы послышались возбуждённые восклицания:
– Пусть докажет, что он сын Зимы!
– Пусть покажет родовые линии Первого Дома!
– Пусть сразится с Бюллейстом на хольмганге в ритуальном бою за Трон!
– Не важно, чей он сын, мы не преклоним колени перед прислужником асов!
Локи оставалось только молча наблюдать за разворачивающимся действом, твёрдо осознавая собственную роль в финальном акте. Верхняя губа принца дёрнулась, словно он едва сдерживал оскал. События приобретали опасный поворот.
– М-да, как же привлекательна возможность снова посетить дом! – тихо пробормотал он так, что услышать его могла одна только Ангрбода. – Войдя в этот зал, я подумал, что хуже уже не будет, однако мой неистребимый оптимизм подсказывает, что хуже может быть всегда.
Сбоку от него внезапно раздался хруст инея под чьими-то тяжёлыми шагами. Локи обернулся. Бюллейст стоял в нескольких элях от него. Нехороший прищур, голова чуть опущена. Вот-вот набросится. Принц замер, и в этот момент великан одним тягучим, словно змеиным движением метнулся к нему, молниеносно схватив за руку, вывернул ладонь вверх и впился в очертания пересекающих её линий.
Опомнившийся через секунду Локи резко вырвал руку из захвата.
– Не имей привычки всё хватать, – прошипел он, подавшись к наглецу с изяществом королевской кобры, – пока есть чем.
Бюллейст пристально и ревниво проводил взглядом кисть, которую Локи демонстративно вытер о свою роскошную мантию, и, шумно выдохнув, порывисто развернулся, мрачно шагнув назад. Жилка на его мощной, напряжённой шее пульсировала часто и рвано, точно великан задыхался. Он сумел рассмотреть линии на ладони новоявленного наследника, которые, затейливо сплетаясь, образовывали руну Хагалаз*, в то время как на запястье бледно-лиловая вязь вен косичкой сплеталась в Одал*. Бюллейст знал: искусный маг может при помощи иллюзии подделать родовые узоры на коже, но рисунок вен и линии ладони – никогда, они уникальны, и попытка изменить их может в корне поменять судьбу, вплоть до смерти самого мага. Йотун украдкой посмотрел на свою могучую длань, где просматривались те же руны, хотя и сложенные несколько иначе. Это была печать Первого Дома — Хагалаз и Одал — Стихия и Королевская кровь. Локи действительно был сыном Лафея. Но так просто Бюллейст сдаваться не собирался. Зажав правую руку в кулак, точно что-то в ней пряча, он поднял голову, исподлобья глянув на принца, а затем, словно на что-то решившись, сделал широкий плавный шаг к Трону. В напряжённой линии губ и скул, в жёстко очерченном профиле йотуна виделось что-то угрожающе-жестокое и свирепое.
– Здесь, у трона Владыки Йотунхейма, я, Бюллейст Ульфхеднарсон*, призываю в свидетели всех собравшихся лордов, чтобы заявить о своём праве на Трон Зимы и вызывать тебя, Локи Лафейсон, на священный хольмганг. Пусть великие Предки, Отцы наших Отцов, решат судьбу каждого из нас! – полный ненависти и злорадного удовлетворения, голос великана загрохотал, как камнепад в горах.
Лафей замер на своём троне, как ледяная глыба. Случилось то, чего Король не ожидал. Племянник поймал его в ловушку. Существовавшая в Утгарде традиция единоборства, называемая хольмганг, была непререкаемым законом. Любой хримтурс, заявивший свои права на собственность другого или посчитав себя оскорбленным кем-либо, мог вызвать противника на так называемый суд Предков. Отказаться от такого поединка означало покрыть себя несмываемым позором, получить клеймо нидинга, бесправного изгоя. Живущие в суровых условиях йотуны зачастую злоупотребляли этим законом, используя хольманг в качестве средства обогащения либо для того, чтобы избавиться от нежелательного соперника, поскольку убийство в этом ритуальном поединке не считалось преступлением.
– Хольмганг! – пронеслось по первым рядам собравшихся.
– Хольмганг! Хольмганг! – взревел весь зал, мгновенно превратившись из важных лордов в толпу безрассудных, рычащих зверей, не способных думать дальше клинка в собственной руке.
Все что-то выкрикивали, и только Бюллейст стоял молча, пожирая противника глазами, в которых вспыхивали кровожадные искры.
– Я принимаю твой вызов, сын Ульфхеднара, – от низких, урчащих ноток в голосе Локи у йотуна мурашки побежали вдоль позвоночника. – И да сплетутся нити Судьбы по-иному!
Лафей почувствовал, как под его рёбрами взорвался сгусток страха. Он должен был предвидеть такой поворот событий. До сих пор его амбициозный племянник был основным претендентом на трон Зимы и только и ждал момента, когда стареющий Король назовёт его своим преемником. В Королевстве существовал установленный десятками тысячелетий порядок «кровного родства», по которому отцу наследовал старший ребёнок. Но поскольку у Лафея не было детей, его наследником по праву старшинства становился Бюллейст – сын его старшего брата Ульфхеднара, умершего при загадочных обстоятельствах во времена правления их отца. С появлением Локи перспектива занять трон у племянника сводилась к нулю, даже если учесть тот факт, что новоявленный принц был незаконнорождённым. Принцип кровной близости был законом, и какая бы чистая королевская кровь ни текла в венах Бюллейста, ситуации для него это не меняло.
О, как ясно Лафей почувствовал собственную ущербность в том, что не мог ничем помочь своему вновь обретённому сыну. Он не мог нарушить установленный тысячелетиями порядок – Локи был обязан принять вызов, либо навечно стать отверженным изгоем.
Понимание этого переполняло Короля желчью и острой яростью, мешало дышать. Если его глупая гордость будет стоить сыну достоинства или жизни, его гнев обрушится на всех, кто посмел усомниться. Он будет мстить со всей яростью зверя, загнанного в ловушку, и ему плевать, кто будет расплачиваться за клевету и насмешки. Но первым от его ледяного меча падёт Бюллейст – негодный племянник, так похожий на своего мстительного и коварного деда, полного ненависти ко всем, кто мог претендовать на его Трон.
Если Локи Лафейсон не вернётся с хольмганга, тогда Лафей вновь станет Ужасом Йотунхейма.
Следующая глава: http://proza.ru/2021/08/12/1593
Пояснения автора:
*Отсечение волос – эту идею автор поизамствовал у франских королей Меровингов, прозванных «длинноволосыми». Они носили очень длинные волосы, считавшиеся свидетельством их избранности и Божьей к ним милости. Франки верили, что Меровинги обладают магической силой, заключавшейся в чрезвычайно длинных волосах их владельцев и выражавшейся в «королевском счастье», олицетворявшем в себе благополучие франкского народа.
*Прическа воина – прическа с выбритыми висками в сочетании с длинными волосами на лбу и затылке, скрученными в хвост или заплетенными в косы использовалась скандинавскими воинами, добавляя образу мужественности и брутальности.
*Наль, что значит Игла – в старонорвежской мифологии второе имя Лаувейи.
*Хагалаз – девятая руна Старшего Футарка, олицетворяет разрушение, возможно – божественную кару, а возможно – просто стечение обстоятельств. Значение Хагалаз часто сводится к стихии, причем в ее деструктивном, дестабилизирующем аспекте. Это первозданная, необузданная энергия, которую невозможно ни остановить, ни подчинить.
* Одал – последняя, 24-я руна Старшего Футарка. В переводе с древнегерманского языка, 24-я, означает родовое земельное владение. Такое изображение, наносимое на предметы, символизирует связь с предками, возвращение к своим истокам. Руна говорит о необходимости отказаться от всего старого, отжившего себя. Стряхнуть пыль с сапог всех предыдущих неправильных выводов и прийти к принятию того наследия, которое вас ждёт. Пришло время узнать о том потомственном наследии, которое приготовила вам и генетика, и духовное родство, и возможно и преемственность традиций. Руна указывает на то, что в ваших жилах течёт благородная кровь и вы приобщены к высокородному древу.
* Ульфхеднар – волчья голова, оборотень.