Им страх был неведом.
К нему на поклон не ходили.
Не знали кровавого слова «война».
Ни в снах, ни в мечтах орденов на груди не носили,
Но в строй они встали единый,
Когда позвала их страна.
Вчерашний школяр, заводила, и просто счастливчик,
Защитник девчат и гроза для блатной шантрапы...
Друзья его звали Ефим, ну, а мама- Ефимчик,
(хорошее имя для той предвоенной поры).
Каким был рассвет тот, по-летнему тихим и тёплым,
Так радостно было с любимой за руку идти,
Ещё не скользнули лучей окуляры по окнам,
И было четыре утра, а точнее- без десяти.
Девчонка шепнула:-Давай, загадаем желанье. На счастье своё.... Лишь увидим рассвет над рекой.
И было таким обжигающим губы признанье,
А с ним, в глубине, где то там...... до мурашек: -Он мой!
Что б мама сказала узнав о свершившемся факте?
Ведь дочка её неприступной гордячкой слыла...
Но факт был нагляден давно
На той старенькой парте, где Фима плюс Катя, а дальше-пронзившая сердце стрела.
Они и не знали, что скоро завоют сирены,
Что танки чужие как банку взломают Восток,
Что будут стране перерезаны «главные вены»,
И двинется вглубь ненавистный фашистский «ходок».
Что злые стервятники в мирное небо ворвутся,
И дождь из свинца изуродует тело Земли,
А из десятого «А» только пятеро с фронта вернутся,
А все остальные погибнут от дома вдали.
И Фима- Ефим, тот вчерашний школяр и отличник,
Защитник девчат и достойнейший из сыновей,
Из рук генерала Звезды удостоится лично,
И в мае, двадцатого, отметит свой вековой юбилей.
А Катя погибнет в четвёртую рыжую осень,
Собой прикрывая с раненьем тяжёлым бойца.
И имя её как реликвию дочка Фимина носит,
Которая статью и духом единым, что копия- в Фиму, в отца!
И в вечности кАнут войны грозовые раскаты.
Исчезнет эпоха великих Побед и утрат.
Но в Дрезденском парке,
Как символ великой расплаты,
Навеки застынет в граните советский солдат!