Миниатюры ветерана Великой Отечественной войны и ЖДВ
Ивана Васильевича Вертель.
Все указанные фамилии и факты реальные.
БОГАТЫРИ.
Генерал, не забарахли вдруг его машина, наверное бы проехал мимо. Но что-то случилось с мотором, и он, ожидал пока шофер устранит неисправность, вышел размяться и увидел трех обветренных, рослых ефрейторов в добела выгоревших гимнастерках. Они зубилом и увесистой кувалдой рубили рельсы. Генерал залюбовался: все у них получалось очень ловко, будто не рельсы рубили, а кололи березовые поленья.
Солдаты отрубали искорёженные взрывами концы рельсовых звеньев, чтобы потом уложить их в путь. Сколько же их надо хотя бы для того, чтобы восстановить колею от Смоленска до Минска?
Не выдержал генерал, спросил. Ефрейторы отложили инструменты, переглянулись, и один из них сказал:
- Не знаю сколько до Минска, а вот чтобы километр пути восстановить, надо отрубать шестьсот концов, товарищ генерал.
- И сколько надо солдат, чтобы нарубить вот столько-то?
- За других не скажем, а что касается нас, так мы самую малость до километра не дотягиваем….
Генерал не поверил. Приподнял полупудовую кувалду, потрогал острие зубила, укрепленного на металлическом пруте, и сказал:
- Молодцы, коли так! Давайте быстрее путь нам, пехотинцам, он очень нужен!..
Генерал впервые и притом случайно увидел, как рубят рельсы, и он, конечно, мог не поверить тому, что сказали ефрейторы. Но ведь не верили в это и специалисты-железнодорожники, и потому в самом начале восстановительной эпопеи решили, что с помощью кувалды и зубила три человека могут отрубать за день не более 70 концов. Не более! Значит, чтобы восстановить километр искореженного немцами пути, надо работать по крайней мере 24 рубщикам.
Темп явно не для войны, и поэтому солдаты железнодорожных войск стали искать пути ускорения рубки рельсов. Находились рекордсмены, бравшие «рубежи» при помощи недюжинной физической силы и полной загрузки светового дня, рубили даже ночью. Но их хватало не на долго: день-два и, смотри, сдал человек, вернулся к установленной норме.
А потом воины стали искать в рельсах слабину: изучали структуру металла, находили самые уязвимые места и постепенно стали опрокидывать придуманную кем-то норму. Да и о какой норме могла идти речь, если Красная Армия шла вперед и её надо было снабжать всем необходимым для жизни и боя!
Их было много, по-настоящему постигших мастерство рубки рельсов. В каждом взводе и в каждой роте находились свои умельцы, перерубавшие рельс с пяти-шести ударов. Дополняя друг друга, они создали своеобразную, выверенную фронтовую технологию рубки рельсов.
Последнее слово, однако, сказали три ефрейтора-три богатыря, с которыми встретился пехотный генерал под Смоленском: Михаил Емельчук, Алексей Прозоров и Иван Перфильев. Они оказались просто-таки «академиками»: обобщили все лучшее, что было в других подразделениях, и создали свой оригинальный метод рубки рельсов, названный впоследствии поточным.
Может быть это сугубо мирное слово «поточный» мало говорит о военной страде, но за то говорят цифры: Емельчук, Прозоров и Перфильев рубили по 550 и более концов в день, давая укладчикам свыше километра рельсов ежедневно.
Этот подвиг отмечен высокими наградами Родины. Грудь ефрейторов-богатырей украсили боевые ордена, такие же ордена, которыми награждались герои фронта. И это понятно, они прокладывали путь на Запад к Победе. (Герой Социалистического Труда сержант Анников М.Е. отрубал рельс типа Р-38 за 3-4 удара. Прим. ИМЗ).
МИНЕР.
То и дело вздыбливалась не успевшая оттаять насыпь. Летели в воздух обломки рельсов и шпал… Это взрывались установленные гитлеровцами мины замедленного действия.
Грохнули взрывы и у моста через речку. Сержант Королев осмотрел еще дымящиеся воронки, металлическим щупом истыкал откосы, обследовал остатки быков и про себя усмехнулся: «Только и всего!.. И тут же послал связного сообщить мостовикам, что мин нет и можно приниматься за восстановление моста.
Минеры снова зашагали по развороченной колее, длинными металлическими стержнями прощупывали каждое подозрительное место.
На пятнадцатом километре встретился еще один мост, точнее мостик через неказистую речушку, дотла искромсанного взрывами. И тут, рядом с береговыми устоями, зияла воронка – след недавнего взрыва.
Королев и сам не мог объяснить, почему эта воронка ему не понравилась, почему её откосы он стал тщательно прощупывать. Вдруг щуп, как нож в масло, свободно вошел в грунт. Еще раз ткнул, и снова щуп утонул в грунте. Тогда Королев взял у солдата лопату и стал осторожно выбрасывать землю из воронки.
Не прошло и пять минут, как лопата наткнулась на что-то твердое. Минер стал ещё более осторожным – руками разрыл землю и увидел шершавую доску. Эта была крышка ящика, а под ней завернутая в коричневый картон взрывчатка, окружавшая зловеще отчитывающий секунды часовой механизм.
Добрался до него, и поворотом стопорного кольца остановить ход часов, для Королева не составило большого труда, ему не раз приходилось это делать. Но когда умолкнувший хронометр смерти был уже в руках, пришла мысль: а что, если на том мосту, где, наверное, уже работают восстановители, такая же коварная мина под воронкой притаилась?..
И больше он ни о чем не успел подумать, даже не взглянул на деления в окошке мины, чтобы узнать, сколько времени осталось до взрыва. Отдал солдатам часовой механизм и винтовку, и не сказав ни слова побежал по обочине назад.
Обратный путь оказался не легким: то и дело приходилось перепрыгивать через нагромождения шпал и рельсов, перебираться через развороченные, уже занесённые снегом трубы. Он сбросил, ставшим тяжелым бушлат, снял сапоги, остался в одних носках, и бежал…
Сколько времени прошло – не знал. Во рту пересохло, по всему телу струился пот, все тяжелее стало дышать. Но остановиться, передохнуть никак нельзя – там люди, им грозила смертельная опасность…
И вот, наконец последний поворот колеи и впереди мост. На нем копошатся и что-то делают солдаты. Никто из них, понятное дело, не подозревает об опасности, так как он – Николай Королев, сам сказал им, что на мосту мин нет.
- Уходите прочь! Мина! - закричал он, затем схватил какую-то железку, увидел подвешенный кусок рельса, начал часто и тревожно звонить.
- В чем дело? – подскочил к нему незнакомый капитан, должно быть командир роты.
- Мина! Уведите людей! – бросил ему Королев, а сам кинулся к знакомой ему воронке, и с разбегу вонзил щуп в её дно.
В одном месте земля, как он и ожидал, оказалась мягкой и податливой, и он, забыв о всякой опасности, стал быстро выбрасывать грунт из воронки, заодно убедился, что вокруг людей не было, и, если что-то случится, он будет один на один с миной.
Ногти царапнули крышку ящика. Глубоко вздохнув, Королев тыльной стороной ладони смахнул холодный пот со лба, и уже спокойно, так как минер ошибается один раз, принялся вскрывать ящик. Минуты, потраченные на то, чтобы добраться до часового механизма, похожего на шахтерскую лампочку (скорее он похож на ручную гранату в коричневом дюралюминиевом корпусе, смотри фото. Прим. ИМЗ) показались ему длинными – предлинными. И вот, наконец, часы остановлены стопорным кольцом, Королев дрожащими от напряжения пальцами свернул цигарку, закурил, и только потом взглянул на окошечко часового механизма. До взрыва оставалось меньше пятнадцати минут.
СНАЙПЕР.
Встретившийся в траншее пожилой старший сержант в плащпалатке лихо козырнул и спросил:
- Ты чё, Гоша, позицию пришел облюбовать?
- Да нет, - ответил мой спутник – сержант Георгий Набродов – Дружок вот заехал, а реки Жиздры не видел. Хочу ему показать, не возражаешь, если на твой НП заберемся?
- Какой разговор, хоть до вечера глазей, сегодня у нас тихо.
Леса вдоль Жиздры стояли в утренней дремоте – молчаливые и торжественные. В траншею заглядывали кусты ежевики и малины, пахло грибами, а где-то над головой, «забыв, что здесь идут бои», пиликала невидимая пичуга. И очень не хотелось прятаться в землю от первозданной лесной красоты. Но ход сообщения, между тем, уходил все глубже и глубже. Вот исчезло небо и стало темно.
- Уходим под землю, - пояснил Гоша, - Идти осталось немного, еще один поворот и мы на НП, в «бастионе» старшего сержанта Ильина.
Через несколько шагов он остановился, пошарил рукой в темноте, открыл дверь и передо мной оказалась амбразура, через которую были видны атласный разлив реки, курчавые лозняки, а на том берегу – зеленые купы деревьев, мачта семафора. Подавая мне Цейсовский трофейный бинокль, Гошка показал на противоположный берег и сказал:
- Правее тех домов, приглядись, меж кустов тропинка к реке притоптана. Вот там и начинал я «войну». Бестолковый народ какой-то у них: перестали ходить по воду только после того, как шестого срезал. Вот тогда стал я хозяином водопоя, только сам трое суток росу с листьев слизывал – пить было нечего.
Потом он долго рассказывал про оборону гитлеровцев на левом берегу Жиздры, пояснил, где расположены блиндажи и ходы сообщения, наблюдательные пункты и даже полевая кухня. Говорил он так уверенно, словно сам всё размещал. Я спросил:
- Откуда тебе всё известно?
- А я там сам бывал, на том берегу. Очень «добычливая» охота случалась, хотя и опасная до невозможности.
И понял я, что не знал толком Гошку Набродова. Спали рядом, ели из одного котелка, в строю вместе шагали, а вот же и не знал и всё. Да и только ли я?..
Когда Гошку в начале войны определили в ординарцы к командиру бригады, находились завидовавшие ему: вот мол человеку повезло под боком у полковника, все события знает, живет не так как строевики, и поэтому имеет послабления.
Гошка не отрицал, что на службу жаловаться грех. А сам не раз заговаривал с полковником о передовой и даже рапорты подавал, с просьбой вернуться в роту. Полковник не отказывал, но и не отпускал. Война, мол, разыгралась нешуточная, успеешь солдат, всё испробуешь.
А потом случилось неожиданное: попал ординарец полковника на гауптвахту. И за что! Построил однажды штабную роту старшина Лебеденко и повел её в лес – на импровизированные стрельбище. Был старшина большим знатоком службы, стрельбы организовал в полном соответствии с наставлением. Только не хватало звука трубы: «По-па-ди, по-па-ди!».
Гошка Набродов вместе с другими солдатами ожидал вызова на огневой рубеж, и как лопоухий новобранец должен был отрабатывать приемы: целься, задерживай дыхание, плавно нажимай спусковой крючок. Он и стал целиться, только не в лесную чащу, а в пролетавшую над головой ворону. Спросил дружка:
- Женька, как думаешь, собью ворону с одного выстрела?
- Да ты что! Винтовка – это не дробовик!
Но Гошка, бедовая голова, сделал совсем не потребное, зарядил винтовку, привстал на колено, и почти не целясь спустил курок. Прошитая пулей ворона шлепнулась на землю. И тут же раздался строгий голос старшины:
- Кто стрелял?
Сразу после стрельб старшина наложил на Набродова взыскание. А когда Гошка вернулся с гауптвахты, полковник как следует пожурил парня, и всё-таки не удержавшись спросил:
- Не ужели с первого выстрела сбил?
- Так точно, с первого.
- А еще сможешь?
- Смогу, товарищ полковник.
- Тогда и впрямь нечего тебе делать в ординарцах. Поедешь в головную роту, немец там близко, сразу же за Жиздрой. Снайперскую винтовку велю тебе выдать. Действуй!
Так и стал Георгий Набродов снайпером, как потом говорил «по совместительству». В роте военных железнодорожников командовал отделением, вместе с солдатами охранял прифронтовой участок дороги, исправлял пути после артиллерийских налетов и бомбежек, а в засаду ходил с разрешения командира роты, когда над линией фронта воцарялась тишина.
В роте, однако, дел всегда было невпроворот, и Гошке не часто удавалось брать в руки «снайперку». И только после того, как о нем заговорил сам «хозяин обороны» - стрелковый капитан, за Набродовым была полностью признана вторая воинская специальность, «на охоту» он стал выходить чаще.
Когда мы с ним обозревали передний край врага через амбразуру «Ильинского бастиона», или попросту ДЗОТа, он уже слыл опытным снайпером. Я едва успевал отыскивать с помощью бинокля указанные им ориентиры.
- Вон, видишь крыша за деревьями? Там МТС до войны была. У того здания я офицера снял, и, между прочим, у него этот инвентарь взял, - кивнул он на бинокль.
- А у тех деревьев меня самого чуть не защучили. Одного плюгавого подстрелил, и засекли. Пришлось отстреливаться и уходить. А там дальше разъезд Палики.
Он помнил каждого убитого фашиста, знал какое звание было, приносил в роту документы и погоны, прострелянные фуражки и планшеты, - кто же без доказательств поверит, что враг убит!
По его примеру во всех железнодорожных ротах Западного фронта, меткие стрелки взяли снайперские винтовки и стали тренироваться, готовясь к засадам и поединкам. Бывший Гошин начальник приказал всех посылать на обучение и стажировку к Набродову на Жиздру.
Я был первым, кто рассказал Набродову об этом приказе, и Гошка довольно улыбнулся:
- Смотри, в учителя уже выходим! Хорошо пусть приезжают, поучим, - и тут с веснушчатого лица исчезла улыбка, - Как ты думаешь, не открыть ли нам счет мести за Виктора Мирошниченко? Не могу гадам простить такого парня!
Сержант Виктор Мирошниченко – первый командир Набродова, бесстрашный воин и отличный человек. Осенью 1941 г. он погиб на реке Снопоть, подорвав себя вместе с железнодорожным мостом и фашистами, пытавшимися захватить его с ходу. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Не только Гоша, - все мы хорошо знали Виктора и тяжело переживали утрату.
- Не подумай, что это красивые слова, но я буду их бить до конца, и мечтаю кокнуть хотя бы одного генерала, только не здесь, а в Берлине. Дойти бы!..
На этом мы и расстались, слышал я потом о школе Набродова, знал, что он призван зачинателем снайперского движения в Железнодорожных войсках Западного фронта, что счет мести за Виктора Мирошниченко растет, и что на Гошиной груди засверкали боевые награды.
Вдруг он сам объявился. Наш штаб стоял тогда в Калуге, и Гошка из Думиничей добирался к нам на перекладных.
- Позвонили вот, чтобы орден мне вручить, - сообщил он нам таким тоном, словно награды ему каждый день прикалывали. А потом улыбнулся и сказал:
- Хлопцы, Красное Знамя получаю, военной косточкой становлюсь! Вот возьму и махну в училище!
Вечером Гошка уехал. И вышло так, что потрепанный прифронтовой поезд – «семьсот веселый» - увез его навсегда. Где-то за Угрой, между станциями Воротынская и Кудринская ночной бомбардировщик врага атаковал поезд. Бросил из ночной мглы одну единственную бомбу, и во всем поезде погиб один единственный человек – бесстрашный снайпер Георгий Набродов.
Изменчивой оказалась солдатская судьба. Сберегала Гошку в опасных поединках, отводила от него вражеские пули, а слепого и нелепого удара с ночного неба предотвратить не смогла. Погиб зачинатель снайперского движения Георгий Набродов, не дожил до осуществления своей и нашей мечты.
Пути – дороги никак не ведут меня снова в Калужский край, на берега Жиздры, где прошла наша молодость. И я не знаю, где именно похоронен Гошка Набродов, может на станции, может на разъезде, а может под раскидистой березой на перегоне. Но так хочется верить, что в День Победы на его могилу, к подножию скромного солдатского обелиска всякий раз ложатся первые весенние цветы.
ЗАРУБКА.
Отдельный батальон, в котором служил Герой Советского Союза Виктор Мирошниченко, по своему назначению не являлся боевым (76 отдельный строительно-путевой железнодорожный батальон 1-й отдельной железнодорожной бригады Особого Корпуса ЖДВ, в последующем 76 отдельный восстановительный железнодорожный батальон, в настоящее время 76 отдельный путевой железнодорожный батальон дислоцирован в г. Хабаровске. Прим. ИМЗ). Его обязанность состояла в том, чтобы восстанавливать разрушенные гитлеровцами железнодорожные пути. Те самые пути, по которым шли на фронт эшелоны с военной техникой, снаряжением и продовольствием.
Солдат этого батальона видели в Западной Украине, у стен Киева, на Смоленщине и под Москвой. И там, где они проходили, исчезали покореженные взрывами рельсы, ложился исправный железнодорожный путь. Образно говоря, солдаты батальона прокладывали на Запад путь к Победе.
Осенью 1944 г. батальону выпала честь вслед за стрелковыми и танковыми частями перейти государственную границу и ступить на землю Восточной Пруссии.
Никто в тот особенный день даже и не подумал об отдыхе. Да что об отдыхе, даже смерть, витавшая над городом Эйдткунен, не могла прервать их работу.
- Не для того мы от самой Белокаменной аж сюда тянули железную дорогу, чтобы отдыхать, - говорили солдаты. И работали без устали. Глухо позвякивали кувалды, скрипели трещотки, с помощью которых сверлились отверстия в рельсах, вразнобой стучали костыльные молотки…
Так продолжалось весь день. А когда уставшие солдаты направились к облюбованному месту ночлега, они увидели на первом доме, приютившемся у самой железной дороги аршинные слова: «Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет земля Русская!» …
За плечами воинов лежала истерзанная фашистами родная земля, впереди – «родина войн», юнкерская Пруссия. Слова Александра Невского воспринимались на этом рубеже, как итог великих ратных трудов советского народа, разгромившего и вышвырнувшего со своей земли фашистских захватчиков.
Откуда же взялась надпись на доме? Кто сделал её сразу же после того, как город был взят советскими войсками? Солдаты батальона в один голос сказали:
— Это Михаил Котельников написал, парторг нашей роты!
Он, наверное, давно, еще из-под самой Москвы вынашивал желание вот так, по-своему отметить исторический факт освобождения Родной земли.
После войны мне не довелось бывать в городке, носящем ныне русское имя Гусев, и я не знаю, сохранился ли тот самый дом, на который как знамя, держали равнение проходившие на Запад воинские подразделения. Не знаю я и судьбы Михаила Котельникова. С тех осенних дней 1944 г., как память сохранилась лишь этот фотоснимок. И он с годами не утратил своего символического значения. Сделанная рукой рядового солдата надпись выражает волю всего советского народа и служит предупреждением тем, кто замышляет о реваншах и новых походах против нашей Родины.
Иван Васильевич Вертель
г. Донецк 1976 г.
(из его произведений можно сделать вывод, что служил он скорее в 76 оспждб 1 ождбр, был видимо офицером Прим. ИМЗ)
Архив Историко-Мемориального Зала ЖДВ. В. Петропавловский июнь 2021 г.