Февраль 1942 года выдался суровым, как и вся русская зима тех лихих лет. Еще в декабре в Подмосковье уже стояли сильнейшие морозы, которые напрочь сковали все силы немецкой группы армий «Центр».
В такие морозные дни, весь фронт от Ленинграда до Курска замер в ожидании потепления. Все ждали, что с его приходом, отогрев моторы своей техники, противоборствующие стороны вновь бросятся в смертельную драку, за господство в воздухе. В такие морозные дни даже вылеты боевых самолетов были исключением. Наши истребители поднимались лишь тогда, когда была опасность подхода к столице немецких бомбардировщиков под прикрытием «Мессеров» и «Фокеров».
Молодой сержант Краснов, продрогший до костей в кузове видавшей виды «полуторки», вымотанный длительным переездом из Москвы, спрыгнул в снег невдалеке от КПП своей части. Окинув взглядом окрестности полевого аэродрома, он с трепетом взглянул в глубокую голубизну подмосковного январского неба, поражаясь его ультрамариновой синеве, которая бывает только при сильнейших морозах.
Было тихо. Фронт замер, словно вообще не было никакой войны. Сердце забилось, в предчувствии встречи с новыми фронтовыми друзьями, которые уже в ближайшее время должны были стать для Краснова его фронтовой семьей.
Красноармеец в огромных валенках и тулупе с висящим на шее автоматом, подошел к прыгающему возле КПП, замерзшему сержанту и спросил:
— Ваши документы товарищ сержант!
Краснов сунул свою руку под шинель, и достал из нагрудного кармана книжку военного летчика и предписание, подал часовому. Часовой, сняв рукавицу, взглянул на предписание, и, не глядя на первую страницу удостоверения, сразу открыв его посередине. Краснов улыбнулся. Он знал, что приказом наркомата обороны часовые и воинский патруль были обязаны обращать внимание на скрепки, которые скрепляли листы всех документов. Только в советских документах скрепки от пота и влаги ржавели, оставляя на листах рыжие разводы. Немецкие в виду педантичности фрицев, делались из нержавеющей стали.
— Все в порядке! — сказал часовой. Отдав честь, он подал документы новоиспеченному летчику.
— Мне, красноармеец, надо пройти на командный пункт первого гвардейского истребительного авиаполка особого назначения– спросил он, пряча документы назад в карман.
— Вам товарищ сержант, по этой дороге — до первой хаты. Там дальше будет указатель - «хозяйство полковника Шинкарева». Штаб полка находится в каменном двухэтажном здании бывшего барского особняка. Вы его увидите сразу.
— Спасибо, товарищ часовой, — сказал сержант, и, вытащив пачку папирос, подал караульному.
— На посту нельзя! — сказал тот утвердительно, но, взяв папиросу, сунул её за козырек шапки– ушанки.
— Спасибо товарищ сержант, — сказал караульный, — после смены покурю.
Краснов, отдал честь, и пошел, прибавляя шаг, в сторону, указанную часовым. Снег приятно хрустел под новыми яловыми сапожками, но мороз предательски проникая под шинель, пробирал до самых костей. До штаба полка было не более километра, и Валерка, чтобы окончательно не продрогнуть, иногда переходил даже на бег, чтобы прогреть тело.
— «Все выше, и выше, и, выше, стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит, спокойствие наших границ» — мурлыкал он под нос марш авиаторов, задавая себе темп дыхания: на два шага вдох, на один выдох.
Пробитая техникой сквозь толщу снега дорога, шла через сосновый бор. Морозный воздух яростно обжигал лицо, а Валерка, вдыхая в подобном темпе полной грудью, в тот момент наслаждался с каким–то невиданным упоением его хрустальной –первозданной чистотой. Где– то барабанной дробью стучал дятел, а где– то недалеко над лесом, звеня моторами, прошло дежурное звено «Харрикейнов» в народе «Харитонов», оставляя в воздухе сизые полосы бензинового выхлопа. От всех этих звуков душа молодого сержанта просыпалась, словно от долгого пребывания в спячке.
— «Хозяйство Шинкарева», — прочитал он на указателе, и продолжил движение в сторону, куда указывала стрелка. По мере приближения к полку становилось суетливо. Полуторки, груженные боеприпасами и военной амуницией, одна за одной тарахтели по накатанному грейдеру, обдавая Валерку снежной поземкой.
Три девушки в добротных меховых летных куртках и унтах как–то нежданно появились на пути Краснова. Они шли навстречу и о чем–то весело разговаривали, не обращая ни на кого внимания, пока не столкнулись с Красновым.
— Здрасте вам, — сказал Валерка, прыгая в своих глаженых на колодке сапожках.
— Здравия желаем, — дружно ответили летчицы. –Новенький что ли?
— Так то — то — точно — ннн– овенький, –ответил Краснов по уставу, заикаясь от холода.
— Смотрите девчонки каков, красавчик! — сказала одна из девушек, поправляя на голове, шлемофон. — Всё — завтра войне конец!
— А вы, что тоже летаете? — спросила другая, рассматривая молодого сержанта.
— А вырядился, глупенький в такой мороз, как на парад! Наверное, бедняжечка околел до самых… Может, отогреем его — девочки? — спросила третья, и лукаво улыбаясь, взглянула на Валерку, моргая оленьими ресницами.
— Гляньте, девчонки, парень от холода весь инеем покрылся! — сказала чернобровая и летчицы дружно захохотали, вгоняя выпускника в краску.– Дайте ему дорогу, а е то совсем замерзнет!
Девушки расступились, пропуская сержанта вперед.
Краснов на какой– то миг оторопел, став подобным объектом столь пристального внимания. Он даже не представлял, что с первой минуты своего пребывания на фронте, он встретит одновременно столько красивых девчонок. Сердце защемило от воспоминаний событий годовой давности.
— А вы кра-кра-сотки, — сказал он, любуясь приятными глазу лицами, налитыми морозным румянцем.
— А мы знаем, — дружно ответили девушки и засмеялись. — У нас некрасивых нет — мы же ночные ведьмы!
Валерка, впервые попав на фронт, еще не знал, что за их весельем, за их улыбками и этой легкой жизнерадостностью скрывается нечто более высокое и значимое для него и всей страны в целом. Они, как и он любили небо, любили свою землю и ради этой любви рисковали своими жизнями наравне с мужиками. Война не щадила никого: ни зрелого — грубого мужика, ни юную хрупкую девчонку еще недавно окончившую школу. Не было в ней жалости: ни к мужчинам, ни к женщинам — все погибали одинаково. Вот только скорбели о погибших по- разному.
Девчонок было жальче втройне. За их неоправданными смертями скрывалась не только потеря боевой единицы — это была потеря чье–то любви, материнской ласки и природной бабской нежности. Даже черствые на вид, и умудренные опытом мужчины, рыдали, словно дети, когда в смертном бою погибала какая–нибудь девчушка– хохотушка. Их действительно было жальче втройне. И не было той меры, чтобы измерить им мужское горе, потерянной любви и опрокинутой надежды.
— Хоо– зяя– ййство полкоффника Шинкарева, гдее ррас– сспо– ложжено? — спросил, заикаясь то ли от мороза, то ли от волнения Краснов.
— Хоо– зяя– ййство полкоффнникааа? Хоо– зяя– ййсство полкоффника, вон в том здании, хоо– зяя– ййство поллкоффника, — передразнив замерзшего Валерку, сказала одна из девушек и расплывшись в обворожительной улыбке, обнажая жемчужные зубки.
— Спп– аа– сс– ии– ббоо! — ответил смущенный Краснов. — Раз– рее– шиттеее пройти?
— Разрешаем, — ответила одна из девчонок, и они вновь дружно засмеялись.
Валерка сделал шаг, но как–то неловко поскользнулся. Резиновая подошва яловых сапог сделалась на морозе дубовой и удивительно скользкой. Странно подпрыгнув на месте, он удержал баланс, и, махая фанерным чемоданом, проскользнул мимо летчиц, словно на коньках.
Девчонки, увидев пируэты новенького сержанта, вновь весело засмеялись.
— А он, хорошенький, будет мастер маневра! — услышал Валерка краем уха.
В тот миг он почему– то опять вспомнилось лицо его Ленки. Сердце вновь встрепенулось, и непонятная тоска, ноющей болью сжала грудь. Настроение мгновенно пропало, а воспоминания вернули его в тот день, когда он последний раз видел её на вокзале Смоленска, в то самое страшное воскресное утро. За более чем полгода, он не получил ни одного письма, ни одной весточки. Он не знал ничего о судьбе Лунёвой и этот факт вызывал в нем обеспокоенность. Страх за Ленку прокатил по его мышцам, стягивая их настоящей судорогой.
Краснов подумал:
— «Неужели она Ленка, его первая любовь, как и тысячи других русских девчонок, сейчас бьет ненавистного врага, или ползает по передовой, обдирая о промерзшую землю свои красивые колени и музыкальные пальчики? Неужели она, его любимая Ленка, сейчас там — среди огня, взрывов, окровавленных рваных тел, тащит на своей хрупкой женской спине, огромного русского мужика? А может, она осталась в оккупированном Смоленске? Может немец, отправил её в Германию в лагерь смерти?»
Вопросы, вопросы, сплошные вопросы, крутились в его голове и он, не знал на них ответа, чтобы унять свою сердечную боль.
Не знал. Не знал он, что его Леди, его Леночка, сейчас в тылу. Не знал, что ждет она ребенка, и совсем скоро он девятнадцатилетний юнец станет настоящим отцом. С этими мыслями он незаметно для себя добрался до штаба. Вошел, протягивая предписание дежурному.
— Здравия желаю, — сказал Краснов, вытягиваясь перед капитаном.
— Что новенький, — спросил дежурный.
— Так точно! Сержант Краснов, прибыл в часть для дальнейшего прохождения службы.
— Подожди здесь, я доложу командиру полка.
Капитан зашел в кабинет командира полка. Валерка на какое–то время остался в холе. Он поставил фанерный чемодан и присел на него, ожидая приглашения.
Двери в кабинет открылись. Дежурный вышел, и не закрывая их, сказал:
— Давай сержант, проходи. Батя, ждет тебя.
Валерка схватил чемодан, и вошел в кабинет:
— Здравия желаю, товарищ полковник! Сержант летной службы Краснов! Представляюсь по случаю дальнейшего прохождения службы! — сказал Валерка, щелкая каблуками.
— Ну, здорово — орел! Наслышан! Наслышан о твоих природных талантах! Личное дело уже получили. Не зря тебя к нам направили в полк, — спокойно сказал полковник со звездой Героя Советского Союза.
Он пожал руку Краснову и пригласил присесть на стул, стоящий возле оперативного стола. Валерка, поставив чемодан, присел на край, словно нашкодивший ученик в кабинете директора школы.
— Ты знаешь, куда прибыл? — спросил полковник, пристально рассматривая своего нового подчиненного.
— Так точно, товарищ полковник! — сказал он, и вскочил со стула. Стул как– то странно отпрыгнул от Краснова и с грохотом завалился на бок.
— Ты сержант, так не волнуйся, а сядь и сиди. Не надо вскакивать, ты не в пехоте — ты же летчик. Не стоит и мебель ломать, она еще будет нужна для победы над врагом, — спокойно сказал полковник. — Хочу пояснить: ты юноша, прибыл в первый гвардейский истребительный полк ПВО, особого назначения. Нас еще называют «Сталинские ястребы». Полк сформирован из лучших летчиков ВВС со всей Красной армии. В задачу нашего полка входит уничтожение немецких асов и бомбардировщиков на подлете к столице. Наверное, для тебя сержант, не секрет, что фрицы пока доминируют в нашем воздухе, но грядет время, когда им будет лучше сидеть на земле. На смену устаревшим машинам, сейчас приходит более новая и современная техника, которая в наш полк поступает исключительно в первую очередь. На это есть особое постановление наркомата обороны. Вот тебе и предстоит воевать на этих классных самолетах.
— Так точно! — сказал Валерка, вновь вскочив со стула.
— Пойдешь в третью эскадрилью. Твой комэск Краснов, будет герой Советского Союза майор Шинкарев. Это мой младший брат. Я хочу, чтобы у тебя был настоящий командир, и профессиональный летчик– наставник. Ты еще пока молод и зелен, и вполне можешь «наломать дров» по своей неопытности. Ты меня, надеюсь, понял?
— Так точно, товарищ гвардии полковник! — четко по–военному сказал Краснов, глядя, как на груди командира золотым блеском в лучах электрической лампочки сверкает звезда героя.
Полковник подошел к полевому телефонному аппарату и, крутанув ручку, поднял трубку.
— Алло, «Ромашка»! На проводе первый! Дай мне третью! — сказал он, и замер в ожидании. — Здравствуй гвардии майор! Давай срочно дуй ко мне! Тут в твою эскадрилью пополнение прибыло. Молодой! Из школы, но судя по рекомендации штаба вполне созревший и даже очень! Да, да было объявлено десять суток от имени начальника штаба школы, с отсрочкой исполнения до дня победы…
Что в тот миг говорил комэск, Валерка не слышал, но по интонации полковника он понял, что тот явно чем–то недоволен. Еще бы, за плечами летчиков его эскадрильи сотни вылетов, десятки сбитых самолетов, а тут на смену выбывших по потерям приходят юные летчики, которых за отсутствие боевого опыта называли «желторотыми».
— А мне, плевать! Командование знает лучше! А это уже твои проблемы! Пять, пять минут! Ты меня понял — иначе отдам его во вторую, — сказал командир полка, и положил трубку.
— Не хочет майор тебя брать — Краснов. Говорит — нет у тебя боевого опыта. А где я ему асов возьму? Ведь асами становятся, а не рождаются! — сказал полковник и присел на стул возле горящего камина. Он поправил в топке дрова и, припалив лучину, прикурил.
— Присядь сержант, закуривай! Сиди пока грейся, а то я вижу совсем околел!
Краснов сел напротив полковника и посмотрел в топку камина. Дрова, «постреливая», дружно горели, и сильный жар, отходя от камина, обжигал колени даже через галифе и зимние кальсоны с начесом. Валерий слегка отодвинул стул подальше от камина.
— Что Краснов, уже жарко? — спросил полковник, выпуская дым от папиросы прямо в камин.– Вот так вот будет и в воздухе жарко. За бортом будет минус сорок, а от тебя будет идти пар. Немец в воздухе крутится, словно гимнасты на перекладине в цирке. У них братец, отличная школа пилотирования. Да и опыта ведения войны больше, чем у нас. Они ведь до нас Европу покорили на своих «Мессерах».
— Я готов, товарищ полковник! Я прибыл сюда, чтобы бить врага, а не сидеть в тылу. Да и немецкая тактика ведения боя мне известна. С некоторыми соколами Геринга я даже лично знаком.
Полковник, сделав удивленные глаза, замер, мгновенно проглотив дым от папиросы.
— Да иди ты! Это откуда тебе известно? Ты же Краснов, еще ни разу в бою не был! — спросил Шинкарев.- Ну-ка давай с этого места и поподробнее…
— Я товарищ полковник, знаком с их тактикой по учебным фильмам «Люфтваффе». У моего отца, на работе в КБ тридцать пятого авиационного завода, сотни раз показывали эти фильмы. Там даже один «109 — был учебный Мессер». Мне отец разрешил его изучит. Знаю я этот фашистский самолет, как наш У — 2. Заводские инженеры раскрутили его до винтика. Все искали слабые стороны немецкого планера. А с пресловутыми немецкими асами мы еще летом сорокового познакомились. Наша заводская команда выиграла у немецкой делегации в футбол 2:1. Уж больно мне хочется с кем– нибудь из них лицом к лицу встретиться в воздухе и снова накидать в их ворота, как в сороковом… Да только уже не голов, а снарядов…
— А ты, что и в футбол играешь, и спокойно на «Мессере» можешь летать? — спросил удивленный полковник, бросив недокуренный окурок в камин.
— А что на нем летать? Две плоскости, движок, шасси — все, как у нашего Яка или Мига! На подъем хорош! Устойчив на вертикалях! Вот только выше пяти тысяч, слабоват! Движок задыхается без кислорода, — спокойно сказал Краснов, поражая полковника своими познаниями.
В этот момент в дверь постучали, и уже через мгновение, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел комэск третьей эскадрильи. Тяжелые собачьи унты были запорошены снегом. Короткая летная куртка на меху в лучах электрической лампочки искрилась тысячами бриллиантов замерзших капелек воды.
— Майор Шинкарев по вашему приказанию прибыл! — сказал комэск, доложив по форме.
— Здравствуй Сергей! — ответил полковник, протягивая руку брату.
Майор снял меховую рукавицу и, пожав полковнику руку, спросил:
— Это что ли, новый ас — гроза люфтваффе?
— Он самый! Орел! — сказал полковник, и похлопал Краснова по плечу. — Я читал его личное дело и скажу честно — впечатлен! У этого парня две гауптвахты по пять суток, с отсрочкой исполнения, до самого дня победы. Два выговора и все же командование школы и политрук рекомендуют его именно в наш полк, а не куда-то в запасной.
— Майор Шинкарев, — представился летчик — я товарищ сержант, теперь твой комэск, и все, что я скажу, ты уже начинаешь конспектировать в свою тетрадь великих изречений легендарного полководца!
— Сержант Краснов! — ответил Валерка, и майор, протянув ему свою руку, сжал в мертвой хваткой его ладонь.
— Теперь уже гвардии сержант…
— Так точно — гвардии сержант Краснов…
Он пристально взглянул парню в глаза, словно изучая его. Краснов также, не моргая, уставился в глаза комэска, словно пробуравливая майора насквозь своим взглядом.
— Слетаемся! Характер парень, у тебя вижу есть!
— У младшего не только характер. У него знания хорошие есть. Говорит, что даже на «Мессере» летать может и даже многих асов немецких знает лично.
— Да ну, ты! Откуда!? — удивленно спросил майор.- Просвяти!
Краснов поежился, от переизбытка внимания к своей персоне и сказал:
— Мой отец до войны работал военпредом на тридцать пятом смоленском авиационном заводе. Там в заводском КБ был один «Мессершмит», вот я и облазил его от плоскостей до самого хвоста.
— Ну, тогда это решает все. Хорошие летчики со знанием вражеской техники и языка врага нам очень нужны. Верховное командование кое–что планирует в этом ключе, — сказал майор, одобрительно улыбаясь.
— Ну, давай Краснов, бери свой чумадан и пошли. Покажу тебе «квартиру». Сейчас попутно зайдем на склад к зам. по тылу — отдашь ему продовольственный и денежный аттестаты. Пусть тебя на довольствие поставит, да лётную форм выдадут. Небось, в сапожках ножки то мерзнут? Унты собачьи–вот наша зимняя, а иногда даже и летняя форма! — сказал майор, и пошел вперед ускоренным шагом.
Комэск не смотря на ниже среднего рост широко шагал, словно летел впереди Краснова, придерживая висящий на заднице, планшет. Он, делая широкие шаги, хрустел по снегу унтами так, что Валерка еле успевал переставлять свои ноги, облаченные в щегольские сапожки. Встречающиеся навстречу летчики, отдавали ему честь, а тот лишь машинально махая, находился в своем мире раздумий.
Конечно, Краснов был еще молод. Многого не знал, но его знания вражеской техники, языка, да отличные баллы по пилотированию и огневой подготовке, придавали ему уважения.
— «Видно парень старательный» — думал майор. — Посмотрим, как он на хвосте ведущего удержится? — сам себе буркнул под нос майор и еще прибавил шагу. Валерка тащился за комэском, словно планер за буксировщиком.
Он перекидывал чемодан из одной руки в другую, но шага не сбавлял. После нескольких минут такого бега за майором, по его спине уже потекли струйки пота. Вдруг Шинкарев остановился. Краснов, еле удерживая дистанцию, чуть не сбил с ног своего комэска.
— Правильно делаешь, младший лейтенант! Держись за хвост ведущего, и сам будешь цел. Только не зевай. Эти ястребы Геринга, подберут тебя, словно гончие собаки раненого зайца.
— Я знаю! — запыхавшись, чуть выдавил из себя Краснов.
— Все — пришли! Тут у меня третье звено квартирует, — сказал майор, указывая на деревянную хату с резными ставнями на окнах.
Дом был довольно просторный. По всей вероятности строился из расчета большой крестьянской семьи. Огромная русская печь, стоящая посреди дома, служила, как для обогрева дома, так и для приготовления пищи. В первой самой светлой комнате стояло четыре солдатских кровати.
Майор, распахнув двери, и пуская в хату клубы холодного пара, вошел в дом.
— Смирно! — раздался голос, и летчики вскочили со своих лежбищ.
— Вольно! Принимайте мужики новенького! Для него, как раз койка в вашем звене свободная стоит.
— Нет, товарищ гвардии майор, она занята! — сказал хмуро один из летчиков, застегивая расстегнутый воротничок гимнастерки.
— А ваше мнение, гвардии капитан Храмов, меня меньше всего волнует. Лейтенант Силин, уже неделю, как не вернулся на базу с последнего вылета. Так что теперь вы, до конца войны будете держать эту кровать без постояльца? — спросил комэск, проходя в комнату.
— Ну, товарищ гвардии майор! — хотел было возразить Храмов.
— Храмов, без ну… Лучше познакомьтесь! Это сержант Краснов. Он окончил одесскую школу военных пилотов имени Полины Осипенко, — сказал майор, присаживаясь на кровать.
— А какого рожна к нам стали присылать таких необстрелянных «желторотиков», которые даже еще пороха не нюхали!? Он, наверное, как следует, даже матчасти толком не знает, не говоря уже о боевом пилотировании.
— Вот вы товарищ Храмов, и полетаете с ним! Посмотрим, чем вы, можете удивить молодого летчика–истребителя! Вылет завтра, — сказал, майор, ехидно улыбаясь. — Давай Краснов, клади свои чемоданы, да переоденься. Тоже мне пижон! После войны будешь в шинельке по ресторанам ходить и в своих сапожках на «венской рюмочке». А здесь — здесь ты должен быть настоящим боевым летчиком –в унтах, в шлеме и лётной куртке.
Валерка, высыпав на свободную кровать гору своего нового летного обмундирования, сунул под неё чемодан.
Летчики звена расселись вокруг Краснова, с удивлением разглядывая молодого летчика.
Валерка не обращая внимания на уставившихся сослуживцев, переоделся в новую летную форму, и когда все вещи были уложены, он со вздохом облегчения молча присел на кровать.
— О, глянь, мужики, «птенец» в гнездо свалился! Вместо того, чтобы изучить технику потенциального врага, или полетные карты боевых действий, их высочество соизволило отдыхать! — сказал гвардии капитан Храмов.– А ну, сержант Краснов, встать и смирно, когда с тобой старший по званию разговаривает! — сказал Храмов.
Краснов нехотя поднялся, делая лицо, которое не выдавало никаких эмоций, и расправив гимнастерку, вытянулся по швам перед капитаном. Он знал, что в каждом подразделении от молодого летчика требуют больше, чем это предписано не уставными отношениями. Старики обычно стараются с первой минуты узнать характер и коммуникабельность нового сослуживца. В бою надо знать своего товарища по оружию, чтобы иметь возможность на него положиться.
— Ладно, Краснов, вольно! Сегодня в честь прибытия, объявляю отдых! А завтра — завтра я сделаю тебя на первом же вираже! Вам товарищ сержант это понятно!?
— Так точно, товарищ гвардии капитан, — сказал Краснов. — Пока вы будете делать меня на первом вираже, я вас еще раньше обязан сделать!
Летчики засмеялись. После сказанного он вновь завалился на кровать в ожидании ужина. Валерка знал, что первое впечатление о сослуживцах всегда было обманчиво. Во все времена притязания к новичкам были справедливы. Стойкость духа, исполнительность и чувство локтя вот, что нужно было знать боевому звену, чтобы положиться на все внутренние качества молодого летчика.
Первый день на фронте пролетел незаметно. На завтра, по сообщению метеослужбы армии, погода обещала быть немного теплее. Технари ковырялись на морозе, готовя машины к вылету. Голыми руками в двадцатиградусный мороз им приходилось, устанавливать на них приборы объективного контроля — фотокинопулеметы СЛП.
«Учебная дуэль» назначенная на утро, между гвардии капитаном Храмовым и сержантом Красновым, должна была выявить Валеркины недостатки, полученные еще во время обучения. На счету капитана Храмова было уже восемь побед, и он мог любому показать класс воздушного боя.
Вот ему, как самому опытному истребителю, и предстояло «сразиться» с молодым зеленым стажером Красновым, который ни разу еще не был в настоящем бою.
Фотопулеметы в такие минуты исправно фиксировали на фотопленку ход подобной «схватки». По их данным можно было визуально определить, с точностью до кадра, все промахи и класс вновь прибывшего летчика. Проще было заранее выявить умение и слаженность действий пилота, и пилотирования самолетом в учебном бою, чем подставлять «желторотого» под двадцатимиллиметровые снаряды немецких авиационных пушек, которыми были вооружены «Мессеры» и «Фокеры».
С вечера появилась облачность и мороз немного спал. Ранним утром технари, подкатив свои бочки с паяльными лампами, грели двигатели самолетов, накрыв их попонами из плотного брезента.
Полевой военный аэродром постепенно оживал. В утреннем небе на Востоке появился красный диск солнца, который слегка окрасил засыпанные снегом верхушки сосен, легким румянцем.
В это самое время двери деревенской хаты открылись, и на крыльце по пояс голый появился сержант Краснов. Крякая от удовольствия, он обтирался снегом, разгоняя сон, который старался удержать его в своих объятиях.
— Эй! Ты Краснов, воспаление не получи, — проорал гвардии капитан Храмов, выйдя на крыльцо.
Он закурил папиросу, и, спустившись, горстью снега обтер себе лицо.
По его приподнятому настроению чувствовалось, что он уже с утра предвкушает свою легкую победу, и совсем не ведает о том, что молодой летчик не так прост, как ему кажется. На его счету было немало таких «холостых побед» над молодыми, которые он легко доводил до финального конца. Считая себя асом, капитан слегка переоценивал себя, совсем забыв о том, что некоторым людям сам дает Бог крылья. Сейчас он даже не подозревал, что через каких–то пару часов, наступил тот переломный момент, который раз и навсегда поставит точку в его самолюбовании.
— Я, товарищ капитан, закаляю дух и волю к победе! Сегодня у нас с вами «дуэлка», — сказал Краснов, намекая на поединок.
Капитан, попыхивая папиросой, скомкал снежок, и как бы шутливо бросил его в Краснова. Снежок рассыпался, попав в голую спину. Валерка резко обернулся, и увидел ехидно улыбающееся лицо своего командира.
— Вот так, — сказал многозначительно Храмов. — Вот так я тебя сделаю на первом вираже. С первого выстрела — в десятку!
Валерка ухмыльнулся. Подхватив охапку снега, он стал с силой сжимать его в холодный «снаряд». После того, как ком снега превратился в плотный и твердый снежок, Валерка, улыбнулся, и замахнулся в сторону капитана. Тот, держа руки в карманах, сделал ложный вираж телом, и, не выпуская папиросы, проговорил:
— Один к десяти, что ты Краснов промахнешься.
Валерка взглянул на Храмова и с ухмылкой в голосе сказал:
— Я товарищ капитан, по дирижаблям не стреляю! Вот моя цель, — сказал он, и показал рукой на сидящего на изоляторе электрического столба серого воробья.
— Нет, не попадешь! Даже не старайся!
Ни слова не говоря, Валерка размахнулся и резко со скоростью пули метнул в птаху снежный ком.
Воробей, видя приближающийся к себе огромный предмет, сорвался с места. Это и была его роковая ошибка. Снежок догнал птицу, и что было сил, ударил всей своей массой в зад, переломав воробью хвостовое оперение. От такого удара птица, потеряв устойчивость полета, свалилась в штопор, и ударился в стоящую рядом машину связистов. Смерть была мгновенной, он даже не трепыхнулся.
— Ну, ни хрена себе! — сказал капитан, почесывая затылок, от удивления. Естественно это была случайность, но эта случайность мгновенно обросла красочными подробностями, став настоящей легендой не только эскадрильи, но и всего полка.
— Вот так вот, товарищ капитан — учитесь, пока я служу в этом полку! На догонном курсе и с первого выстрела точно в хвостовое оперение, — гордо расправив грудь, артистично хвастаясь, сказал Валерка.
Выплюнув окурок, капитан, с глазами полными удивления и восторга вскочил в хату и уже с порога заорал:
— Мужики, а наш–то новенький «желторотый», на моих глазах воробья влет на догонном курсе завалил, словно «Мессера»!!! Все перья ему снежком загнал в подхвостье!!! Тот в штопор, и тут же издох.
Тут на пороге появился Краснов, держа за лапку уже бездыханное тело убиенной в споре птицы.
— Как жаль! Погиб, как герой! — сказал он, показывая сослуживцам трофей.
— Это мужики, был настоящий триумф стрельбы! Я своими глазами это видел! Если он так из пушек палит, то нам всем звеном пора на заслуженный отдых. Завтра, он немецким тузам будет хвосты шинковать, как капусту! — сказал капитан, задыхаясь от волнения.
Один из летчиков, бережно взял погибшую птицу за лапку, и с удивлением стал рассматривать голую задницу трофея.
— С первой победой тебя Краснов! Эта цель, поменьше любого самолета. Если ты и в полете так кучно кладешь снаряды, то уже скоро самого Покрышкина перещеголяешь!
— Да будет вам — это так, случайно, — стал отмазываться Валерка, делая скромную мину на своем лице. — Я бывало таких с рогатки, десятка два за день в детстве добывал.
— Браконьер?
— Нет, охотник…
Слух о точном поражении летящей «цели» в виде птицы, в одно мгновение облетел весь полк. Уставшие от войны летчики решили придать этому случаю настоящую праздничную окраску. Им, не доставало какого–то эмоционального всплеска. Какого–то куража, чтобы даже небольшим «взрывом» мимолетного праздника, заполнить серый фон фронтовых буден, и этот миг пришел.
…и был, как обычно обед…
И ничего не подозревающий, сержант Краснов, вошел, в офицерскую столовую, и замер возле дверей, высматривая свободное место. И не знал он еще, что его первый обед в полковой летной столовой будет обставлен с такой помпезностью и сарказмом.
— Эй, новенький — Краснов — у нас здесь есть свободное место, — сказал младший лейтенант Голованов, приглашая Валерку.– Тут присаживайся — здесь свободно.
Краснов прошел в зал, и присел рядом с Головановым. Летчики третьей эскадрильи по команде встали. Валерка увидев вскочивших сослуживцев удивился, и даже не успел сообразить, что происходит– как вдруг…
— Товарищи летчики! Поприветствуем нашего нового боевого друга сержанта Краснова! На сегодняшний день он является одним и лучших снайперов нашего полка, — прозвучал голос комзвена. — И это не просто слова! Это слова подкрепленные делами! — сказал капитан Храмов, держа стакан с «наркомовскими» на вытянутой руке.
— А теперь торжественный марш!
В зале раздалась мелодия марша советских летчиков.
В это мгновение шторы на кухню раздвинулись, и под незабываемые звуки патефона в зал в белом фартуке и белом поварском колпаке вышла полногрудая повариха тетя Нюра. Торжественно она внесла поднос, на котором стояла фарфоровая тарелка с гороховым супом. К удивлению Краснова в тарелке плавала жаренная тушка убитого им воробья. Тетя Нюра, как её звали летчики, хихикая под нос, поставила перед Валеркой его «тожественное блюдо».
— Кушай сынок, приятного тебе аппетита, — сказала она и чтобы не рассмеяться, приложила ко рту белоснежное вафельное полотенце.
— Лучшему снайперу полка–наше троекратное –ура! — сказал капитан Храмов.
Летчики давясь от смеха, поднял стаканы с «наркомоскими» и трижды прокричали :
— Ура–ура–ура!
Краснов находился в недоумении. Он ничего не понимал. Он смотрел то на тушку жареного воробья, плавающего в гороховом супе, то на ликующие лица сослуживцев.
— И что я должен сделать, — спросил он.
— Кушай дорогой! Это же твой трофей, — сказал майор Шинкарев, давясь от смеха. –У нас брат, так принято. — Убил дичь — съешь!
Тетя Нюра, стояла рядом, и, положив руку на плечо Краснову, продолжала давиться от смеха. Валерка принял правила игры. Он встал, взял в одну руку рюмку с «наркомовскими» и сказал.
— За нашу победу!
Выпив одним махом водку, он подхватил тушку воробья за лапку и положив его в рот.
— Черт! А ведь вкусно же, — сказал он улыбаясь. Ей богу вкусно!
— С почином тебя, — сказал майор Шинкарев, вливая водку в рот. Чтобы так метко и в бою бил! А теперь всем обедать!
— Ура–ура–ура! — разнеслось по летной столовой. Летчики, выпив «наркомовские», дружно захлопали в ладоши.
Только по прошествии стольких лет после войны, осознаешь, что подобные шутки не просто скрепляли воинский коллектив, они были шагом в достижении общей победы. Победы над коварным и беспощадным врагом. На какое–то время они помогали уйти от навалившихся проблем, и на минуту забыть о тех предстоящих драках, превращающих небо в кровавое поле брани.
— Воробей! — сказал майор Шинкарев. –Твой позывной сержант Краснов, будет теперь — воробей!
— Воробей! — кто–то крикнул из–за стола.
Уже скоро немцы прозовут сержанта Краснова кличкой «Sperling». Нет — не за его позывной, а за умение так маневрировать, что в его руках МИГ–3 превращался в настоящую птицу.
Несмотря на двадцатиградусный мороз, за «дуэлью» капитана с молодым летчиком, выскочила посмотреть вся третья эскадрилья.
«МИГи», завывая своими моторами, поднимали клубы снега, перемалывая его в сплошную снежную пыль, которая крутилась за самолетами молочным вихрем.
Краснов вырулил на старт и довольно спокойно перевел сектор газа в положение форсаж.
Ракета, прочертив по небу дымный след, в какой–то миг вспыхнула зеленой звездочкой, обозначив команду на взлет.
От предвкушения свободы полета, сердце молодого лейтенанта забилось в ускоренном ритме и он, глубоко выдохнув, отпустил тормоз. Мотор взвыл на полных оборотах, и самолет мгновенно сорвавшись с места, помчался по заснеженному полю, превращаясь в огромный снежный шар, летящий навстречу голубому небу.
Вновь волна адреналина прилила к сердцу Краснова, заставляя его работать в унисон с двигателем. Заснеженные сосны, деревенские дома, люди, машины, самолеты на стоянке стали быстро уменьшаться, пока не слились с общим черно– белым фоном, остающимся далеко на земле.
Гвардии капитан Храмов шел параллельным курсом, поднимая самолет все выше и выше. Вдруг его МИГ– 3, словно свалился на бок, и стремительно набирая скорость, как с горки, стал уходить от Краснова. Валерка понял маневр. Храмов хотел зайти ему в хвост. Краснов, не упуская его из вида, привычно заложил вираж. Не отпуская ни на метр машину Храмова из зоны «огня» своего фотопулемета, он давил на гашетку, а фотопулемет исправно зафиксировал брюхо ведущего на добрый десяток кадров.
— Ну, что, Воробушек, порезвимся? — послышался голос капитана в наушниках шлемофона, совсем не подозревая, что камера объективного контроля уже запечатлела заклепки на его фюзеляже.
— Я готов! — коротко ответил Валерка.
Самолет послушно приподнял нос и, хватая воздух винтом, устремился следом. Удивленный капитан Храмов старался скинуть своего ведомого с хвоста, но тот, словно клещ крепко вцепившись, «сидел» на шее. Капитан резко перешел в набор высоты, выводя машину на вираже в мертвую петлю. Завершив маневр, он решил зайти в хвост напарнику, но Краснов, разгадав его замысел и вместо того, чтобы следовать, ушел от преследования. Резко развернув машину от солнца, он свечой пошел навстречу командиру, звена, атакуя его наперерез. Через несколько секунд, самолет стал набирать высоту. Выходя на вертикаль, он тут же из «фотопулемета», лоб в лоб атаковал капитана.
— Эй, эй, е–ей! Воробей! Ты это парень, не балуй! — завопил Храмов по громкой связи, видя, как ему навстречу приближается МИГ Краснова. — Нам еще воевать!
В этот миг Валерка вновь нажал на гашетку, фиксируя на фотопленку, перекошенную и испуганную физиономию командира. Только завалив самолет в вираж, Храмов чудом избежал лобового столкновения и тут же, дрожащим и нервным голосом проорал в лоренгафон:
— Ты че, воробушек! Совсем, что ли, чокнутый! Высота три с половиной тысячи! Гробанемся так, что хоронить будет нечего! Тоже мне, ас — мать твою за ногу!
Пока капитан выводил машину из пике, Краснов, довершив маневр, занял доминирующую позицию, зайдя в хвост Храмову, на линии горизонта.
— Ты где делся — Краснов!? — спросил капитан, вращая своей головой во все стороны в поисках напарника, которого и след простыл.
— Тута я! — ответил по рации Краснов. Он слегка приподнял машину над самолетом Храмова и покачал крыльями, торжествуя победу.
Капитан оглянулся. В этот миг Валерка, вновь покачал крыльями, дав понять капитану, что исход учебного боя уже предрешен в его пользу.
Всего двадцать минут схватки и Храмов почувствовал, что этот сержант, сделал его, словно он был ученик, а Краснов его учитель.
Судя по манере пилотирования Краснова, он явно заслуживал того, чтобы после школы военных летчиков он и был определен в первый гвардейский, истребительный полк ПВО особого назначения. Это было его призвание. Это был настоящий врожденный талант. Талант, как говорили летчики, от самого Бога!
— Васильевич, ну и где твоя боевая удача, — спросил комэск гвардии майор Шинкарев. Как это тебя боевого летчика, капитана, сделал какой– то желторотый сержантик!? — Не зря, видно, этого парня к нам в полк определили. Вот тебе и «желторотый»!
— Бесенок он! Чуть не разнес мою «кобылку» в щепки! Ему только на «этажерках» летать, — зло буркнул капитан, снимая мокрый от пота шлемофон.
По его вспотевшему лбу и волосам было видно, что Храмов в учебном бою испытал настоящий шок. Впервые за все время войны, он почувствовал себя не лихим казаком, разящим врага казацкой саблей, а летающей мишенью, за которой охотится настоящий ас. Молодой девятнадцатилетний пацан вытянул из него все силы, закручивая на виражах такой пилотаж, от которого голова шла кругом.
— Ай, да Краснов! Ай, да, сукин сын! Поздравляю с победой! Я думал, ты летаешь, как патефонная пластинка над огородом, а Ты — ты я вижу настоящий виртуоз, — сказал капитан, обнимая Краснова.
— Да ладно — это же учебный бой, — сказал Краснов пожимая руку Храмову.
— Вот! Вот! Вот товарищи летчики, какой класс пилотирования! И на вираже режет, и в пике! Прямо на ходу подметки бреет!
Летчики эскадрильи, наблюдавшие весь этот бой, бросились к Валерке с поздравлениями. Кто хлопал по плечам, кто пожимал руку, а кто вообще норовил поднять его на руки, чтобы ликуя подбросить. Впервые в жизни, Краснов, ощутил себя знаменитостью. Это был его второй триумф, и такое положение дела начинало ему нравиться.
Уроки отца, который в течение двух лет показывал ему хитрости боевого пилотирования, не прошли даром. Летая по комнате на игрушечных деревянных самолетиках, Валерка, словно губка, впитал отцовское мастерство. Сейчас, когда был позади аэроклуб и летная школа, он раскрылся подобно куколке, превратившись в совершенную и прекрасную бабочку. Для многих подобные метаморфозы были непонятны, но он точно знал, что все эти виражи, бочки, горки и мертвые петли он уже прошел давно своим сознанием. Сейчас мышцы просто делали то, что диктовал им тренированный мозг, и это было поистине настоящее чудо.
Слух о первой, хотя и учебной победе «воробушка», мгновенно долетела до командира полка. Даже герой Советского Союза, гвардии полковник Шинкарев, найдя минуту свободного времени, срочно примчался к стоянке самолетов на полуторке, стоя прямо на её подножке. Не каждый день в полк прибывают летчики такого класса, и ему было интересно своими глазами увидеть нового героя дня.
— Смирно! — прозвучала команда, когда герой, гвардии полковник Шинкарев спрыгнул с подножки дежурной машины рядом с летчиками эскадрильи.
— Товарищ полковник, личный состав третьей эскадрильи проводит плановые занятия по отработки элементов воздушного боя. Бой окончен в пользу сержанта Краснова. В результате учебной дуэли, сержант Краснов трижды поразил самолет условного противника. На основании мастерского пилотирования и отличного знания боевых качеств самолета, считаю целесообразным допустить гвардии сержанта Краснова к боевым вылетам в составе звена капитана Храмова, — доложил майор Шинкарев
Полковник закрутил ус, и обратился к летчикам.
— Здравствуйте, товарищи военные летчики!
— Здравия желаем, товарищ гвардии полковник! — дружно ответили летчики.
— Вольно!
— Вольно! — продублировал команду майор Шинкарев.
— Ну и где, этот ваш новенький? Хочу пожать ему руку от имени командования.
Краснов вышел из строя и, приложив руку к шлемофону, доложил:
— Товарищ полковник, гвардии сержант Краснов… — хотел сказать Валерка, но полковник прервал его на полуслове:
— Ладно, ладно, Краснов, все знаю — всё видел! Майор Шинкарев уже доложил мне о твоей победе. Для новичка — довольно, неплохо! Будешь летать в составе звена. Комэск подготовит приказ о зачислении в боевую группу. — сказал гвардии полковник Шинкарев. — Да, гвардии капитан Храмов, — обратился он к летчику. — Что это за позывной такой, «Воробушек», который вы там несколько раз повторили?
— Это товарищ гвардии полковник, вполне заслуженный позывной лейтенанта Краснова. Комэск сам одобрил его. Парень не только летает, как Бог, он еще и воробьев влет лупит, снежками на догонном курсе. Это теперь наш местный Покрышкин!
— Это ты про того, которого тетя Нюра ему в суп положила? — спросил гвардии полковник, вновь хитро закручивая ус.
— Так точно! — ответил гвардии капитан Храмов, и вся эскадрилья залилась дружным смехом.
— Вкусно было — орел ты комнатный? — спросил полковник Краснова, и одобрительно похлопал парня по плечу.
— Так точно! Жалко же было добычу выбрасывать, пришлось, есть, товарищ гвардии полковник! — ответил, Валерка, слегка смущаясь. — Да и к тому же, маловат! Я добуду еще дичь, покрупнее воробья!
— Так тому и быть. Будешь ты «воробушек»! Побольше бы нам, товарищи, таких «воробушков»!? Эх, мы бы устроили этим пресловутым «ястребам Геринга» настоящее падение Помпеи! Заклевали бы их волчью стаю так, чтобы перья с них сыпались по всему центральному фронту!
— Компанией, товарищ полковник, и зайцы льва бьют! — ответил шуткой на шутку Краснов.
— Вот и хорошо, сынок! Будешь со своей эскадрильей бить этих львов плюшевых. Пусть небо Советского Союза для них станет настоящим адом.
— Есть бить плюшевых львов! — сказал Краснов…
30
Alexandr Shlyapin