Я скажу - не надо рая, дайте Родину мою

Людмила Перцевая
Миграция, как явление невероятно разнообразное, присущее всему живому, меня неизменно интересует, хоть в вопросах эволюции, хоть истории, хоть политики. Ну ладно, флору и фауну не будем сюда вплетать, хотя ушлые исследователи человеческой цивилизации им тоже придают огромное значение для развития прогресса. Присутствовала лошадь в Азии для одомашнивания - счастье азиатам, не было ее в Америке - грустная история.
Миграция людей в самые древние времена была сродни перемещениям коз и баранов, которые объедали траву и кусты до полного исчезновения - и брели дальше, за кормом. Это тоже просто и понятно. Но человека влекло в неизведанные края еще и голымое любопытство: что там, за горизонтом? Кончается Земля или?..
И это тоже понятно и даже вызывает умиление, почтение, уважение, - чувства разнообразные, но исключительно положительные.
Всё гораздо сложнее в новейшие времена, когда люди спасаются от войн, революций, переворотов, ищут ту спасительную щель, в которую можно забиться, пока угроза минует. Тут уже столько привходящих обстоятельств и условий, что голова кругом идет, как можно всё это оценить в угрожающей совокупности?
Отступаем всего на сто лет, буревестник революции восклицает "Буря! Пусть сильнее грянет буря!", а обыватели уже насторожились, их устойчивый мирок заколыхался, почва из-под ног еще не ушла, но вполне может.
Мой бывший коллега по "Уральскому рабочему" Дмитрий Усачев, возглавлявший в 1980-е отдел партийной жизни, ныне - издатель и писатель, опубликовал на эту тему исторический роман "Китай под семью печатями". А если точнее - документальную историю своей семьи, которая спасалась от революции в Харбине. Роман здоровенный, почти 400 страниц, из которых львиная часть - архивные документы. В том далеком Харбине, оказывается, была успешно функционирующая десятилетиями организация, некое Главное бюро по делам российских эмигрантов в маньчжурской империи. Дмитрий Михайлович и окунулся в это бюрократическое море бумаг, которыми сопровождался каждый шаг его родни.
Упаси боже, я не собираюсь их цитировать, отслеживать более чем 40-летние мытарства семьи Усачевых, ближних и дальних их родственников, соседей на чужбине. Меня ошеломила эта история как раз непредсказуемой опасностью спасительного побега! Судите сами.
Отца Усачева Мишеньку вывезли из революционной России в 4-летнем возрасте, дед его Павел (скорняк, мещанин) страшно радовался, получив вызов от родственницы, которая еще раньше оказалась в спасительном зарубежье. Им дали визу, они беспрепятственно выехали, прихватив сбережения (золотые монетки), довольно быстро обустроились и даже нашли работу. Аналогичную той, что у них была на родине. А дальше все, как бывает не в романах, а в жизни: Павел и в дороге простужавшийся многократно, умирает после воспаления легких, Прасковья остается с тремя детьми на руках. Чтобы как-то выжить, Мишу отдают в приют, дочку - родственникам, малютку - при себе.
Переезды, поиск пропитания, работы, радости житейские, унижения... Там много всего! Вместе со вставными новеллами, родившимися в писательском воображении Дмитрия. И с моральными сентенциями, которые носят явно политический характер. По его нынешним оценкам, большевики, конечно, звери, которые выдавили из страны самых лучших представителей. Пример этого зверства - известный и очевидный, поданный в этом романе с особым нажимом: убийство царской семьи. Как было не убежать всем остальным! Он приводит и масштаб той революционной волны эмигрантов: 800 тысяч, из них 300 тысяч - как раз в сторону Востока. И еще раз писатель сурово осудит советскую власть, которая харбинцев, пожелавших вернуться, придержит в заключении, кому-то определит срок тюремной отсидки, кого-то поставит к стенке, кого-то пустит в  страну на проживание и даст работу.
Усачевы не будут торопиться, переждут еще какое-то время. Михаил подрастет, найдет себе там пару, они родят нашего писателя Диму и только после смерти Сталина решатся вернуться на родину. Их примут. Более того, перечитывая личные дела возвращенцев, где они своей рукой писали, что придерживаются взглядов монархических, антикоммунистических, кто-то даже именовал себя фашистом, в вину харбинцам этого не поставят, мол, понимаем, что там как-то надо было приспосабливаться вам к обстоятельствам.
Именно так именовавших себя фашистами и даже одевавших японские мундиры родственников оправдывает ныне и Дмитрий Михайлович. Он ведь и сам, получив в России образование, вступил в партию коммунистов, сделал карьеру, а когда Советский Союз рухнул, вполне успешно мимикрировал, переместившись в стан либералов. Может быть так оно и следовало по его логике.
У меня этот роман вызвал чувства очень сложные. Ни в коей мере не желая осуждать семейство Усачевых в стремлении спастись, убежать от страшных событий, я бы хотела возразить ему только в некоторых частностях.
Он написал мне, предваряя посылку романа:
"Семейная история в контексте общероссийской истории — вот такую мудрёную формулировку жанра я вычитал где-то. Более-менее подходит. Сотня личных дел из эмигрантского архива, каждое дело по обилию файлов — от 6 и аж до 250-ти".
Прочитав, я с уверенностью возражу: семейная история - да, но отдельно от российской, от истории страны. Потому что когда "лучшие представители народа" эмигрировали (пусть даже вынужденно, от страха!) весь оставшийся народ пережил две войны, Гражданскую и Отечественную, последующие разруху, разброд и невнятицу политических преобразований и происходивших от этого репрессий, климатические и хозяйственные невзгоды в виде голода в разных регионах страны. И невзирая на все эти тяжелейшие условия этот народ (без лучших своих представителей) провел индустриализацию, электрификацию, наладил всеобщее образование в пятнадцати республиках по единому стандарту, здравоохранение, науку развивал...
Нет, это я всё не вам, это я писателю хочу напомнить, ведь Усачевых в то время в стране не было. Они вернулись, потому что сердце изболелось по родине (это опять же из книги).
Но я ведь не только эту книгу прочитала. У меня на столе - блестящее документальное исследование Леонида Юзефовича "Самодержец пустыни" о бароне Р.Ф.Унгерне-Штернберге и мире, в котором он жил. Вот там все совпадает - история политического безумца и мест его обитания. Книга страшная, но она дает реальное представление о тех временах и о тех людях, которые в двадцатые годы прокатились по Сибири и хлынули туда же, куда поехали спасаться Усачевы. И все там было: отрубленные головы, зверствующие корпуса белых генералов, еврейские погромы, зарождающийся японский фашизм... А те, кто всему этому противостоял, мало отличались по методам борьбы, и как бы оно могло быть иначе.
Книга Юзефовича была в 2001 году отмечена премией "Национальный бестселлер", а в 2009 году - премией "Большая книга", автор ее дорабатывал, додумывал и дописывал.
Казалось бы, и книга Усачева сплошь из одних документов, добросовестно скомпонованных в сюжет. События там касаются семьи, которая спасается от лихолетья - и не может спастись. Усачевы и возвращаются не столько потому, что по родине соскучились, они этой родины и не знают, 40 лет прошло, весь мир переменился! Но они нутром чувствуют, что теперь там, в проклятом коммунистическом СССР - безопаснее. Можно ли их за это осуждать? Ни в коей мере. Вернулись и не прогадали. И теперь бывший коммунист Дмитрий Усачев, с полным правом пользуясь свободой, может заклеймить большевиков, выставить им счет за эмигрантское прошлое своей семьи.
Книга Юзефовича по своей фактуре тоже документальная, но это и литературное произведение самого высокого порядка, она исследует человеческую природу во всех ее проявлениях, самых диких и невероятных. За барона Унгерна и его деяния в ответе он сам. И Колчака революционными событиями не оправдать. И японцев с их фашизмом и зверствами не оправдать, ни тех, кто раздувал это пламя, ни тех, кто от него бежал. Книга заставляет думать - и это самое важное. Вот она - событие в литературном мире.
На днях я услышала, что в Германии основан музей, где представлены семейные истории немцев, вынужденных после второй мировой войны уезжать из Восточной Европы, возвращаться к себе, на этническую родину. Они, как и наши немцы Поволжья, мигрировали по всей Европе очень давно, столетия тому назад. Но после разгула фашизма, столкнувшись с неприязнью и враждебностью, без вины виноватые (!) снимались с насиженных мест и отправлялись в неведомое будущее, на историческую родину. Страдали от несправедливости. Комментаторы, оправдывающие роль этого музея, этой защиты немцев от всеобщего презрения, утверждают, что не надо все красить только в черно-белые цвета, есть и оттенки. Есть немцы, которые не должны отвечать за Гитлера.
Еще из этой же круговерти миграций. В США среди белых самый большой процент вовсе не англосаксов, а как раз этнических немцев, аж 40 процентов! Туда бежали сначала те, кого преследовали фашисты, а потом те, кого преследовали за преступления фашистов. Только представить, как они могли там, за океаном, встретиться!
Я долго не решалась написать свои размышления о книге бывшего коллеги. Но меня не отпускает даже не она, а моя семейная история.
Дед мой по матери, Коростелев, действительно крестьянствовавший на земле, вполне справный хозяин, несколько раз был раскулачен. Потом председатель сказал ему: "Иван Степанович, не упрямся, завербуйся на севера, рукастые да головастые везде нужны, но хоть вольным человеком будешь". И дед уехал на Северный Урал, лес валил - вольнонаемным, а потом рудник строил. Приехала к нему семья, пятеро сыновей и две дочери. Между прочим, пятеро из детей получили высшее образование. Позже он вернулся в родные края, на Ирбитском мотозаводе сын Петр был кочегаром, а младший Юрий - директором. Владимир защитил докторскую по медицине, а моя мама в Североуральске работала крановщицей и была депутатом горсовета, очень уважаемым человеком.Я своей семьей горжусь!
Вот эта семейная история - точно в контексте истории страны. И никто им ковровых дорожек все эти десятилетия не расстилал, все пни и кочки сами одолевали.
Нет. Не знаю. Легче ли бегать в поисках лучшей доли. Сейчас и у меня уже есть родственники за границей, по разным обстоятельствам. И за самых мелких не поручусь. Вот только виноватых искать не надо, если на родной земле обустроить рай не сумели.