Было это в классе в четвертом, может, в пятом. Сейчас уже трудно вспомнить. У нас были забавные несерьезные предметы, вроде как, пение и музыка. Класс был большой. Может, даже сорок учеников. Ну, чему научишь такую толпу. Профанация, конечно. На музыке рисовали нотные знаки на полосато линованных листах. Больше всего мне нравился скрипичный ключ. Так как медведь на ухо наступил, рисованием знаков мой прогресс и ограничился. Эти бланки с полосами еще долго болтались по квартире, и им было трудно найти применение. Музручка поняла, с кем имеет дело, и свою вахту отбывала. С пением было получше. Нас, послушав поодиночке, сорганизовали в классный хор. Все порознь издавали посредственные звуки, а в хоре, как я быстро понял, плохое пение неплохо маскируется. Конечно, для нам подобных, но не для преподавателя и продвинутых слушателей. Но их тогда не было. Я прибодрился и стал со всеми громко выводить рулады. Нам, конечно, давали патриотическую или коммунистическую тематику про партию и Ленина. Про партию и Ленина не помню, зато про Буденного и Суворова помню. Я тогда с большим чувством выводил: «Мы – красные кавалеристы, И про нас былинники речистые ведут рассказ – О том, как в дни прекрасные, о том как в ночи ясные … Веди Буденный нас смелее в бой..» Ну и «Учил Суворов». Меня даже дома потом уговаривали пропеть гостям. Чего-то получалось. В итоге, в хоре свой невыдающийсвя талант я спрятал, и даже заработал ..... пятерку за пение. Сложнее складывались отношение с рисованием. Я уже тогда понял, что что-либо перерисоваывать, особенно в карандаше я мог любой рисунок и очень точно. Учитель рисования был маленький приземистый человечек с грубыми чертами лица. Мы, как полагается, носили на уроки краски, какие было сказано, бумагу и прочие принадлежности. Этот мужчина без особого вдохновения нам что-то вяло объяснил из азов, и мы приступили к этому, так называемому, рисованию. Всё же, как накладывать тона для передачи объемности фигур, я узнал от него. Задания каждый раз менялись, и выходила из наших рук редкостная мазня. Под конец каждого урока он просматривал наши творения и ставил в журнал оценки. Тут он отводил душу и эпитеты с его стороны, в основном, были неодобрительные. Оценки, соответственно, не зашкаливали. Любил ставить в начале урока муляжи разных предметов на фоне драпировок. Ставил, давал задание и потом удобно устраивался, развалившись на стуле, и молчал как рыба, а иногда, по-моему, подремывал, пока мы что-то изображали. Смотреть на него было некогда. В один прекрасный день он принес муляжи груши, яблока, абрикоса, положил их на фоне ткани и приказал всем всё это рисовать. Нарисовать контуры фигур мне было без проблем, да и драпировку тоже а, вот, как закрашивать грушу возникли проблемы. Один цвет пробую, другой, всё как-то не так. Чего-то там подобрал и фрукты тоже одел в похожие, как мне показалось, цвета. К концу урока подошел, смотрит мою работу и как заревёт: «Ты чего нарисовал? Не видишь, что ли, какого цвета груша положена, ты что, дальтоник что ли законченный?». За рисунок с грушей не того цвета он мне тогда трояк влепил. Двойки было не принято ставить по такого рода предметам. Я основательно расстроился. Что такое дальтоник и дальтонизм я не знал, но сразу понял, что это очень плохо и, возможно, позорно. Вечером рассказал родителям. Они это не восприняли трагично. Мама вспомнила , что дед тоже путал цвета, но это ему не сильно мешало. Пока я рисовал муляжи, у препода у меня был нулевой авторитет. Дети долго не горюют. И по поводу дальтонизма тоже. Довольно быстро я реабилитировался. Не только сейчас, а и в те года школа была в высшей степени политизирована. И, вот, приходит от него следующее распоряжение: к такому-то числу выдать рисунок о трудовых буднях нашего героического рабочего класса. Надо пояснить, что тогда существовал особый культ пролетариата, так как он был движущей силой революции, гегемоном…. . Какие эпитеты только не давали, но платили, как это было даже нам заметно, не пропорционально эпитетам.
Ну ладно, приказ получен – надо выполнять. Засел я за журнал «Огонек». Мы подписывались. У нас их было много. И рассказ на производственную тематику был найден. Я нашел и рассказ и отличный рисунок рабочего, который в нём фигурировал. Я его благополучно перенес на лист бумаги А4. Почти так же хорошо получилось , как и в оригинале. Я уже сказал, что имитировал графику я здорово. В положенный день вручаю. Случилось удивительное. Мой четкий с штиховочками рабочий в кепке учителю очень понравился. Там был еще какой-то антураж, который подчеркивал, что он занимается каким-то очень полезным трудом. Так что тематически, идейно и художественно я попал в точку. Забыв мои прежние грехи, он мне поставил пятерку и выдал очень одобрительные слова, что было нам всем в невидаль за все время обучения у мэтра. Но это не конец истории.
Продолжение вышло на следующий год, а может, через два. Рисование из расписание исчезло, но зато появилось черчение. И опять мы увидели знакомую фигуру. С тех пор от получил у нас кличку Чертежник, хотя, припоминаю, звали его Геннадий , кажется, Алексеевич. Ну, какое в 6-7 классах черчение? Три вида и аксонометрия простейших фигур. Черчению, кстати, он учил качественно. Тут также многое зависит от природных способностей. А они у меня были. И то, что у большинства ребят вызывало проблемы, у меня шло как по маслу. Чертежник ко мне резко подобрел. Меньше пятерки не ставил. На такой ноте и закончились мои отношения в школе с этим предметом. Но, опять–таки, это не конец истории.
Далее в вузе меня ждали суровые испытания. Я попал в кораблестроительный институт и хлебнул этого дела по полной программе. Пространственное воображение всегда задействовано в начертательной геометрии, машиностроительном и судостроительном черчении. Они были у нас на первых курсах На них можно было срезаться и вылететь из вуза. Из-за черчения в моей группе на первом курсе выгнали 11 человек. Это не шутка! Но гены и в этот раз помогли, и я проскочил опасные первые две года обучения в вузе. А потом надо было постараться , чтобы быть из него отчисленным. Хотя были жестокие детали машин на третьем. Корабли в масштабе надо было рисовать почти по всем дисциплинам. Тренированные руки это делали уже без особых затруднений. Об этом в других моих миниатюрах.
Возвращаюсь к дальтонизму. У женщин не бывает. Они его переносят в своих - Х-хромосомах. Поэтому проявляются через поколение от деда к внуку, как это произошло у меня. Как полагаю, я не злостный. Так, оттенки некоторые сливаются. а остальные цвета вижу не хуже всех. Долгое время медкомиссии браковали дальтоников при сдаче на права. Но права многие получали. Приходилось учить таблицы Рабкина наизусть перед встречами с офтальмологами. Примерно так: мне видится 37, надо говорить 42. А в остальном проблем никаких. Сейчас права дают и дальтоникам; автопроизводители и дилеры пробили соответствующий закон. Говорят, есть у таких аномальщиков склонность к алкоголизму. Так, отродясь нет её у меня, и не думаю, что появится.