http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://proza.ru/2021/02/21/2008
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ
СОБИРАЙ
«Мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всём желаем вести себя честно».
Послание к Евреям Святого Апостола Павла.
Солнце скрылось за грядой плотных облаков. К вечеру ляжет оно у горизонта и снизу высветит свинцовый свод. Таким должно видеться небо в преисподней, потому что утверждена великая пропасть: желающие перейти отсюда не могут, и оттуда не переходят. *
Бойцам отряда Стёпки Глущенкова представится возможность увидеть адский пейзаж, если Господь не соизволит сдуть эту хмарь. Лучше бы - разогнал, Но погода и разговор о ней – пустое – даже направление ветра в иных местах предсказать не умеет человек. И многое бессилен предсказать, однако, двуногая тварь берёт на себя пророческую миссию.
Верно ли пророчество: указывает Бог, а показывает время. Разные бывают времена: собирать и разбрасывать – их удел. По Экклезиасту – туда-сюда импульсивно перемещаются камни. Значит, надо подождать формирования камней, а не довольствоваться плевками.
В контексте этого алгоритма, сколь помнит себя Сулимов – всё время собирал «образцы минералов» горстями – большие и маленькие. Бросать же доводилось (как давеча с Евгением) по одному прицельно в точку. Что до выбора времени, он никогда не бывает лучшим. Никогда, кроме знаменательного мига, данного человеку свыше.
***
Пяди и вёрсты на своих местах. Равномерен шаг, неумолим. Двое кое-как успели к «Блажени». * Это здесь не допустимо. Если бы «захожане» (так звал нерадивых молитвенников отец Савва), начали ставить свечи, прикладываться к иконам и прочь, - выгнал бы, особенно - господ.
Наташа не прошла на своё место, а осталась у притвора там, где обычно молятся повинные – кто обременён епитимиёй. Сулимов этого не заметил, потому что в самое сердце поразило чувство значимости той, единственной минуты, когда Егор Фёдорович в церковь идти велел. Надолго врезалось, на всю жизнь.
«А мы ща вот как исповеданёмся!» - изобразил бы ощущение Серёня. Он, Митенька, оказывается, вообще праведник - не в чем каяться. Мысленно прочитывая знакомые с детства слова последования, расфуфыренный «петух» видел лишь свои достоинства, ведь не держал перед Детинцевым камня за пазухой и фиги в кармане, тем более, не держал. Любил Наташу. С честью и совестью было всё в порядке. А остальное - прокатит как-нибудь.
«Хотя ясти, человече, Тело Владычне, Страхом приступи, да не опалишися: огнь бо есть». Где, на каком стихе явился ужас осознания крайней степени гордыни – тоже запомнил. Ринулся в него, будто в воду, опрометью, без опасений захлебнуться, ведь за такое – башку оторвать поделом, и следует принять отрыв.
- Главное, батюшка, - посмел под епитрахилью разлепить уста Сулимов, - Я святой. Нечего принести в покаянии Господу. Хотя и лгал, и чужое имущество присваивал, и убивал людей. Столько убивал – хоть штабелем клади.
- Где ж эдак-то? – Машинально произнёс отец Савва, удержавшись, между прочим, от видимого и внутреннего осуждения.
- На театре военных действий. – Сказал Сулимов. - Только в глазах Господа это – не оправдание. Убивать – полбеды. Но удовольствие от убийства! Кругом беда. Не просто удовольствие, а восторг, подъём к вершинам духа. Какого духа? Сначала можно и нужно бы спросить, какого. Да только это мне впервые в голову пришло. На самом же деле: «Кто говорит, что пребывает в Нём, - писал апостол, - тот должен поступать так, как Он поступал». *
- Значит ли, по-твоему, - спросил отец Савва, - что надо переменить род деятельности?
- Нет, - отвечал Сулимов. – Расколотый противоречием Мир должно в строгости держать посредством закона и оружия, иначе – горе беззащитным. Сказано: «умеющий убивать может и помиловать, но помилуют ли не умеющего убивать?» О том стараемся. На том стоим - не за славу, не за плату. Причём, не всякому служба под стать: лишь тем, кто способен и обучен. Кому дарованы силы, кем положен труд на алтарь усердия и мастерства. Но как с Божьими заповедями деятельность сопоставить? Как жить по завету нашего Учителя? Вот вопрос.
- До гробовой доски придётся ответ искать, - запомнилось Сулимову слово священника. – И на сороковой лишь день результат получишь – нашёл ли. Пропечатай разумом, выжги болью на скрижалях сердца слова оттуда же – из Иоанна: «Исповедующий Сына имеет и Отца». Держись за эту связку, Посредством Утешителя держись, не отставай. Там истина. Ежеминутно зови Господа, повсеместно. В бою – тем более. Ведь сквозь грех пройти дадено, сквозь непростимый по большому счёту грех.
Сам человек тут не разберётся – лишь Божья воля – погибнуть противнику от твоего клинка или нет. Он ведь может и его вспять обратить, и у тебя забрать оружие и силу, только спрашивай и слушайся. Кто научится и, главное, сумеет принимать всё, что бы с ним ни случилось, как от руки Господней, тот будет ходить в истине. Я же век Бога за тебя стану молить, даже если больше не свидимся.
Такое-то наставление некогда получено. Вот и ищет Сулимов точек опоры среди хаоса войны (как говорится в еврейской песне): «с шашкою в рукою, с винтовкою в другою». Только тем и занят. И каждый раз под удар ему летят если ни головы, то судьбы. Ещё запомнил он: «Покаяние, будто зеркальце, на ладошке, перед глазами следует держать. Не самоедствуй, но спрашивай себя: «падши вдругорядь на том же месте – встану ли?»».
***
Кирилл Детинцев и Сушнов поступили в корпус, когда Судзиловский с младшим Тимкой завершали обучение. Не вместе, но рядом. Не близко, но равнялись. В противовес Евгению глядеть на Сушнова Сулимову не больно. Почему? Господь защиту поставил, или сказывается синдром Тараса Бульбы? Второе – более вероятно: не столь они близки друг другу, меньшая угроза родственникам от появления оборотня, меньшее омерзение от глубин предательства чужого человека.
Что надо Сушнову на болотах?» - Сулимов не спрашивает. Однако, невооружённым глазом видать: обработан Шурочка, будто препарат кунсткамеры. Полежал в рассоле «свободной» жизни, пропитался насквозь, бедолага, забыв или не желая знать того, что Воздухом свободы просто-напросто надувают.
Грубой силой и сладкой лестью на протяжении веков миссионеры с запада убеждали русских, что они - тупик цивилизации. За всё время существования России от европейцев поступило лишь одно цивилизационное предложение: "Сдохнуть!" И если бы дело ограничивалось только риторикой!
«Национально-трудовой союз нового поколения. Подумай ты!» Как у Горация: «Rarturiunt montes, nascetur ridiculus mus» (рожают горы, а родится смешная мышь).
революции (а также - контрреволюции) задумывают идеалисты, реализуют авантюристы, а их плодами пользуются подонки. Протесты нужны изобретателю этого инструментария ради самих протестов, для того, чтобы выставить любой, реально действующий режим кровавым в расчёте на эскалацию насилия, которая приводит к эскалации протестов. И так – до бесконечности в теории. На практике же поток протестов оказывается петлёй Мёбиуса, лентой, замкнутой на себя.
Главной "левой" ценностью во все времена является борьба с государством в любом его виде, а не социальная справедливость, хотя и она присутствует, но как лозунг пропаганды и агитации. Следовательно, задачу свергнуть царей, большевиков и ещё кто там будет властвовать на этой земле, а между делом до кучи любым способом привить европейский образ жизни русскому обывателю можно расценивать либо как глупость, либо как измену, что по сути - одно и то же.
Оказавшиеся выброшенными под колёса исторического молоха бедолаги вроде Сушнова обречены всегда демонизировать лидера, который хочет сильной и самостоятельной России. А большевиков винят во всём на свете, и главное – в утрате России по существу, но так ли это? Сулимов знает, как и кто крушил государство без надежды построить что бы то ни было взамен. Большевики с их небывальщиной тут вовсе крайние: в упорном бессмыслии теорий и практик они - пыточное орудие, проверка на прочность и разрыв, - так можно сказать. Виновники же разрушения Российской империи - либералы в союзе с британскими спецслужбами. Именно эти силы стали идеологами и организаторами белого движения и теперь норовят на плечах Гитлера въехать в свой либеральный рай.
«Мудрость - пред лицем у разумного, а глаза глупца - на конце земли». * Решая чужие проблемы, ни в коем случае нельзя думать о своих.
У вечно недовольной существующим порядком интеллигенции есть только одна добродетель - ненависть к российской власти, и только один порок - нехватка такой ненависти. Более сложные этические концепции - как то благоразумие, личная ответственность, ценность человеческой жизни, верность взятым на себя обязательствам, законные права и интересы третьих лиц - это слишком сложные вещи для её героического мировосприятия.
Структура же общественных раскладов по сути является подковой: лишь центр (государствообразующая сила) конструктивен, самостоятельно движется вперёд и двигает историю по факту. Остальное – воображающие себя крыльями два хвоста – параллельно волочатся следом, дабы особо шустрым деятелям, аккуратненько «переобуваясь», покачиваться вправо и влево без особенных угрызений.
Так гражданская война (самое антигосударственное явление из возможных) не была противостоянием реакционеров и традиционалистов с пламенными революционерами. Там революционеры противостояли друг другу. Просто одни были совсем пламенными, а другие считали, что уже произведённых перемен обществу вполне достаточно. И всё же, красные перед лицом главного движителя истории - Господня Промысла оказались правы желанием строить государство здесь и сейчас, поэтому и победили.
Итак – подкова – дуга упряжи, бампер автомобиля и т. д. Любые «новаторы» (туда же – «крайние консерваторы», хоть ты чем назови эту публику: патриотами, либералами, славянофилами с их особым путём, западниками, гражданами вселенной) уверены, что настоящая история начинается именно с них. На самом деле все свободоборцы всех сортов от начала своего существования и до наших дней проповедуют благо завоевания России какой-нибудь цивилизованной нацией. Ученичество (или антиученичество) у Запада - вот национальная идея России по их мнению. Справедливое общество - это учебный класс в антироссийской (или суперроссийской) школе, где учителями (или наглядными пособиями) иностранцы. А старостами класса - они, либералы. Это ещё Достоевский заметил. За то они Достоевского и не любят до зубовного скрежета.
«Города вдали и огни вдали,
Дивный город вдали - Москва.
Светлый час уж бьёт, красный враг падёт.
Будет снова Россия жива».
Так поют на своих сборищах эти деятели. «Очнулись во мраке!» - сказал бы присно поминаемый Тиханёнок. Россия вне зависимости от «экстерьера и окраса» её правителей уже состоялась, давно, раз и навсегда есть и будет здесь, на шестой части света. Она, эдакая-разэдакая. И с её неистребимостью надо, наконец, смириться желающим усидеть на двух стульях. Но история ничему не учит, лишь наказывает за незнание уроков.
Быть русским - это про способность осознавать свою связь с русской землёй и судьбой русского народа, служить народу и России. А ещё - любить то, что любить трудно, поскольку такая любовь не абстрактна. Любить до полного самоотвержения, не ожидая признаний и благодарности, не боясь опалы от властей и несправедливых расправ. Любящему чужда выспренность. Он распишется жизнью за свою любовь и будет молчать о ней в лютом споре, не считая жертвенность чем-то сверх и противоестественным. Перед лицом почтения к жертве русские стоят смирно, опустив глаза в землю. Военные отдают честь. Кто-то молится, если умеет, кто не умеет, просто молчит. Кривляться в этот момент у русских считается невозможным вне зависимости от вероисповедания, ведь в культуре ислама тоже нет традиции к показному благочестию. Человек стоит перед Богом, перед явлением Его. Минимальные жесты выражают внутреннюю сосредоточенность, укрывая от непрошенных проникновений труд души.
Тяга англосаксов к изысканности, обинякам, символам - это выражение их католико-протестантского истока. Там всё давно стало символическим - вера, благочестие, совесть. Масоны пальцы скрещивают, чтобы своих узнавать, американцы и их холуи руку на грудь кладут. Дабы все видели.
Сколько русских ни пытай, а этого принять они никогда не смогут. Язык англицизмами засорят, праймериз введут, руку же на грудь при молитве или исполнении гимна страны класть не станут. Противно. Кому не противно, тот уже не русский.
А любовь! Любит маленький Бориска, вытоптавший свастику. Любит Еремей, сын которого расстрелян по навету. Любит Ирина Евгеньевна, без подготовки, с множеством «тараканов» в голове, опрометью бросившаяся «вперёд на танки». Сыня, Отец Геннадий, Егорушка, Тиханенков со товарищи – вообще без сомнений. За каждую былинку лягут, всякое место свято, и даже слов о том не надобно терять. Любят те, кто в изгнании молится о свершении Господней воли на призванной возродиться родине, кто, отрывая горькую лепту от эмигрантского достатка, вкладывает не деньги, но душу в оружие для Красной Армии, в одиночку противостоящей сразу всем молохам во всех обличьях.
«Свободолюбивые активисты, перебирающие «рыбу в поисках костей», считают себя патриотами России и искренне хотят как лучше. Однако, Россия им нужна только с ними во главе. А если нет, - пропади она пропадом, такая Россия. Движитель их подвигов - зависть, переродившаяся в наследственную русофобию из-за множества неудачных попыток переделить всё "по-честному!»
Самоцель эмигрантских союзов и прочих новообразований в конечном итоге даже не власть, а вечное состояние «свободы», под которой мечтатели о ней понимают полиархию, множественность соперничающих за власть группировок. Романтиками свободы и теоретиками демократии считается, что утрата единовластия приводит к повышению прав и гражданского участия каждого человека. На деле же полиархия не ведёт ни к чему, кроме самой разнузданной атаманщины, порождая тысячу тиранов взамен одного.
Интерес у внешних сил к подобным "проектам" понятен: в борьбе с Россией под рукой должен быть инструмент, посредством которого можно попытаться ослабить, расколоть её изнутри, затеять игру на внутренних противоречиях, которые всегда присутствуют во всяком государстве и народе. Победить Россию на поле боя невозможно: любая интервенция заканчивается крушением агрессора. Только сами Русские могут устроить себе проблемы, и то, лишь до определённой степени сжатия, результатом коего являются Иван Колита, Минин с Пожарским, Сталин или нечто вроде того.
Поэтому исторический противник очень внимательно следит за теми, кто не просто бросает вызов российской власти, а обещает снести её до основания и построить новую прекрасную Россию. Доброхоты спешат при удобном случае помочь борцунам. Эта помощь может быть разной: от финансовой и пропагандистской до политической и военной.
Сам "борец за правое дело" подчас полностью уверен в своей независимости и честности, старается не придавать значения помощи "друзей" России. Или даже думает, что никому ничем не обязан, а если и обязан, то, придя к власти, легко откажется от любых обязательств.
«Мы знали недостаточно, чтоб бояться», изрёк некий интриган. «Ломай паровозы, - говорят на хуторах, - покуда они ещё чайники». Прибыл с миссией освободитель - «заморский гость». А у нас эдаких — полон садок, расщёлкивать давно привыкли.
В тридцать четвёртом, например, командир дивизиона, кадровый офицер РККА, выпускник Военной академии Артём Нахаев выстроил курсантов на плацу и обратился к ним с речью. Нахаев призвал осоавиахимовцев с оружием в руках выступить против Сталина, который, по его мнению, узурпировал власть и довёл страну до нищеты. Он уверял, что наследие Октябрьской революции утеряно, а предприятия и земля народа принадлежат кучке людей-проходимцев. Свою речь Нахаев закончил, бросив клич начать новую революцию и повалить существующий режим. Как там сталось: сами бойцы скрутили правдоискателя, или сторонняя сила вмешалась – разница ли? Государство – не воля правителя, хоть она – не пустяк на Руси. Волю надо кому-то выполнять. И чем единодушней выполняющие, чем больше их числом и умением, тем крепче государство.
«Придётся объяснить рабу Божьему Александру, против чего и с кем об руку он стоит. Напомнить несгибаемую истину: каждая винтовка заряжена на пять патронов, а каждый пулемёт - на двести пятьдесят.
Перед ним (вопреки расхожим байкам о замордованном народе) образчик особо прочного человеческого материала, из которого получаются лучшие в мире солдаты. "Быдло, ненормальные, фанатики!!!" Так назовёт их просвещённый индивид. Но это именно то, что является основой государственного величия России, истоком её уникальной способности объединять вокруг себя другие народы. Здесь, а ни в неметчине с туретчиной.
К тому же, там не до мелких шавок, где и Бидона ветром уносит. Сделать сие необходимо, дабы Егорушку сберечь, Лизу, Маю… и всех всех, вплоть до меньшого Тимки. А если удастся выдернуть Сушнова из вражьих лап! Будет (по слову Тиханёнка) «высший пилотец!»
Злосчастное время раскидало русских людей так, что диву дашься: и живые иной раз мёртвым завидуют. Судзиловский – калека; Егор председатель колхоза; Кирюша долго мучился, прежде, чем оставить этот мир; воюет в заполярье Тимофей, полжизни там, сросся душой с ледяным морем, полюбил неласковую землю.
Кто такой Сушнов? Пусть разгадывает Сыня. Сулимов же должен дать ему карты в руки (ибо – «Sapienti sat»). * Отыграл своё старый тюфяк. Ох, отыграл, и всё равно вектор намерений диверсанта придётся развернуть ему. Следует, не общаясь напрямую, так повести речь, такую предоставить информацию, чтоб и в самом смелом сне Сушнову не вздумалось Егорушку агитировать против Советов.
***
- Кустарь, говоришь! – Еремей качнулся, уклоняясь от дымовой струи. – Тут все доподлинно кустари, тем на болотах и живы. Золотовых знаешь ли?
Давыдка отрицательно кивнул.
- То и слово, что не знаешь, а они – сорники. Куда твоя алхимия! Куда там Питерская выставка! Из Парижа приз за изделия привезли. Недоумеваешь, кто таков сорник? А вот.
Хутор зовётся «Зимний». Живут на большой росстани – удобство путей: что в город, что на Фотиево, что по деревням окрест. Ну и приспособились. Пожар, скажем, где-нибудь иль дом сносят, - их представитель тут и есть, – сор забрать, участок под строительство очистить. Если молвой не прознато, сам хозяин весточку шлёт.
- Толку что с сора? – Отмахнулся от нелепой сказки Давыд.
- А сходи туда. Погляди сам. Земля по огородам - не чернозём, но лоснится, постройки все на твёрдом основании, за брикетами удобрений очередь. А поделки! Чудо. В огне и стёкла разно плавятся, и металлы. Даже золото с серебром иной-то раз выбрать потрафляет. Погорельцу тоже прямая польза - меньше хлопот, и денежку дадут на благословение новой усадьбы.
- Двойное благословение, - сказал Степан. – У тех беда, а эти честью пособили.
- Как же честью?
- Очень просто. Найдут в золе целую вещь – возвращают, какой бы ценности ни была. Тем и славны по округе, тех молитвами дело стоит. Сложное дело, заветное – да. Сам-то из чьих будешь?
- Вологодский по рождению. – Давыдка, будто предчувствуя полный отчёт, закрепился на коротеньких ножках, уставил в край огнища кочергу. – Детством – из Вологды, а жизнью – бродяга, перекати-поле, вроде той травы. Почему так? Из-за трёх страстей. Первая – женщины. Всех бы возлюбил, потому-то бессемейный. Не нашлась та, которая вытерпит охоту мою.
- Ничего, - утешил Еремей. – После войны отыщется. Были войны… Всяко бабья долюшка видала. Только эта - мировая, да ещё и отечественная, спеси у них поубавит, я тебе говорю. А вторая страсть какова?
- Вторая – змий. С него и попал сюда. Отправили мы электромеханический, сталепрокатный тоже, смонтировали подпольщикам оборудование для минного дела, ну и зашёл я там к одной, ну и выпил. Кажется мне, лишь разочек выпил, да где раз, там ещё раз и ещё много-много раз. Очухиваюсь – немцы кругом. Головнин-то и говорит: «Ладно, давыд Аникитич, будешь тут с нами». Как же тут? А вдруг вылезу не по правилам! Или стукнет кто обо мне!
«Ты, - сказал Натоль Иваныч, - к немцам во служение ступай – так надёжней: за жопу не возьмут, и своя рука на их технике».
«Нет уж, - говорю, - лучше в лес. Немцы для дружества стаканчик поднесут, и поминай чем звали. Кто предвидел бы, чего с похмельной головы бормотнёшь».
Вымолвил я, и так-то страшно стало! Вот с этого случая зарок дал: в рот не брать до победы.
- И как? Получается?
- Да. Третья страсть держит.
- Какая же?
- Главная и неизбывная. Работой называют. Хоть что! Оторви руки-ноги – на пузе докажу, в ремеслуху для опыта! Под станком спать, не мыться, ни с кем не видеться, только бы век дожить при своём деле, при мастерстве.
Действительно, страсть. Глаза Давыдкины вспыхнули так, что для наблюдающих эту картину померкло сияние дня. А дальше произошло совсем несообразное.
- Знаете, Товарищ капитан, - оборотился Давыд к Сыне, - что я у вас тут форменным вредительством занимаюсь, антисоветской деятельностью?
- Чем же ты вредишь! – Опешил контрразведчик.
- Очень простой вред – бездельничаю.
На ловца и зверь бежит. Сулимов, предвкушая ход развития беседы, будто ненароком, повернулся к Сушнову спиной. Незачем глядеть в ту сторону. Очевидно и даже вредно, потому что проколов такого уровня спесивцы не прощают, наблюдателей истерик - тоже.
А будет-то! Разбитие - соплю об землю. Слом на коленке великой идеи посредством демонстрации замордованного большевиками народа во всей своей красе.
«И ради этих мы страдали! Да провались! Трижды провались!»
- Конечно бездельничаю, Товарищ старший политрук, - настойчиво продолжал Давыд. - Скажете: «Кузни по отрядам организовал и такое прочее!!!» Смеху подобно, Товарищ командир. Куры дохнут. Из пушки по воробьям это называется.
- И какое будет предложение? – на манер испустившей дух курицы вывалил вопрос Сыня.
- Отпустите меня, Товарищ командир.
- Куда?
- В Москву. Нет, не опасности избежать хочу. Сами знаете, от смерти не прячусь, стреляю вровень с Мыноркой, хоть и мимо глаза… Ранен тоже не в задницу был, а всё-таки беспорядок.
- Ну, допустим, окажешься в Москве, куда подашься?
- В наркомат к Устинову. «Тут я, - скажу, - Дмитрий Фёдорович, С повинной головой. Станови, где надо, за весь вынужденный отпуск расквитаюсь». Вы же представляете! С часу на час погонят Фрицев с нашей земли! Промышленность на освобождённой территории надо восстанавливать, оружие фронту давать и всё такое! Ни то, что каждая рука, каждая мысль наперечёт!!! А я тут проводки паяю, котелки ваяю! Хорошие, скажете, котелки, пользу приносят!!! Только мастеров для них и без меня довольно. Никол Совёнков столь наклеплет – будьте радостны!
- А если нет Устинова? – Продолжил странный допрос Сыня.
- Разница ли? Заместитель есть. Главное - дело. Начальник найдётся.
- Хорошо, Давыдка. Пошлём о тебе запрос. И коли набрехал! Смотри ужо.
- Согласен, Товарищ капитан. Хоть к стенке, - не возражу. Хоть что делайте, только ложь – не моя страсть и уже четвёртая. «Четвёртому же не быти».
1. Евангелие от Луки. Глава 16. Стих 26.
2. Третий антифон - заповеди блаженства.
3. Первое соборное послание Святого Апостола Иоанна Богослова. Глава 1.
4. Книга Притч. Глава 17. Стих 24.
5. Умный поймёт (лат.)
Продолжение:
http://proza.ru/2021/08/05/24