Её ноги мелькали , в какой-то момент сливались они в серое, становясь как бы дополнением , оттенком тех камней по котором стелился остролистый, голубой лишайник...
красивые кончики листьев , почти единственного в данных краях растения, красивые кончики листьев переливались, как бы ловя редкие лучики солнца.
Платье , спешащей по камням девушки...простое, платье напоминало ветер.
напоминало, но, несмотря на все трудности продолжало подчёркивать её женственность.
«Лодырь» даже остановился, перестал копать , сырую и промёрзлую землю… я ткнул его в бок…мол: «Заметят , что остановился что не работаешь, и шлёпнут».
- Не переживай, и вообще… если меня шлёпнут, она приедет снова, у тебя будет шанс подмигнуть ей.
Тебя вызовут, в кабинет начальника лагеря, который минут на 20 сделается её кабинетом.
Тебя позовут к ней, как последнего контактирующего со мной, И ты уж не теряй времени дружище…
- В каком смысле позовут?- я тоже бросил копать.
-Не делай вид будто родился вчера, её привозят –значит ,Кто-то склеил ласты…женщина –патологоанатом , как бы символ того, что смертность здесь низкая, и обманка того,Что работы тут вполне посильные.
Я ещё тут был новичок, однако научился терпеть голод, засыпать с включённым светом, я научился молчать даже с теми , кто казалось бы отнёсся ко мне неплохо, кто не давал меня в обиду, не давал до крови на костяшках кулаков , до сломанных пальцев…
Только даже ему, я не сказал…я знал женщину констатирующую смерть, я учился с ней в одном классе,В одном медицинском институте… у неё двое маленьких детей от декана нашего факультета… ей казалось что замужество , уважаемый в городе человек, спасёт жизнь её отца.
Не спас, а когда года полтора спустя и самого Ивана Даниловича объявили Польским Шпионом, я единственный публично вступился за него.
И вот "Любовался" теперь , нехитрой суровостью местных красот.
-Она слишком красивая , слишком для имеющей дело со смертью. – стиснул зубы, я хотел унять занозу в сердце, но лопата с ревностью, звякнула об камень.
-Копай…не думай о ней, смерть она знает только как слово на бумаге, видел её глаза?…Они, Василькового Цвета.
У Тех, кто видел смерть–глаза линяют.
Ты ещё молодой…придёт время поймёшь…Обещал Лодырь.
Я как-то знал …беззубый старый сиделец знал жизнь, я был уверен, что он окажется прав…но кто бы знал что так скоро.
Его не стало через три дня…никого не вызывали, не удалось мне остаться наедине, со всё ещё любимой женщиной.
Лодырь, был засыпан землёй, завален камнями…
Я, видя всё это…жалел, что не поведал ему всего.
Возможно, он сказал бы мне что-то ещё, или посоветовал нечто дельное.
Возможно он подсказал бы мне, как вырывать из души проростки ненависти…видя её каждый раз, я всё меньше любви ощущал, всё больше какого-то зла,пустого,такого...
с которым ничего нельзя сделать…так как зло это пустое ,и глухое…оно одолело во мне любовь.
Не часто, но когда удавалось бывать одному , на месте захоронения Лодыря…послабевшим от вечного недоедания разумом, я ощущал,как остролистый, голубой лишайник, меньше чем за год пробил, и мёрзлую землю и проковырял вековые , тяжеленнные камни.
Человеческому теплу, любви… и прочему, здесь места не было, только подобное Исландскому Мху, не слишком нуждающемуся ни в любви, ни в тепле…только ему и есть место здесь.
Впрочем, даже он. Неприхотливый и невзрачный…тянет свои микроскопические листья, тянет к очень редкому, и почти всегда равнодушно холодному, солнцу.