Из книги "Инструкция к прочтению" из серии "Рассказы детям о Языке"
ПравиЛА
Я конечно же не мог пройти мимо этого явления в русском языке, потому как для меня оно безусловно является уникальным. (Подчёркиваю, - для меня, - потому как не факт, что похожие явления не существовали и в других языках, а я просто о них ничего не знаю.) А говорить я буду сейчас о правиЛАх, или, проще говоря, о значении объединения [“ла”] в русском языке в самом начале его (русского языка) становления. Именно это объединение при полном отсутствии тогда ещё письменности и, соответственно, каких-либо прописных правил в языке вообще, использовали русскоязычные для удержания соответствующих знаний связи языка (правил) в их Коллективном сознании, - решение гениальное и единственно возможное для этого контекста времени.
Модуляция “(ла)” безусловно в процессе детализации становится объединением звуков (а) и (л), - “ла”. Проблема в том, что изначально в руском контексте русского языка её не было. И связано это с тем, что руский контекст русского языка возникает в горах Урала в местах залежей каменной соли и далее оттуда распространяется в сторону Европы по рекам (больше по Чепце нежели по Каме) на расстояния вообще уже тогда возможные для доставки соли. В то время как интегрированное значение сути [Л] (знание признака) в древнем языке возникает в местах обширных водных пространств, где соответствующий признак действительности и присутствовал. И которого, конечно же, ни в Уральских горах, ни в прилегающих к ним территориях просто быть не могло. Проще говоря, признак действительности, знанию которого в древнем языке соответствовала суть [Л], там просто отсутствовал. Потому в руском контексте русского языка суть [Л] появляется не как модуляция “(ла)”, а именно уже как объединение “ла”, в смысле достаточно поздно, когда детализация модуляций “ла” на отдельные звуки уже произошла. Проще говоря, появляется она в русском языке не как отдельный звук (ла), а как объединение двух звуков, - (л) и (а). И вот начиная отсюда у русскоязычных начинаются в том числе и проблемы.
Чтобы понять, что это были за проблемы, необходимо прежде всего вспомнить, что процесс поставки соли всегда был прежде всего процессом обмена знаниями, - в обмен на (вещественное знание) соль её поставщики и добытчики везли к себе домой (на Урал) уже другие знания в вещественной их форме. И, само собой, среди этих знаний порой были в том числе и знания в их невещественной форме. В смысле это были новые слова, которые соответствовали признакам, которых зачастую у самих добытчиков соли (русов) в их местах проживания не было и быть не могло.
Например в их местах не было признака, которому соответствовало слово “иль” ("ил") со значением [водоём с нечёткой береговой линией заросшей камышом] (это когда невозможно понять, когда берег уже закончился и начался сам водоём), - ну не было в местах проживания русов такого признака, чтобы так запросто им потом поверить, что такие водоёмы - с нечеткой береговой линией, это когда камыши, прилив-отлив, и т.д., - вообще бывают. Или “хольм” (”холм”) - [затапливаемый во время половодья (прилива) остров], - а это что? И т.д., - и это при том, что все остальные слова (без сути [Л]) были у всех жителей Волжского речного бассейна и прилегающих к нему с севера и запада территорий Европы были примерно тогда одинаковые.
(Кстати, силу воздействия сути [Л] на русский язык можно проследить на примере слова “поводье” из руского контекста русского языка. Значениями этого слова в руском контексте являлись: [разлив воды на реках], - это когда течение (сопротивление движению) там практически полностью отсутствует и потому путешествовать по воде можно в любом направлении, и [движение по воде], это потому, что само объединение возникло из устойчивого сочетания {по воде}. А если вспомнить, что дорог тогда не было, то использовалось оно применительно именно к движению, - “путешествовать по воде”. Путешествие по воде (тем более по течению) в отличии от всех прочих не предполагало вообще сколь-либо больших физических затрат (трудностей), потому сами эти значения были прежде всего связаны со знанием “отсутствие сопротивления (трудностей)”
.
Со временем знание звучания “поводье” в значение [половодье] было заменено во всех контекстах русского языка на знание звучания “половодье”, которое уже гораздо сильнее акцентировало в его структуре значений знание "вода" нежели "трудности" за счёт присутствия в нём сути [Л]. Потому сегодня самого такого знания звучания “поводье” мы в русском языке в значении [половодье] уже и не встретим, а вот родственные с ним знания звучания с похожими значениями ещё запросто. Например, - “повод” ([возможность не требующая усилий]), “в поводу” (“... Сбросил с воза манатки, пустил в поводу, спаси бог вас, лошадки, что целым иду”, - В. Высоцкий), “подвода” (тогда совсем даже ещё без колёс, потому как - [небольшой плот использовавшийся для доставки грузов (в основном соли) “под воду”, в смысле для доставки по воде]), “подвести” (сегодня имеет два значения, - [создать (кому-то) трудности] и [переместить (на расстояние)] ), и т.д. А родственными все эти слова делает объединение “вода”, которое в основе их и находится. А древними их делает то, что объединение "вода" в некоторых из них присутствует и вовсе не как объединение, а только как суть [В] (в смысле сами они возникли, когда объединения "вода" в русском языке ещё не сформировалось, а вместо него была суть [В] с тем же значением [вода]), - "под[В]ести", "с[В]ести", от[В]ал", "от[В]ет", и т.д. Таким образом, - ещё раз, - значением объединения “поводье” в руском контексте русского языка в том числе было [движение без каких-либо особенных трудностей]. )
Тогда порой возникала странная ситуация, - двое собеседников из разных мест понимали друг друга ровно до того места, пока один из них (тот который уже знал интегрированное значение сути [Л]) не начинал в своей речи употреблять слова со звуком (л). Другой собеседник (который ещё не знал интегрированное значение сути [Л]) с этого места переставал понимать, о чём вообще так идёт речь. О том, что такие ситуации были, сегодня свидетельствуют объединения с (л) - среди них есть даже целые фразы - закрепившиеся в русском языке с тех самых времён. ”Вот не надо “ла-ла”” - [вот не надо говорить что-то непонятное]), отсюда же, - “балакать” (”давай побалакаем”). “Балагур” - [мужик использующий в своей речи непонятные объединения (слова со звуком (л) )]. “Баламут” - [мой соплеменник использующий в своём разговоре непонятные слова со звуком (л)]. В смысле так называли человека из своих, который сам значения объединений со звуком (л) представлял себе плохо, но при этом их в речи своей один чёрт использовал, что, безусловно, не могло не раздражать его земляков, - мало того, что они сами плохо представляли значения объединений со звуком (л), так этот баламут их ещё так только больше путал. (Кстати, вы запросто при желании сможете сами “прочитать” эти значения объединений “балагур” и “баламут” по значениям сутей, из которых они состоят, - необходимые на то знания я здесь уже вам дал.) “Балалайка” - [нечто, с помощью чего можно “говорить”, но очень уж при этом непонятно]. И т.д. ...
Из существования в русском языке и сегодня перечисленных выше слов и выражений, а также привычки русскоязычных в песнях, где важен не столько смысл, сколько мотив, заменять любые слова на объединение “ла-ла” (”ля-ля” = “льа-льа”), и т.д. можно вполне уже предположить значение самого этого объединения “ла” в русском языке.
Итак, объединение “ла” в русском языке заменяло те знания звучания, что несомненно свой смысл в нём имели, но понятыми всеми носителями русского языка они быть никак не могли. Собственно, а это и есть значение объединения”ла” в русском языке, - оно удивительно, не правда ли? Потому как для его понимания важно не столько содержание контекста (определения), которое его объясняет, сколько то, как оно его объясняет. В смысле не знания признаков, что в нём безусловно есть, - они собственно могут быть и любыми, - а те знания связи, что в самом этом объяснении (определении) присутствуют. Потому как только на основании именно такого значения объединения “ла” из него и можно было потом сформировать соответствующие “прави-ЛА”.
(Кстати, в математике есть задачи, решение которых предполагает использование неизвестных величин. Удивительное здесь в том, что они именно только так используются в процессе решениия, в то время как сами их значения (знания) для результата решения не нужны абсолютно. С модуляцией “ла” в русском языке произошло что-то похожее, - оказалось, что в контекстах "слово" не обязательно знать значения некоторых его элементов, чтобы так знать значение уже всего контекста. Собственно это и есть использование механизма Веры в процессе Осознания, когда важны не сами знания, а знания о том, что такие вообще существуют.
И ещё, - известен трюк, когда в печатном тексте начиная с определённого места в середине (не по краям! - так труднее заметить) контекстов “слово” переставляются отдельные буквы. При этом читатель не сразу замечает существование таких перестановок, к тому моменту он обычно успевает прочесть достаточно большой кусок текста (одного или нескольких контекстов “фраза/предложение”). Всё это говорит о том, что на самом деле мы полностью слова никогда не читаем, а, скажем так, “наше Сознание домысливает их по своему разумению”. Что безусловно даёт нам возможность читать с необходимой на то скоростью. Я привёл вам этот пример, чтобы вы понимали, что в процессе Осознания нашему Сознанию не всегда важна вся полнота знаний, иногда ему достаточно и части их, чтобы так образовать циклический процесс знания. Что применение модуляции “ла” в русском языке нам и демонстрирует. )
Безусловно, что у носителей русского языка представлявших себе интегрированное значение сути [Л] знаний вообще было гораздо уже больше, чем то же самое у тех, кто его не представлял. Это следует не только из факта использования объединения “ла” в русском языке в том значении, что мы для него только что вычислили, но и из значения существующего и сегодня объединения “люди”. Значение [люди] интересно тем, что в основном используется для противопоставления значениям [звери] или [животные], в смысле [нелюди]. Собственно оно и сформировалось в то время, когда чёткой границы между знаниями “зверь” и “человек” ещё не было. Чтобы понять, что его значение собой представляло, рассмотрим это объединение более подробно. А чтоб при этом сильно “не растекаться мысью по древу” некоторые знания вам придётся таки взять здесь на веру (использовать механизм Веры).
Итак, практически одновременно в русском языке возникают объединения “мудь”, “чудь”, “вудь” и “людь”. А практически потому, что то же “мудь” мы знаем ещё и как “муд”, или “людь” (“льудь”) как “льуд”, а вот те же “чудь” и “вудь” как “чуд” и “вуд” мы сегодня не знаем совсем. Что свидетельствует о том, что даже если они и были когда-то в русском языке, то затем достаточно быстро из него исчезли.(Подтверждением, что "чуд" могло быть является существование сегодня в русском языке производного от него объединения "чуд-ак", - сравните, похожее производное объединением "водь-ак" уже имеет смягчение, что свидетельствует в пользу того, что "вуд" никогда в русском языке не было, а было сразу именно "вудь" ("водь").) А так как смягчение появилось в древнем языке достаточно поздно (оно в том числе и определяет потом русский язык), то логично предположить, что “мудь” и “льудь” возникают в русском языке несколько раньше, чем те же “чудь” и “вудь”. (Отсюда же можно осторожно предположить, что само смягчение приходит в русский контекст русского языка вместе с сутью [Л] как её модуляция “ль”. В смысле русы заимствовали изначально не саму суть [Л], а именно её модуляцию “ль”. Здесь ещё зависит от направления в котором то или иное знание заимствовалось между различными контекстами русского языка, - так, если знание “муд” безусловно возникает в древнем языке, то знание “льуд” и знания “чудь” и “вудь” возникают уже в разных контекстах русского языка. Проще говоря, это чудь и вудь назвали льуд льудЪю, а вот уже льуд будучи льудЬю ("льудь-ы") назвала в свою очередь чудь и вудь чудью и вудью. )
Структура этих объединений проста и понятна, - “[*]-у[Д](ь)]”, где на месте [*] может быть любой из звуков (м), (ч), (в) и (л). А объединение “уд(ь)” - “у[Д](ь)” нам уже знакомо, - здесь (у) имеет значение принадлежности “у” - [у], а интегрированным значением сути [Д] является [коллектив (д)]. Таким образом значением самого объединения “уд(ь)” является [принадлежность/принадлежности (у) возможностью которой/которых является коллектив (д)]. Или, ещё проще, - [принадлежность/принадлежности коллектива (д)]. А (ь) потому в скобочках, что сначала в древнем языке появляется объединение “уд”, а уже на его основе с несколько измененным за счёт смягчение значением [коллектив (д)] появляется объединение “удь”. А изменено оно было потому, что “д” в древнем языке полагало коллективом всех тех, кто в нём был. В то время как “дь” в русском языке полагало коллективом уже исключительно только половозрелых мужчин, что в нём тогда были. Напоминаю, смягчение появляется в тех коллективах (д), где по каким-то причинам значительно (по отношению к женщинам) возросла роль мужчин.
В ряду “мудь”, “льудь”, “чудь” и “вудь” объединени “мудь” стоит несколько особняком, и вот почему. Как следует из его “прочтения”, значением его является [”м” возможностью которого явлются принадлежности “у” коллектива (д)]. А если вспомнить, что значение “м”тогда уже устоялось и было [принадлежность (мне) говорящему], то значением “мудь” получается было - [принадлежность (мне) говорящему возможностью которой являются принадлежности “у” коллектива (д)]. Убираем отсюда знание “возможность” - оно уже присутствует здесь в знание связи порядок”, а потому лишнее, - получается [принадлежность (мне) говорящему принадлежностей “у” коллектива (д)]. Из вещественного в этом значении только знание “коллектив (д)” и уже из этого много чего следует. Знание “принадлежность” здесь двузначное, а потому тем более конкретного значения не имеет и иметь не может. Самое главное, что из всего этого следует, - значение объединения “мудь” соответствует именно коллективу (д) как множеству возможных его принадлежностей. При этом основным признаком совместности этих возможностей для образования этого множества называется принадлежность их говорящему. Проще говоря, разных коллективов (д) уже тогда было множество, а объеденение “мудь” выделяло из множества коллективов (д) именно тот коллектив, члены которого были говорящему родственниками.
О том, что это так, и “мудь” соответствует именно коллективу (множеству), а не отдельному какому-то человеку, говорит нам способ каким элемент (в нашем случае “принадлежность “у” коллектива”, в смысле “человек”) из этого множества (в нашем случае это коллектив (д)) выделялся, - “муд(ь)-ак”, со значением [один из “мудь”]. Позднее для обозначения элемента всё равно какого множества вместо названия самого множества в объединениях типа “*-ак” используется знание звучания “к”, - так в русском языке возникает слово “как”, и это интересно. (А для случая, когда таким элементом является процесс, возникает слово “так”.) Потому как сам этот факт объясняет обособленность значения объединения “мудь” по сравнению с остальными похожими на него объединениями.
Дело в том, что это только (м) в этих объединениях имело какое-то (кроме собственного знания звучания) значение, - звуки (л), (ч) и (в) кроме собственных знаний звучаний в этих объединениях никаких других значений не имели вообще, и причины здесь разные. Так значения звука (л) (тогда это несомненно была ещё модуляция (ль)) не имели в языке те, кто это объединение “льуд” и придумал. А значения звука “ч” не знали те, кто придумал объединение “чудь”. Потому как в результате детализации модуляции с древним шипящесвистящим звуком (щ-с) они стали произносить её как (тс) = (ц), а другие же как (тщ) = (ч), и уже понять, что значит “ч” они тем более не могли. Со значением же звука (в) было всё наоборот, - как раз у него было уже столько значений в русском языке, что в некоторых случаях русскоязычным одного географического контекста понять, какое из них используется в объединениях русскоязычными другого географического контекста было порой простоневозможно.
Ещё раз, - в объединениях “льуд”, “чудь” и “вудь” используются именно знания звучания “л, “ч” и “в” и ничего более. А всё потому, что при внешнем сходстве и образе жизни русскоязычные в разных (географических) контекстах отличались именно признакми действительности, что в них были. А отсюда у них и разные знания признаков, и соответсвующие им разные знания звучания. Проще говоря, отличить тогда одного (русскоязычного) от другого (русскоязычного) можно было только по языку, что он использовал. Или, совсем уже просто, по тому, как и что он говорил.
Другими словами, коллективы (д), (по другому “уд-ы”) назвали по тем знаниям звучания, которые их представители предпочитали использовать в своей речи, и которые не так чтобы были понятны представителям уже других коллективов (д) (другим удам).
Интересный факт, - сегодня в русском языке как способ выделения элемента из его множества существуют объединения “мудак”, “чудак” и “вудак” (”вотяк"). Но абсолютно при этом отсутствует объединение “людак”, - почему? На самом деле ответ на этот вопрос это довольно большая и интересная тема, а здесь же я отвечу коротко.
Ещё раз, - значения этих объединений соответствовали множествам, другое дело, что отличия внутри самих этих множеств были разными. Порой настолько, что какие-то не замечались вовсе, как если бы их и не было вообще, а другие, наоборот, были уже настолько сильны, что отметить их просто было невозможно. Например для тех же вотяков (вудь) ещё во времена Татищева Василия Никитича (1686 – 1750) признаком совместности их коллектива (д) считался тип их дома и только. Потому и сами вотяки представлялись тогда одним и тем же народом. А вот в множестве “льуд” таких признаком совместности было уже гораздо больше, а потому само такое множество уже можно рассматривать как множество множеств.
Проще говоря объединение “льуд” значило множество множеств, в смысле множество разных народов с примерно одинаково большим для того времени у них количеством знаний, - таких, безусловно, русскоязычные знали тогда уже много. А потому их объединение “льудь-ы” значило именно множество множеств, а “льуд” было одной из его возможных форм. Ничего подобного не было с множеством “чудь” и множеством “вудь”, - это были отдельные народы, не множества их, - а потому мы не найдём сегодня в русском языке формы “чудь-ы” и “вудь-ы”, как не найдем в нём и формы “льуд-ак”. Потому как для формирования того или иного народа всегда определяющим признаком совместности был вовсе не тип жилища, а именно процесс п-п генетической информации между его представителями.
Конечно же необходимость выделения элемента из множества множеств безусловно была, но только делалось это уже за счёт использования сути [Н] с её значением [наименьшее количество из вообще возможных количеств считабельного множества]. Так возникает слово "людин" - "людь-ы-[Н]" абсолютно по той же конструкции, что и "один" - "[о[Д]-ы-[Н]]" - [наименьшее количество из вообще возможных количеств объединения коллективов (д)]. Или, чуть по другому, - [объединение ("о") коллективов (д) ([Д]-ы) возможностью которого является наименьшее количество из их вообще возможных количеств ([Н]) ]. Напоминаю, "ы" - это признак множественности и используется он исключительно только на концах соответствующих объединений. (Похоже, что в отличии от знания связи "-ак", которое возникло в руском контексте русского языка, знание связи "-ын" возникло уже в славянском контексте русского языка, потому как является гораздо уже более "продвинутым" по сравнению" с ним. Впрочем, доказательство этого утверждения это отдельная большая тема, а потому не здесь.)
Я рассказал всё это для того, чтоб по сегодняшнему значению объединения “люди” вы смогли лучше понять то место, что отводилось людям среди русскоязычных. Безусловно люди пользовались среди них тогда уважением и соответствующим авторитетом, за то количество знаний, что у тех уже было. Потому как в отличии от многих тогдашних человеков они считались именно что уже людьми, а не кем либо еще, а уж тем более зверями. И это обстоятельство в том числе способствовало потом возникновению правил в русском языке на основе объединения “ла”. Чтобы понять как именно, ничего лучше самих этих правил мы не найдём, так рассмотрим же некоторые из них!
“Лай”
“лай” - “ла-[Й]” - “ЛА-[Й]”.
Значение [Й] к этому времени прошло значительный путь детализации в русском языке и достаточно уже конкретизировалось, - от просто [имеющий структуру] до в том числе [одушевлённый (имеющий структуру)]. (Здесь должен с сожалением заметить, что как атеист я плохо представляю значение [одушевлённый], - ну нет у меня должного знания контекста религии, - но абсолютно уверен в том, что это значение возникло всяко раньше, чем [разумный].) Отсутствие же перед объединением “ла” соответствующего звука (объединения звуков) предполагало по умолчанию (согласно знанию связи в русском языке) вообще все объединения, что могли в нём использоваться (в противном случае какое-то конкретное значение (объединение) обязательно тогда бы присутствовало). Безусловно возникло оно, когда русскоязычные могли уже находить структуру не только в вещественных признаках, но и в невещественных тоже. В смысле то же слово для них было уже не бессмысленным набором звуков, а имело значение. Более того, сам этот смысл они пытались находить не только в звуках произносимых человеком, но и в звуках произносимый многими другими животными. Потому с их точки зрения лаять тогда могли не только люди, но и собаки, например. Потому как значением объединения “лай” было [объединение звуков с непонятным значением, но негативным точно].
“Делать”
“[Д]ь-э ЛА (ть)”
Появление этого объединения связано с детализацией значения объединения “[Д]ь-э”. В смысле его значением первоначально было [любой “дь”], или чуть подробнее [любой мужик в коллективе (д)]. Со временем знаний в структуре значений этого объединения стало чуть больше, в смысле мужик умел тогда не только заниматься процессом п-п генетической информации, но и чем-то ещё. Вот это “что-то ещё” и сформировало необходимость дальнейшей детализации самого объединения. А тут как раз в русском языке появляется звук “т” с похожими свойствами (в смысле у некоторых русскоязычных он частенько уже используется вместо звука “д”). Потому и было объединением “деЛАть” всем “предписано” там, где “[Д]ь” это есть однозначно процесс, заменять его на “ть”. А где нет, оставить так, как и было.
“Глаз”
А вот здесь нас ожидает засада, потому как никакие такие прави-ЛА в этом объединении не используются. Из одного этого знания много чего следует, впрочем обо всем по порядку.
Давеча мы разобрали довольно таки похожее объединение “глас”, и пришли к выводу, что оно со своим значением [значащий звук] правиЛА безусловно использует. Что и доказали, разобрав его значение. И вот уже отсюда начинается нечто несусветное, смотрите, - если предположить, что объединения “глас” и “глаз” образовались до детализации древнего звука “(зс)”, то так получается, что были они тогда одним и тем же объединением (словом), если бы... Если бы не сегодняшние их значения, - чтобы доказать предыдущее утверждение, нам бы, как людям порядочным, следовало прежде установить каким именно образом тогда произошла детализация их значений, чтобы они однажды стали такими, какими мы их знаем сегодня. Но не только...
Довольно скоро в своих попытках мы придём к твёрдому убеждению, что самой такой возможности, - применить знание правиЛА, - в этом объединении нет абсолютно. Только всё гораздо ещё запутаннее, - если само это объединение столь древнее (не произошла окончательная детализация (с-з) и прави-ЛА в нём не используется), то каким тогда образом в нём используется звук (л), которого тогда быть ещё не могло в руском контексте русского языка? Единственный здесь возможный ответ, это тот, что предполагает возникновение самого этого объединения вовсе не в русском языке, и уж тем более не в руском его контексте. Это потому ещё так, что нам известно и другое объединение с тем же самым значением, которое тоже когда-то использовалось в русском языке, - “око”. Впрочем на этом о правиЛА-х пока и закончим.