После второй рабочей смены на фабрике Татьяна Петровна возвращалась домой за полночь, вечерние занятия Александра Юрьевича в университете заканчивались тоже поздно. Их семилетняя дочь Светлана, боясь оставаться одна дома, независимо от погоды и времени года бродила допоздна по переулку в ожидании родителей. Глядя, как она растирает у еще не остывшей печи свои озябшие ноги, Татьяна Петровна с досадой говорила:
- Ну, почему ты не идешь в дом, когда на улице такой мороз!
- В доме страшно.
- А на улице не страшно.
- Не страшно, там нет стен.
- Но там же темно.
- Там светят звезды и фонари.
- А если кто-нибудь придет и напугает?
- Если в переулке появится чужой, я убегу во двор, запру калитку на засов, и пока он будет открывать, спрячусь. Я знаю много мест, где меня никто не найдет. А если бандит заберется в дом, от него не убежишь.
- Что за дикие мысли? Насмотрелась с отцом страшных фильмов.
- Я только два с ним посмотрела, один - в кинотеатре, а второй у бабушки по телевизору, а когда было страшно, он мне закрывал глаза рукой.
- Попробую еще поговорить с твоей бабушкой. Хотя, я уже знаю ее ответ, – скептически добавила Татьяна Петровна.
- У твоей матери нет сердца, - сказала она в воскресенье бывшему мужу, когда он шел через кухню во двор на зарядку. – Когда внучка бродит допоздна одна по переулку, могла бы позвать ее к себе.
- Она своих детей вырастила и не обязана это делать за тебя, - ответил он, делая акцент на последнем. – Ты же хотела, чтобы после развода Светлана осталась с тобой, вот, и устраивайся теперь. Поменяй работу.
Но Татьяне Петровне не хотелось менять привычную работу, и словно не услышав, она привела веский аргумент:
- Ты же помнишь, как я оставила ее с утра только на несколько минут одну, а она услышала шум керогаза, выбежала в коридор и стала задувать не выгоревший керосин. Чудом лицо себе не обожгла. Хорошо, что он на полу стоял, и пламя не подскочило высоко, так могла и дом сжечь. Кто знает, что может ребенку в голову придти.
- Ну, тогда она была еще совсем маленькой, а сейчас-то понимает, что в колбе выключенного керогаза шумит не догоревший керосин.
Не получив поддержки бывшего мужа, Татьяна Петровна после окончания Светланой первого класса с сентября 1963 года оформила ее в школу-интернат. Статус неполной семьи, небольшая зарплата с алиментами и убедительные житейские аргументы позволили ей воспользоваться этой услугой государства. За пребывание дочери в интернате она вносила ежемесячную оплату, сумма которой в сравнении с реальными расходами на содержание ребенка была символической. Детей там обеспечивали питанием, сезонной одеждой и обувью, учебными принадлежностями и прочими необходимыми бытовыми предметами. В холодную пору воспитанников интерната можно было узнать по однотипным шерстяным шапочкам с бело розовыми и бело голубыми узорами и одинаковым пальто с гладкими меховыми воротничками. Выходить за ворота цементного ограждения круглосуточной школы им разрешалось в сопровождении ответственных лиц, а на воскресные дни или каникулы при наличии расписки родителей или опекунов одни воспитанники уезжали домой сами, другие дожидались их в школьном корпусе. Без права самостоятельного выхода, кроме Светланы после субботних занятий в ее классе оставались еще двое - мальчик и девочка, ожидание было тягостным, каждый боялся остаться последним. Мальчика всегда забирала мама, девочку – папа, он привез ее в интернат после зимних каникул. Перед сном она рассказала одноклассницам, как ее мама подошла к вешалке, подняла руку, чтобы снять пальто, упала и умерла. Светлана не впервые слышала, что в интернат привозят детей с трагическими историями, часто из многодетных семей, и когда у нее спросили, как она попала сюда, уткнулась лицом в подушку и промолчала, ей не хотелось рассказывать, что ее родители развелись. «Она, наверное, уже спит», - выручила девочка с соседней кровати. «Не спит, а притворяется, не хочет говорить, ну, и не надо», - и услышав другой недовольный голос Светлана подумала, что ей легче было бы оправдаться, если бы ее мама тоже умерла. Она не любила вспоминать время, проведенное в интернате, но многое четко запечатлелось в памяти.
По утрам в спальный корпус к младшим воспитанницам приходили старшие, чтобы до завтрака и начала занятий уложить им волосы - заплести в косички или собрать в хвостики. Выбрав ее в подопечные, семиклассница Лариса, ласково обращалась с ней, называла любимой маленькой девочкой, и, радуясь ее добрым словам, Светлана радостно подбегала к ней на переменках в школьном корпусе. Но однажды утром Лариса задержалась, и когда ее стала причесывать другая старшеклассница, открыв дверь, бросила на нее недовольный взгляд и подошла к другой девочке. С тех пор Лариса словно не замечала ее, а когда Светлана подходила к ней, обняв другую воспитанницу, говорила, что это теперь ее любимица. Светлана поняла, что потеряла старшую подругу. Ей не хватало ее добрых и ласковых слов и хотелось сказать о заменившей ее девочке что-нибудь такое, что не понравилось бы Ларисе, но от этой мысли стало еще неприятней. Пережить это тягостное состояние помогли уроки внеклассного чтения. Они длились, как все другие, а иногда по два учебных часа подряд, и Светлана с нетерпением ждала, когда в класс внесут стопки книг с разноцветными красочными обложками. Некоторые из них были не новыми, слегка потрепанными, страницы не всех с яркими рисунками, но от этого не менее интересными. Пересказывать их содержание на уроках внеклассного чтения не требовалось и, окунаясь в их удивительный необычный мир, она забывала обо всех своих неприятностях.
На переменах и после уроков в интернате часто вспыхивали драки. Они казались беспричинными, так же быстро заканчивались, как начались, и во внезапные всплески детской агрессии, не имевшие серьезных последствий, никто не вникал. Светлана избегала собравшихся компаний, но ей за это тоже доставалось. Она могла получить неожиданный удар в спину или в живот, ей ставили «подножки», называли «неженкой» и «домашней». В отличие от многих воспитанников интерната в течение недели ее навещали родители, и эти посещения вызывали негативную реакцию не только у детей, но и некоторых педагогов.
Мама раз или даже два в неделю привозила ей фрукты и варенье, папа приезжал реже, и в основном с печеньем и конфетами.
Положив банку варенья в портфель, Светлана, задвигая его в нишу парты, пролила сладкую массу, убрать ее, кроме носового платка, было нечем, и она долго еще прилипала к месту, на котором сидела. Когда ее вызвал на уроке учитель пения, она не сразу поднялась, и все в классе засмеялись.
- Что случилось? – улыбнулся он. - Хорошая девочка, много пятерок, только, похоже, не очень любит петь, одна четверка по пению, надо бы постараться дотянуться до пятерки.
- Она неженка, и любит варенье, - сказал кто-то в классе, и все опять засмеялись.
- Садись, - доброжелательно улыбнулся учитель, Светлана обрадовалась, что не надо идти к доске, только не поняла, зачем он ее вызывал.
В воскресенье у Татьяны Петровны было хорошее настроение.
- Как успехи в школе? – спросила она у дочери.
- Все пятерки на этой неделе и одна четверка. Учитель пения сказал - нужно дотянуться до пятерки, но почему-то не позвал к доске.
- Он хотел познакомиться со мной, пригласил в кино, а вызвал тебя, чтобы посмотреть, какая у меня дочь, - предположила Татьяна Петровна. - Но я не буду с ним встречаться, - не без удовольствия добавила она.
Светлана поняла, что ее мама может еще кому-то нравиться, и ей стало жаль папу.
После развода Александр Юрьевич под руководством своей мамы выделил бывшей жене с дочерью маленькую комнатку в части дома, которую они занимали, будучи семьей. На ее, похожей на пенал площади вдоль одной стены вместились односпальный диван, вплотную к нему одностворчатый одежный шкаф, в торце у окна - швейная машинка с ножным приводом в прямоугольном деревянном футляре, заменившем стол и рядом с ней стул. Во второй продольной стене, ближе к выходу, была небольшая встроенная печь для дополнительного отопления в холодное время года. И после размещения всех предметов быта свободной здесь оставалась лишь узкая полоса от двери к окну. Преимуществом этой миниатюрной комнатки в сравнении с двумя другими, смежными большей площади, был отдельный выход через кухню и коридор во двор.
Светлана побаивалась строгого взгляда матери и не скрывала радости от встреч с отцом. Приезжая на воскресные дни из интерната домой, она выходила по утрам на крыльцо и, весело подпрыгивая на одной ножке, или бодро бегая по ровной зацементированной дорожке, ждала, когда он выйдет на зарядку. Синхронно повторяя за ним выученные упражнения, она знала, что в конце он поднимет ее высоко на руки, скажет «молодец» и потом даст 20 копеек на мороженое. На оставшиеся деньги она купит себе еще маленькую шоколадку в интересной яркой обертке, которую продавец достанет из набора большой коробки, или отложит в круглую железную коробочку от монпансье, а в следующее воскресенье дополнит и выберет в киоске печатных изданий фото киноактрисы или актера. На обратной стороне каждого из них были указаны названия фильмов, в которых они снимались, и Светлана надеялась, что посмотрит их, как однажды с папой в кинотеатре - «Оптимистическая трагедия», из которого помнила каждый кадр, и, закрыв глаза, могла представить умные одухотворенные лица главных героев в исполнении Маргариты Володиной и Вячеслава Тихонова. Но этот первый кинопросмотр не перешел в воскресную традицию, отец обычно проводил свое свободное время за столом с книгой и тетрадью, а по вечерам уходил во вторую половину дома к своим родителям. Чтобы не скучать, по его совету она записалась в детскую библиотеку, которая находилась на первом этаже четырехэтажного жилого дома недалеко от их переулка, стала брать там книги, и с интересом рассматривая выставленные на столе поделки юных чтецов, сожалела, что не умеет ничего подобного.
Как ей живется в интернате, никто не спрашивал. До одного случая. Когда Александр Юрьевич по обыкновению вышел на утреннюю зарядку, дочери во дворе не оказалось.
- А где Светлана? – вернувшись обратно, спросил он у хлопотавшей в кухне бывшей жены.
- Разве не с тобой? – удивившись, положила она рядом с плоской ручной теркой очищенную картофелину.
- Во дворе ее нет.
- Значит, отдыхает. Ребенок может в выходной день поспать позже, - ответила она, но когда он снова вышел, открыла дверь в маленькую комнатку.
- Отец тебя искал, - сказала она, увидев, что Светлана встала.
- Хорошо, - механически ответила она, сложила в шкаф постель, взяла полотенце и, умывшись во дворе у рукомойника возле забора, отделявшего садовые деревья с грядками, аккуратно повесив его на веревку, вернулась в кухню.
- Что у тебя с ногой? - внимательнее взглянув на дочь, спросила Татьяна Петровна. - Мне кажется, ты прихрамываешь,
- В ведре не осталось воды, мне еще хватило, но там уже ничего нет, - ответила Светлана, словно не услышав вопрос.
- Отец сходит к колонке и принесет, а ты садись и кушай, – поставила Татьяна Петровна на двустворчатый кухонный шкафчик тарелку с драниками и на деревянную дощечку рядом сковородку с аппетитно потрескивавшей на сале яичницей. – Так ты мне не сказала, что у тебя с ногой.
- Болит немного.
- Подвернула?
- Ударили на переменке в драке.
– И часто у вас такие драки бывают?
- Часто. Но мне не всегда попадает, я их сторонюсь.
В полдень Светлана вернулась из библиотеки, Татьяна Петровна натерла ей ногу настоем из трав, а в понедельник ранним утром как всегда отвезла дочь в интернат.
После первого урока, когда раздался звонок, в класс неожиданно вошла воспитательница, Тамара Ивановна, обычно она сопровождала детей из школьного корпуса в спальный, где находились комнаты с кроватями, столовая, кладовые и медпункт, после окончания всех занятий. Учительница, Людмила Васильевна, молча, взяла со стола журнал и вышла.
– Всем оставаться на местах, перерыва не будет! – строго сказала Тамара Ивановна, подошла к окну, повернулась к нему спиной, и медленно окинув замолчавших учеников взглядом, остановила его на Светлане.
– А ты выйди к доске. А теперь все посмотрите на нее. Оказывается, у нас в школе плохо присматривают за детьми, их здесь даже избивают. Да, за такую клевету тебя не только избить, а убить мало.
Когда Светлана остановилась у доски и повернулась лицом к классу, с последней парты поднялся Сергей. Он был крепким задиристым парнем, и одноклассники побаивались его. Быстрым шагом Сергей подошел к ней, и резко замахнувшись, ударил кулаком в живот. В глазах потемнело, дыхание остановилось, Светлана упала, но схватив воздух, сразу поднялась, заплясавшие доски окрашенного в красный цвет пола приняли устойчивое положение, и она увидела, что Сергей сидит на своем месте, будто и вовсе не вставал. В классе висела тяжелая тишина. Тамара Ивановна стояла, так же прислонившись спиной к подоконнику, и из-под копны ее белокурых волос смотрели два холодных голубых глаза.
– Ты всё поняла? – полилось из ее ярко-красных губ. – И все остальные тоже все поняли? А теперь садись на место. Сейчас придет Людмила Васильевна и начнется следующий урок.
По итогам второго и третьего класса по всем школьным предметам у Светланы были годовые пятерки, и ее глянцевая черно-белая фотография, выполненная приезжавшим в интернат фотографом, со снимками других успешных учеников висела на Доске почета. Девочка с большими серьезными глазами вызывала умиление у подходивших к стенду гостей, никто и предположить не мог, что у нее плохой почерк. В конце каждой учебной недели в школьном корпусе проводилась итоговая линейка, где озвучивались фамилии неуспевающих, и под прицелом всеобщего презрительного внимания, двигаясь угрюмой цепочкой, они совершали «круг позора». Светлана не раз попадала в этот круг за свои пляшущие буквы, но писать лучше не могла. Даже когда красавица учительница Людмила Васильевна с окрашенными в жгуче черный цвет волосами и выразительно обведенными зеленоватыми глазами, проходя возле парт, била учеников за неаккуратное правописание указкой по рукам. В классе поговаривали, что она скоро выйдет замуж за офицера, и надеялись, что уедет с ним и не вернется обратно. Однако, ее свадьба едва не сорвалась. Когда в один из воскресных дней жених во время отпуска знакомил ее со своей мамой, один из его младших братьев истошно закричал: «Я не хочу ее! Она бьется указкой!», и Людмила Васильевна с ужасом узнала в нем своего ученика. Но ее обаяние оказались сильнее, а ему одноклассники, которым он же сам обо всем и рассказал, едва не устроили темную. «Свадьба будет, жених ее увезет?" – учинили они ему допрос. «Свадьба будет, увезет», - подтвердил виновник. «Значит, и темной не будет», - вынес Сергей вердикт.
Татьяна Петровна видела, что дочь все больше отдаляется от нее, избегает обсуждать школьные будни, и когда заметила, что она уже не боится по вечерам оставаться одна дома, решила после окончания третьего класса не продлевать ее учебу в школе-интернате. «Не маленькая, 9 лет уже, сможет разогреть себе ужин. Конечно, придется купить электроплитку, а это лишние расходы, но раскаленная спираль, все же, безопаснее керогаза», - а последовавшее зимой событие поставило последнюю точку в ее размышлениях.
В морозный день, когда одноклассники, как обычно, построившись по двое в шеренгу, переходили из школьного корпуса интерната в спальный, у Светланы расстегнулся сапожок. Поправляя его в стороне, она отстала от других, а когда выпрямилась, увидела приближающихся к ней мальчишек. Ухмыляясь, они шли к ней растянутой цепочкой во главе с Сергеем.
– Побьем неженку, или зароем в снег? – хохотнул он, заметив на ее лице испуг.
– Пусть немного погреется, - стали оттеснять они ее к забору с сугробами.
Отступая, у обочины дороги Светлана споткнулась о торчавшую из снега палку и, нагнувшись, подняла ее. Оторванный ветром крючковатый обломок старого дерева оказался тяжелым.
- Не подходи, брошу, - угрожающе замахнулась она, крепко сжав его обеими руками.
– Кто бросит? Ты что ли, неженка? – раздался смех. - Не добросишь.
Светлана пригнулась, напряглась и, замахнувшись, разжала пальцы. Резко отскочив от намерзшей кочки, толстый продолговатый кусок попал острым концом пытавшемуся поймать его Сергею в лоб.
– Ну, ты, неженка, даешь! – вскрикнул кто-то из мальчишек, и Светлана увидела, как на его глаза набежала кровь.
Подхватив зашатавшегося Сергея под руки, друзья повели его в сторону спального корпуса. Не двигаясь, Светлана смотрела на тянувшуюся за ними дорожку из красных капель. Никто к ней не подошел, ни о чем не спросил и, постояв немного, едва переставляя ноги, она поплелась к двери, за которой скрылись одноклассники во главе с Тамарой Ивановной.
Сергей к обеду не появился. Вечером, выполняя в классе задание на завтра, Светлана напряженно ждала последствий случившегося, но все шло в обычном порядке, ее никто ни о чем не спросил. В школьном корпусе и за ужином Сергея не оказалось. На расположенных длинными параллелями столах столовой стояли наполненные хлебницы и посуда с теплой едой. Светлана часто оставляла порции нетронутыми, выпивая только чай или компот, к какао и молоку не прикасалась, мама готовила дома то, что она любит, и к новому меню она так и не смогла привыкнуть. Но есть никогда не хотелось, хватало тех фруктов и сладостей, которые привозили родители, и ее серые серьезные глаза на заметно похудевшем лице казались еще больше. Когда после ужина она встала из-за стола, сосед придвинул к себе ее нетронутую тарелку, на выходе из столовой кто-то толкнул в спину, но в этом не было ничего необычного, и она не обернулась. Старшеклассница Лариса, как всегда, словно не заметив ее,прошла мимо. Долговязый парень с покрытым прыщами лбом, пионервожатый в строгом сером костюме с красным пионерским галстуком, шлепнул ее на ходу в коридоре ниже пояса. Она не впервые видела его странную усмешку, и, получая шлепки, воспринимала их как глупый жест человека, которому по возрасту еще не может ответить. Не зная, как вести себя после случившегося днем на улице, Светлана подошла на лестничной площадке между этажами к низко расположенному окну, и, выглянув в него, оперлась об ограждающую его металлическую решетку. Ее тяжелое полотно пошатнулось и больно прижало ей ногу. Она пыталась приподнять его, но оно не двигалось с места. В этот момент по лестнице спускался учитель пения. Увидев, он подбежал к ней и помог высвободить ногу.
- Как это случилось? Болит? Можешь ступать? – сочувственно провел он мягкой ладонью по ее голове. – Не подходи больше так близко к окну. Хорошо?
Светлана вспомнила, что ей говорила мама о нем - он покушался на то, чего ей не хватало самой, внимание мамы. И ее захлестнула неосознанная обида.
- Хорошо, спасибо, ничего не болит, - отвернулась она и побежала по ступенькам вниз, нога саднила, но она старалась этого не замечать.
Пробравшись в медпункте к палате изолятора, Светлана увидела на больничной кровати Сергея с перевязанной головой.
– Как ты? – подошла она к нему ближе.
- Что, добивать пришла? – попытался он приподняться, но его усмешка превратилась в страдальческую гримасу, и он опустил голову на подушку.
- Больно? – сочувственно спросила Светлана.
– Нормально, заживет. Я сказал воспиталке, что споткнулся на обочине, но она не поверила, и ей уже кто-то все доложил, теперь расскажет твоей матери.
Светлана достала из кармана большое румяное яблоко и положила его на тумбочку рядом с его кроватью:
– Поправляйся.
Сергей взял яблоко и стал вертеть его, как мячик, в руках. «Дура, что ли? Вроде бы, и не дура. Я не люблю ее за то, что неженка, а воспиталка за что ее так ненавидит? За то, что матери все рассказывает? Доносчица, значит, ябеда. Но воспиталке-то она ничего не говорит». Сергей рос в многодетной семье. Его отец, когда выпивал лишнее, прикладывал к нему свою тяжелую руку, не разбирая, куда бьет, и называл обидным словом «байструк». Доставалось и пытавшейся защитить его маме. Кроме него, в семье было еще пятеро его младших братьев. Они боялись отца и прятались, когда приходил домой пьяный, хотя он их никогда и не трогал. Перевязанная голова болела, но не так расстроила, как это дурацкое яблоко. «Запустить бы им сейчас ей в голову». Ему никто никогда ничего не дарил. Дома в кухне он брал, что попадалось под руку, а попадалось не так уж много. В интернате он отъедался, кормили здесь хорошо, а раз в месяц, в дни именинников, давали еще кусок пирога и конфеты, и он терпеть не мог хлюпиков, вертящих носом у тарелки. Светлана, словно прочитав его мысли, поспешила к выходу.
– Не обижайся, неженка, – услышала она и испуганно оглянулась, но замахнувшись, Сергей положил яблоко на тумбочку.
Вопреки ожиданиям, мама не ругала ее, а только расстроено сказала:
– Ты хоть понимаешь, что могла убить его? Тогда бы тебя отправили в колонию для малолетних преступников, а это похуже, чем интернат.
Вскоре началась эпидемия гриппа. Места в изоляторе было мало, и заболевшие лежали в физкультурном зале на раскладушках. Светлана завидовала им, потому что до полного выздоровления их забирали домой. В надежде, что грипп коснулся и ее, она пошла к кабинету медсестры, чтобы измерить температуру, и пока сидела в очереди, голова стала тяжелой, а щеки охватил жар.
Светлана лежала в физкультурном зале на раскладушке в белой постели, как перышко. У нее ничего не болело, жар чувствовало только ее лицо, тело было, словно ватное. Она почти все время спала, поднимая налитые тяжестью веки для того, чтобы принять лекарство, и ей было хорошо в этом полузабытьи, когда все тихо лежат, и никто никого не может толкнуть или ударить. Как хорошо, что ни у кого на это нет сил. Она даже не думала о доме. Чтобы поехать туда, надо было встать, а подниматься было тяжело.
Светлана не помнила, сколько пролежала, пока снизилась температура и за ней приехала Татьяна Петровна.
- Мама, а ты меня любишь? – слабым голосом спросила она, лежа рядом с ней на диване в их комнатке, выпив перед сном чай из малины,.
- Что за вопрос? – засмеялась Татьяна Петровна, будто услышав какую-то шутку. – В 4-й класс пойдешь в обычную школу, летом купим тебе форму, а ту, что из интерната, сдадим. Может, от этой мысли скорее поправишься?
Светлана улыбнулась и решила, что она уже здорова.
(Из повести "Дорогами любви" в продолжение рассказов "Развод" и "Развод 2 или оговор" и далее в других последовательно расположенных рассказах.)